В следующий раз, если вы услышите, что я предлагаю написать какую-нибудь #охуенную_работу или что у меня есть #гениальная_идея, то я наделяю вас всей властью избить меня до потери сознания.
Под конец мне казалось, что я не допишу этот текст никогда, что либо я, либо он, что кости брошены, рубикон перейден, и мне остается только молиться и плакать.
Если еще сначала, первую часть я писал на волне вдохновения и радостного непонимания того, что же конкретно я пишу, то третью я выстроил на откровенном насилии над собой. Где-то там кончился МакЭвой, начался я, закончился я, опять начался МакЭвой, и вот так снова и снова. И было это ужасно.
Я очень благодарен всем, кто читал эту штуку и поддерживал меня все эти три сраных месяца. Каждый раз, когда я начинаю писать ангст, мне кажется, что это будет занимательно и весело, и я почему-то забываю свой предыдущий опыт о том, что это будет больно и некрасиво. Но когда другие люди говорят мне, что это не так уродливо, как кажется мне, я проникаюсь к себе почти нежностью: милый, да ты умеешь страдать.
Я шлю миллиарды лучей любви Хид, которой приходилось раз за разом читать этот текст, читать куски, слушать мое припадочное "Боже, это дерьмо, это такое дерьмо". Вообще, Хид сниспосланная господом бета, потому что выдерживать меня и мое нытье насчет текстов - это трудно.
Вот здесь можно взять текст целиком взять
Можно почитать предыдущие главы на дневнике:
Первая глава
Вторая глава
Listen or download Oh Land Perfection for free on Prostopleer
Название: Западня
Автор: Entony Lashden
Бета: Hideaki
Фэндом: RPS
Персонажи: Джеймс МакЭвой/Майкл Фассбендер
Рейтинг: NC-17
Жанры: драма
Предупреждения: фетиши, кинки, сквики, расстройства психики
Размер: миди, завершен, 3/3
Саммари: АУ. МакЭвой не стал актером, МакЭвой стал сталкером
3. Я узнаю тебя
Ветер дает пощечину и оставляет на щеке алый отпечаток: «Еще расплачься, девчонка!» - Джеймс прерывисто втягивает воздух и останавливается посреди улицы, оглядываясь по сторонам. Кто эти люди, куда они идут, почему они толкают его, почему земля уходит из-под ног, почему горизонт заваливается набок?.. – облизывает пересохшие губы и растирает щеки ладонями.
Джеймс на берегу моря, растерзанного штормом: в ушах – монотонный гул, обрывки каких-то реплик, крики людей. Он сам еще не жертва - он держится, несмотря на то, что в лицо будто швырнули горсть песка: мелкое стекло впивается в кожу, и она идет уродливыми неровными пятнами. Джеймс смотрит вверх, пытаясь сморгнуть песчинки, и клацает зубами от неприятного скрежета – ему приходится сглотнуть мерзкое месиво, отвратительную кашу из слюны и перемолотых водой камней.
Джеймс слышит рев: внутри тела вызревает крик, и от его силы глаза слезятся, а во рту появляется привкус соли. Морщится, кривит губы и с силой отхаркивается, сплевывая на тротуар темно-бордовый сгусток. Он распадается на части – в животе разливается липкий страх, на лбу выступает пот – Джеймс распадается на части. Мелкие, неглубокие вдохи, как при панической атаке; прижимается спиной к стене дома и зажмуривается: «Я не вернусь сюда больше», - говорит ему Майкл и отводит глаза. «Я не вернусь». Вжаться бы в стену, накрыться плотным одеялом из кирпича, оставить в бетоне свой последний вздох, только бы спрятаться от этого обжигающего «Я не вернусь».
Руки белые, испещренные тонкими венами – Джеймс сожмет кулак еще сильнее, и тонкая кожа на костяшках лопнет; кровь хлынет на тротуар, но он не обратит внимания. Он не заметит, он не сделает ничего, потому что голос в его голове произносит не «Пожалуйста, позаботься о себе», голос говорит: «Я не вернусь сюда больше». В горле перехватывает, и грубая рука сдавливает сердце, как спелый гранат, выдавливая сок внутрь грудной клетки. Не продохнуть – у Джеймса дрожат пальцы, и он сползает вниз по стене, обдирая спину. Хочется кричать, кричать как можно громче, кричать, чтобы все обернулись, чтобы улица замерла; кричать так надрывно, чтобы к нему подошли и спросили, что случилось. Закричать – и выплеснуть свою боль на других людей: «Он уезжает! Он уезжает от меня!», но кричать не получается; острые скалы ребер впиваются в диафрагму и позволяют только униженно мычать в колено.
Все тело ослабло, пошло трещинами, и в этих щелях видно, как пульсирует кровь; Джеймс чувствует все слишком остро, слишком близко к коже. «Молодой человек, вам нужна помощь?» - женщина протягивает ему руку и чуть наклоняется, вглядываясь в его лицо.
- Мне нужен он, - красный рот Джеймса МакЭвоя пережевывает эту фразу, пока сам Джеймс пытается подняться. – Мне нужен он.
Женщина отстраняется от него, подбивая шарф под горлом: «Пьяный, что ли?..», - и Джеймс глухо рычит ей вслед, опираясь о стену. Он идет на ощупь, делая широкие шаги, со свистом выпускает воздух через зубы и переходит на бег.
Ветер щелкает, как будто хлыстом, заставляя резче перебирать ногами: один перекресток, поворот направо, теперь только прямо, навстречу машинам, не обращая внимания на цвет светофора. Джеймс не взял верхней одежды – пот остывает под тонкой рубашкой и холодными каплями скатывается вниз по позвоночнику: тело как будто рыдает.
Он останавливается только у своего дома, переводит дыхание, наваливается на дверь подъезда и застывает на пороге. Сейчас он зайдет в квартиру… - Джеймс сглатывает, - где его не ждет Майкл.
Майкл собирает свои вещи, вычищает полки в ванной и спальне, Майкл уничтожает следы своего присутствия в его жизни; Майкл уедет – и Джеймс будет возвращаться в это пустое обиталище каждый вечер, задерживаться у входа, чтобы покурить, чтобы вроде как подышать воздухом. Если сейчас он зайдет в квартиру и останется там, дальше он будет только тешить себя надеждой, что какая-нибудь машина остановится перед его окнами, и Майкл, кутаясь в шарф, откроет дверь, чтобы забрать его в мир, где он нужен кому-то и где его любят. Если дать Майклу уехать… - Джеймс дергает ручку и поднимается по ступенькам, - Майкл останется совсем один. Ему не с кем будет поговорить, его некому будет обнять… Бедный, бедный Майкл, как же он будет без Джеймса: он же даже рубашку себе не застегнет, не проснется вовремя по будильнику, будет неправильно питаться. Майкл не может уехать без Джеймса, - МакЭвой звенит ключами и широко распахивает дверь. «Я бы хотел извиниться», - повторяет Майкл, водя пальцами по ручке чашки. Майкл хочет извиниться за то, что он делает Джеймсу больно – это так в его стиле.
Джеймс достает с верхней полки шкафа чемодан и с грохотом опускает его на пол.
- Майкл!.. – взмахивает рукой и ерошит волосы, усаживаясь напротив стены. – Майкл, ну что же ты, в самом деле…- какой-то глухой смешок, когда Джеймс подползает на коленях к его фотографии и прижимается лбом ко лбу. – Как же ты мог подумать… - «что я брошу тебя?» - фотография Майкла Фассбендера пристыжено смотрит в сторону. – Майкл, я тебя не оставлю, не оставлю, хотя так злюсь на тебя…
Ну как же он мог подумать, что Джеймс отпустит его, бросит на растерзание аборигенам в Австралии, отдаст на съедение палящему солнцу? – МакЭвой обводит языком скулу Майкла и шире расставляет ноги, приподнимаясь на коленях. Джеймс здесь, чтобы беречь и охранять его. Конечно, Джеймс спасет Майкла от съемок в фильме, который никто не поймет, от чужих руки взглядов, обгладывающих тело.
Пальцы слепо ощупывают фотографию, царапая стену вместо того, чтобы потянуть Майкла за волосы. «Ты дурак, ты такой дурак», - язык облизывает подбородок; Джеймс вжимается в стену, покачивая бедрами. «Хочешь, чтобы я пришел за тобой, чтобы взял твою ладонь в свою руку… Ты жертва, Майкл, нельзя быть таким, нельзя»… - МакЭвой хрипит, закрывает глаза, спуская джинсы, и упирается кулаком в стену.
Майкла нужно забрать. Не украсть у нового фильма, у нового режиссера, у новой жизни – Майкла нужно забрать, потому что он принадлежит Джеймсу.
Нужно помочь Майклу понять, чего он действительно хочет, - у МакЭвоя ходят плечи, когда он болезненно дергает себя за член и шире расставляет колени, чтобы коснуться головкой постера.
Зайти к нему в квартиру, ударив дверью о стену. Найти его лежащим ничком на диване, прижаться со спины, вцепиться зубами в его плечо и, голодными пальцами пройдясь по позвоночнику, больно ущипнуть за ягодицы, чтобы услышать тихий шепот: «Не надо, Джеймс».
- Майкл, ты… зачем ты так? - Майкл оборачивается к нему, поджимая губы:
- Я хотел как лучше, Джеймс, - у Майкла тоскливый голос; он переворачивается и обнимает Джеймса: - А вышло все… как обычно, Джеймс. Как обычно.
Джеймс не слушает его – сжимает ногтями тонкую бледную кожу под ребром и оттягивает, наблюдая, как место от щипка наливается красным. Расцарапывать его ароматное тело, оставлять синяки, лизать его шею, его губы, его лицо – и топить его в уничижительном «Зачем ты так, Майкл?...», чтобы он втягивал воздух, приподнимался на ягодицах и повторял раз за разом: «Мы и так слишком близки, Джеймс. Я не могу больше это терпеть… Я ведь…»
Джеймс замрет, обопрется о спинку дивана, чтобы услышать это дрожащее «Я могу полюбить тебя, Джеймс», - МакЭвой рассмеется, упадет на его грудь, просунет руку под таз и будет утешать его, ласкать его плечи, его шею, долго-долго целовать и гладить, приговаривая «Глупый, боже, какой ты глупый».
- Майкл, мы не можем быть слишком близки или слишком далеки. Метрическая система не подходит для измерения расстояния между мной и тобой. Ты внутри меня, Майкл, - сиплый выдох, когда Джеймс касается его виска и кладет палец на уголок рта, растирая слюну. – Ты всегда со мной, - Майкл задумчиво закусывает губу, как будто узнает реплики из сценария и пытается вспомнить свой ответ, переводит взгляд на окно и легко хлопает Джеймса между лопаток, сжимая зубы на вороте его рубашки.
Что за сентиментальщина, - Джеймс смотрит на плоское лицо Майкла Фассбендера на стене и смеется, вытирая со лба испарину. На подушечках пальцев – липкая смазка; Джеймс касается плавной линии губ Майкла и размазывает влагу по подбородку.
- Ты всегда со мной, - повторяет Джеймс Майклу и расставляет руки по обе стороны от фотографии. – Ты мой, мой, мой, - ритмичные движения – неприятная теснота от соприкосновения со стеной; Джеймс резко толкается вперед и отстраняется назад, разглаживая мизинцем морщинки на лбу Майкла. – Я спасу тебя, любимый… Я спасу тебя.
Фассбендер благодарно улыбается, и Джеймс крепко прижимается к нему, поскуливая что-то нежное на ухо. «Я так люблю тебя, так люблю тебя», - белая струйка течет по джинсам Майкла, и Джеймс оседает на пол, сводя лопатки. Трясет, всего трясет – сцепленные в замок руки тянутся к потолку, и откуда-то изнутри идет низкий, протяжный вой. «Майкл, ну как же так, куда же ты уезжаешь…» - осознание накатывает волной – не успевает зажать лицо ладонями, обнять себя за плечи и утешить. Джеймс успевает только всхлипнуть, как ребенок, которого ударили наотмашь, и заплакать: ногти расцарапывают спину до алых полос, ползут вверх, ухватывают за волосы и тянут вбок, как будто собираясь поднять его, вывести из этой клетки, из этой западни. «Что же ты делаешь, Майкл, что ты делаешь…» - складывает ладони в молитвенном жесте и быстро-быстро начинает шептать что-то, дотрагиваясь губами до ботинка Майкла. «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…»
Бьет дрожь, как от лихорадки. «Как от золотой лихорадки», - хихикает Джеймс. Они с Майклом – приезжие на юге Калифорнии, у них нет американского акцента, зато у Майкла есть узкие кожаные штаны, которые сползают с его ягодиц, когда он наклоняется.
Да, они могли бы поехать за золотом на побережье. Бросить все вещи в Лондоне, захватить с собой тонкую записную книжку, две кредитки и ворох наличных, чтобы расплачиваться за пиво в барах с поцарапанными стойками. От Майкла пахло бы сигаретами, и он выдыхал дым Джеймсу в плечо, оттягивая ворот рубашки:
- Пойдем домой, Джейми, пойдем, - и они бы перебирались в дешевый номер мотеля, валились на кровать, а Майкл бы хохотал: - Из этого вышел бы неплохой фильм, знаешь…
- Знаю, - отвечал бы Джеймс и приподнимался над ним. – Знаю, - пах в пах – и Джеймс улыбался бы, наклонялся к его уху, чтобы провести носом по шее: - Только это был бы фильм не для детей.
- Конечно нет, - Майкл щурился и приподнимал бы бедра, потираясь о ногу Джеймса. – Там было бы слишком много гомоэротики.
Они бы много смеялись, много раздевались, много занимались сексом – купили бы где-нибудь камасутру и пробовали все позы подряд, чтобы узнать, как громко умеет стонать Майкл. К концу первой недели они бы прекратили разминать Майкла – он просто стягивал бы джинсы и подставлял задницу, упираясь лбом в сложенные в замок кисти, задыхаясь в хриплом «Пожалуйста, быстрее». А Джеймс бы все равно медлил, водил пальцами по сфинктеру и чувствовал, как сокращаются мышцы где-то внутри тела Фассбендера и как у того дрожат колени. Майкл – влюбленная девочка, которая прижимается к Джеймсу, когда они входят в полутемный зал кинотеатра, Майкл – старшеклассница, которой подруги рассказали о минетах, но сама она еще стесняется и каждый раз возводит глаза к небу, обращаясь к Богу за поддержкой. Майкл женщина в лучшем смысле этого слова: худая, хрупкая, ласковая, нежная по утрам, - Майкл мужчина в худших проявлениях: он много хочет, много получает, много и сочно целуется, и он непередаваемо сексуален: у него чувствительная кожа, тонкие губы, грубая хватка и дикое рычание вместо «Я люблю тебя, я люблю тебя…».
Майкл прекрасен, Майкл потрясающ, Майкл совершенен, Майкл происходит от Бога и Неба, Майкл рожден лучшей страной в мире, Майкл – лучшее, что есть на этой планете.
И он будет хотеть только Джеймса и давать только Джеймсу, он будет засыпать только рядом с Джеймсом, он будет только для Джеймса и с Джеймсом… - МакЭвой закашливается, отхаркивая на ладонь кровавую слюну.
Так много порно, так много секса, так много пошлостей - и просыпаться от того, что Майкл поворачивается под боком, обхватывает его живот рукой и трется обросшей щетиной о плечо: «Доброе утро». Доброе.
Не только хорошее утро – отличные дни, потрясающая сладкая жизнь. Если они будут вместе, они все смогут, - Джеймс вытирает мокрые щеки и слабо отталкивается от пола.
МакЭвой щелкает замками чемодана и сглатывает, разглядывая его черное нутро. Слишком темно внутри – Джеймс берет со стола ножницы и делает несколько дырок в крышке. «Так лучше», - мягкая улыбка.
- Прости, Майкл, будет немного неудобно… - аккуратно отклеивает снимок со стены и нерешительно кладет его на подушку. – Подожди секунду… - Джеймс копошится в шкафу, ища рубашку – устилает дно белой тканью и нежно опускает туда снимок. – Мы поедем с тобой в другое место. Начнем новую жизнь, Майкл…
Сколько здесь вырезок? Сколько распечатанных фото? Сколько фунтов стоят все эти постеры? – Джеймс раздумывает, прежде чем идет за ножом для резки бумаги. Не надо было приклеивать на обои: Майкл, поднявшись на цыпочки, с интересом смотрит, как тонкое лезвие поддевает край картинки и раздирает обои. «Черт!» - тонкая бумага рвется, и по ребрам Фассбендера идет кривая рана.
- Ты же простишь меня, правда? – губы дрожат, и Джеймс прижимает руки к груди, чувствуя стук своего сердца. – Тебе придется остаться здесь… - проводит костяшками по торсу Майкла и сжимает разодранный кусок. – Я вернусь за тобой, Майкл, я вернусь… - глаза блестят от слез – по щеке катится капля.
Оставить его здесь одного – это безумие; быстро складывает фотографии внутрь чемодана. Надо попросить Тома навещать здесь Майкла, приносить ему продукты, изредка выводить его на улицу, - хриплый выдох, когда Джеймс сворачивает плакат и кладет его поверх макулатуры…
- Может, тебе оставить денег?.. Майкл! Не молчи! – взмахивает рукой и неосознанно топает ногой, требуя к себе внимания. – Прошу тебя! Я не могу забрать тебя с собой! Майкл?! – ногти впиваются в дергающееся плечо.
- Джеймс, все в порядке, - Фассбендер обнимает его со спины и едва дотрагивается губами до шеи. – Джеймс, я все понимаю…
- Не могу, понимаешь, не могу взять эту фотографию… Испорчу же, порву, пока отклеивать буду, - Джеймса колотит, и он зажимает ладонью рот.
- Не переживай… - у Майкла теплые ласковые губы. – Ты же делаешь, что можешь, правда?
- Да. Да, делаю, - Джеймс поворачивается к нему и упирается лбом в плечо.
- Спасибо, Джеймс…
Они стоят обнявшись какое-то время, и Джеймса постепенно отпускает: он отходит на шаг от Майкла, становится на одно колено и касается лбом его ладони.
Это не ответ на законы всего сущего, не рецепт вечной жизни – это важнее, много важнее; это простое человеческое счастье: держать его за руку, вдыхать его запах, ласкать его пальцы и смотреть, как рот раскрывается в улыбке: «Мой рыцарь».
- Я выведу нас наружу… - воспаленные глаза бегают из угла в угол. – Я спасу нас.
Перебирается к кровати, закрывает чемодан и пробует его на вес: легкий. Джеймс ерошит волосы, последний раз смотрит на себя в зеркало и перед уходом по привычке касается того места, где еще недавно был снимок Майкла.
- Я всегда буду ждать тебя дома, Джеймс, - Майкл смеется, глядя на Джеймса.
МакЭвой плотно закрывает дверь, поворачивает ключи в замке и застывает, обдумывая первый шаг.
Пора уходить, - кивок. Ему нужно идти за Майклом, нельзя оборачиваться, нельзя оставаться… - за дверью слышен какой-то стон, но Джеймс только сильнее сжимает ручку чемодана.
На улице холодно. Надо было взять куртку… - ставит чемодан около подъезда, закатывает рукава рубашки и сходит на асфальт.
Он выдыхает, и клуб пара растворяется в тумане; Джеймс медленно приседает, становится на колени и вытягивает руки, дотрагиваясь лбом до сжатых ладоней.
- Спасибо тебе.
Джеймс поднимает голову, и на покрасневшие щеки падают снежинки.
В Лондоне начинается зима.
**
- …не обращайте внимания, - кидает бармен Майклу и кладет на стол счет. – С Джеймсом такое бывает.
- Он часто выливает кофе на других людей? – беспокойно трогает мокрое пятно.
- Он часто переигрывает. С этими неудавшимися актерами всегда так: не попадают на театральные подмостки и по дурости принимают за сцену весь остальной мир, - тряпка размазывает лужу по столешнице.
«Что ты знаешь о боли?» - переигрывал ли Джеймс? Майкл бросает деньги, встает и пожимает ладонь мужчины, задерживая рукопожатие дольше, чем нужно:
- Может, я обидел его чем-то?..
- Друг, я не знаю, - улыбка. – Это Джеймс. Может быть, ты косо посмотрел на него. Может быть, вы встречались в другой жизни и там ты ему нахамил. Я без понятия, правда, - Майкл закрывает за собой дверь и натягивает капюшон.
Может, Майкл и вправду задел его, - выбивает из пачки сигарету и закуривает. У светофора – скомканная белая тряпка, - это Джеймс убегал от него и бросил здесь свой передник?.. Собака у фонарного столба задирает лапу и принюхивается к ткани, утыкаясь в нее грязной мордой. Серые кляксы – Майкл зажмуривается, проходя мимо, но изображение остается под веками. Может, он причинил Джеймсу боль? – глубокая затяжка; от дыма першит в горле.
Надо прекратить об этом думать. Да. Надо прекратить думать о Джеймсе: у него слишком широкие зрачки и впавшие щеки. У Джеймса на руках – тонкая красная сетка из ссадин и порезов. У Джеймса красивая открытая шея и… глаза. У него голубые глаза.
- Хватит… - говорит вслух, прикрывая рот ладонью. – Майкл, перестань, - у Джеймса широкие плечи, голос, похожий на стон, узкая талия. У Джеймса красивая улыбка. Будет ли он улыбаться, если Майкл попросит у него прощения?.. – Боже, - распахивает дверь подъезда и переступает за раз через две ступеньки. – Майкл, это просто жалко. Просто жалко.
Конечно, жалко. Нельзя общаться с теми, кто тебе нравится, нельзя получать удовольствие, нужно загнать себя в самый темный угол и там, упиваясь отвращением к себе, мастурбировать, смотреть порно, слушать пошлости в трубку. Нельзя дать себе ни одного шанса быть счастливым – тогда у ночи не будет причин третировать его, тогда она отстанет от него, она уйдет.
И Майкл останется один.
«Ты прекрасен, Майкл Фассбендер», - Майкл перекладывает кипу рубашек с полки внутрь сумки, засовывает туда ноутбук, ищет по квартире зарядку. «Ты прекрасен» - заело и теперь не отпустит. Устало выдыхает и плетется к зеркалу.
За дверью шкафа – коробка. Письма, ну конечно! Раздражен сам на себя: а что, если бы оставил здесь?! Рука останавливается в воздухе: ну и что, если бы письма остались здесь? Зачем ему эти мятые страницы, исчерканные убористым подчерком? Разводить костер в пустыне? Показывать Стивену и обводить пальцем сильные места: «Смотри, смотри, как надо писать!»
Майкл тянет за угол коробки: нет, он не покажет их Стивену. «Конечно, ты же будешь их перечитывать, да, Майкл?» - ее голос где-то внутри головы, и когда он открывает рот, на зубах появляется горечь ее реплики: «Ты нечистый, нечистый! Будешь читать их, вдыхать их и думать об этом мужчине!»
«Ты прекрасен, Майкл», - говорит ему Джеймс и усмехается краем рта. Голос Джеймса громче голоса ночи; Фассбендер переносит вес на одну ногу, отдергивает ворот байки и растягивает губы в улыбке, повторяя интонации голоса:
- Ты прекрасен, Майкл, - теперь нужно приподнять брови, как Джеймс так, будто не верится, что такие элементарные вещи приходится повторять: - Ты прекрасен, - может, это Джеймс пишет ему письма?.. – внутри груди что-то щемит, и Майкл глотает, наклоняясь к зеркалу. – Ты прекрасен, Майкл, - губы соприкасаются с прохладной поверхностью - на спине появляются мурашки.
Интересно, ударил бы его Джеймс, если бы Майкл к нему потянулся?.. У него, наверное, есть девушка, которая хочет от него детей, квартиру, компанию в старости. И девушка эта каждый вечер говорит ему, что трудные времена пройдут, он станет актером, выберется из кафе и она будет ходить на все его спектакли.
Майкл бы тоже ходил. Ему нравится театр, наверное, ему понравился бы и Джеймс: с белым лицом, болезненно-красными губами и нервными пальцами, беспрерывно двигающимися во время монолога.
- Заткнись-заткнись-заткнись! – глухой удар по стене – ладонь безвольно сползает вниз, и Майкл приседает, обнимая себя за плечи. Слишком много усталости, слишком много одиночества.
Ничего, он приедет к Стивену, и станет легче – горло сдавливает волна удушья. Ехать к человеку, которого не хочешь видеть, делать то, чем не хочешь заниматься, говорить о том, что набило оскомину – Майкл потрясающе справляется с этим.
Быть несчастным всегда удавалось Майклу, даже в его самые лучшие годы.
Застегивает сумку – надо еще зайти за бельем в прачечную. И сигарет. Купить больше сигарет, - сдавливает и отбрасывает в угол коробку. Когда он вернется – если он вообще выживет под солнцем, – тут все порастет пылью и грязью, и на стенах появятся темные разводы. Ночь будет беситься, что он уехал и ничего ей не сказал. Позорно сбежал. Одному быть трудно – рука затекает одновременно держать меч и щит.
Может…
- Ну пожалуйста, хватит… - от едкого дыма на глазах выступают слезы. Может, Джеймс мог бы ему помочь? Сидел бы в изножье его кровати и сторожил по ночам? А потом бы они менялись. Майкл читал бы ему что-нибудь из сценариев, пока Джеймс не уснет… Это нелепо, по-детски: думать о человеке, с которым знаком пять минут.
Надеяться, что он сможет тебе помочь. Уверять себя, что если он каждый день находит в себе силы стирать и гладить белые рубашки, он найдет в себе силы очистить жизнь Майкла.
Оставляет ключи в почтовом ящике хозяйки, закрывает дверь и вытягивает руку – снег. Майклу нравится снег, Майклу нравится идти по хрусткой корке, нравится выпускать пар изо рта.
Он стучит по стеклу прачечной, приветствуя администратора:
- Добрый день, Том, - Том осторожно оглядывается и стучит по двери в подсобку.
- Одну секунду, Майкл.
- Конечно.
*
Том злится, потому что Майкл придет с минуты на минуту: он всегда является к четырем, забирает вещи, оставляет сдачу, смеется и много благодарит.
- Ты рехнулся, Джеймс?! – на лице - влажные подтеки, и, кажется, у МакЭвоя кровоточат десны: зубы в чем-то бордовом и Джеймс часто сплевывает в салфетку.
- Я же успел, Том.
- Ты выглядишь дерьмово… - Том складывает чужое белье в пакет и закрепляет скотчем. – Ты точно выстирал? Может, лучше скажу, что потерялось?.. – пальцы барабанят по ручке чемодана, и Джеймс смотрит в угол, изумленно разглядывая что-то на стене.
- Нет. Да. Уверен. Оно чистое… Том, а у тебя есть… Мне нужно… - из горла идет какой-то невнятный хрип, и МакЭвой затихает, широко распахивая глаза.
- Джеймс?..
- Антистатик и лак?
- Ну, конечно есть, - Том хлопает по полке. – Все здесь. Дать?
- Я зайду, воспользуюсь?.. – говорить слишком неудобно; проще молчать, показывать жестами. Поднятая ладонь – спасибо, кивок – я понял, полуулыбка – ты настоящий друг, Том. Джеймс прикрывает за собой дверь, присаживаясь на чемодан.
Отдышаться. Трудно, слишком трудно общаться с другими людьми – в каждом видится Майкл, слышится его голос, и все переполняется надеждой, которая так же резко пропадает, когда ожидания обманываются: нет, не он. Это не он.
Хочется проверить, как он там, но времени нет, поэтому Джеймс встает на колени и произносит в дырку на крышке чемодана: «Как ты?»
- Все в порядке, Джеймс. Не волнуйся обо мне, - МакЭвой расслабленно опускает плечи и тянется к полке.
Сегодня он должен выглядеть особенно хорошо, он должен подготовиться ко встрече с Майклом; нужно собраться – ерошит волосы, открывает упаковку и смотрится в маленькое зеркальце на стене.
От лака приятно пахнет сиренью. Джеймс распыляет баллончик на волосы, приподнимает пиджак и обильно поливает рубашку. Антистатик более резкий, сразу забивает нос – МакЭвой чихает, сильно нажимая на крышку. На воротнике рубашки остаются мокрые пятна – слишком много жидкости. Одежда теперь холодит кожу, сама ткань кажется дубовой, а волосы превратились в склеенные пряди, но это не важно, это совсем не важно. Как он выглядит, как он одет – это такие мелочи, если внутри себя он танцует.
- Добрый день, Том, - баллончик падает на пол, и Джеймс замирает: он там. Он там. Он там.
Он там, - облегченный беззвучный смех.
- Джеймс? –Тома обеспокоенно шепчет в узкую щелку. – Выходишь? – дверь открывается со скрипом; плохо поставленная мизансцена, где Майкл Фассбендер почему-то улыбается и протягивает ему руку, а сам Джеймс пытается сделать хотя бы шаг на парализованных ногах.
- Привет, Джеймс.
- Привет, Майкл, - они смотрят друг на друга, и Майкл, смято благодарит Тома, заталкивая в сумку полиэтилен.
- Я хотел перед тобой извиниться. Не знаю… Пока шел сюда, думал извиниться за то, что обидел тебя этой своей репликой про отъезд. Но… у тебя чемодан. Поездка?
- Да. И тебе все равно стоит извиниться, - Фассбендер смеется:
- Хорошо. Прости меня? – Том смотрит, как Джеймс перехватывает чемодан другой рукой и кивает.
- Прощаю. Ты же не знал, что я уезжаю. Нельзя было так реагировать… Просто я подумал, что мы могли бы поехать вместе, - МакЭвой отводит взгляд. – Ну, в аэропорт. И почему-то разозлился, что ты этого не предложил первым.
- Тебе тоже в Хитроу? – «Да какая разница». Майкл дергает за пуговицы пальто, доставая бумажник. – Мне к четвертым воротам, а тебе?
- Мне тоже, - Джеймс закусывает губу, поднимая глаза на Фассбендера. – Повезло.
Повезло, - придерживает перед Джеймсом дверь, пропуская его вперед.
- Ты экспрессом собирался ехать?.. И от тебя чем-то цветочным пахнет.
- Да, экспрессом, и да, спасибо, Майкл, - на ресницах остаются снежинки; Майкл затягивает шарф, перебрасывая сумку через плечо.
- Пойдем в метро, - смешок.
- Ты не боишься ездить на метро? Тебя могут узнать, кто-нибудь закричит «Это же Майкл Фассбендер!», люди начнут стягивать с тебя одежду и пытаться совокупиться с тобой…
- Не знаю даже… - хлопает себя по карманам, ища мелочь. – Ты будешь срывать с себя рубашку и кричать «Он будет моим»?
- Вполне вероятно, - кивает Джеймс. – Толпы очень странно на меня действуют.
- Ну, тогда решено. Идем в метро, - они смеются, спускаясь по ступенькам.
Монетки звенят в автомате, и Майкл вытягивает два билета:
- Держи.
- Теперь я тебе должен, - МакЭвой проводит большим пальцем по подбородку, гладя щетину.
- Ты давно мне уже должен. Знаешь, эти тысячи подписчиков на твоем канале с моими видео не мне платят за футболки с надписями «Keep calm and fuck with Michael», - Джеймс истерически смеется, хватаясь за его локоть.
- Я делаю это не ради денег, ты должен понимать, - двери поезда распахиваются, и МакЭвой неудачно ударяется чемоданом о поручень:
- Помочь?
- Помоги, - едва ощутимое прикосновение к коже через перчатки, когда Майкл забирает чемодан. В глазах темнеет, и Джеймс оступается, кренясь вбок.
- Аккуратнее, - Фассбендер легко хлопает его по плечу и указывает на свободное место.
- Я чувствую себя инвалидом, - падает на сидение, скрещивая ноги. Майкл аккуратно присаживается рядом, кладя между ними сумку, и ставит чемодан между ног.
- Я чувствую себя твоим личным ассистентом. Воды хочешь? Мокрые салфетки? Может, подправить грим? – смех.
- Остряк. Вдруг я умираю?.. Почему на тебя никто внимания не обращает? – Джеймс водит головой из стороны в сторону, и девушка напротив презрительно фыркает, когда он смотрит на ее ноги.
- Ты хочешь, чтобы вокруг нас сновали фотографы, а девочки на фоне визжали «Майкл, стань моим парнем»?.. – снимает перчатки и ударяет по бедру МакЭвоя. – Мать твою, ты хочешь моей славы!
- Я что, зря все эти годы придумывал реплики для своих интервью, которые были бы одновременно глубокими, смешными и показывали, что я шотландец?.. – язык обводит покрасневшие губы, и Майкл, отчего-то стесняясь, закрывает лицо ладонью.
- Можешь поведать мне что-нибудь из них. Я толкну их в модный журнал.
- О нет, ты ирландец. Ты ввяжешься в драку на середине беседы с интервьюером, - Майкл толкает его в плечо и скалит зубы.
- Ты всегда пытаешься проткнуть собеседника своим остроумием? – упирается локтем о спинку кресла и поворачивается в пол-оборота.
- Только тебя. Ты начнешь истекать кровью, я буду орать «Врача!», никто не придет, ты начнешь умирать – и тогда я сделаю тебе искусственное дыхание, - доля секунды – и глаза Джеймса темнеют, он кусает кончик своего языка и покрывается румянцем, сжимая на коленях руки.
- Думаю, я попрошу МакКвина включить эту сцену в новый фильм, - у Фассбендера мягкий голос; он касается бледного запястья и чуть надавливает на кисть, раскрывая ладони Джеймса.
Не расплакаться, главное – не расплакаться от облегчения, от того, что этот невыносимый груз наконец-то упал с его плеч: они вместе с Майклом едут в аэропорт, они шутят, смеются, они улыбаются друг другу. Джеймс закрывает глаза и сжимает зубы, водя языком по небу. От Майкла вкусно пахнет: сигареты, лосьон для бритья и какой-то неразличимый запах его самого, который остается на одежде, на простынях, на белье.
- Ты бледный, - холодные пальцы скользят по щеке, и МакЭвой дергается как от удара: неловко смотрят глаза в глаза, высматривая ответы на «Ударит сейчас?» и «Он действительно это сделал?».
- Мне не хватает воздуха, - произносят онемевшие губы. – Мне не хватает воздуха рядом… - « с тобой», - заканчивает он на выдохе. У Майкла ледяная ладонь; горячая кожа остывает под его прикосновением, и Джеймс смотрит на выход в другой вагон, чувствуя на своей шее чужие пальцы.
Может, Майкл обо всем догадался… Может, он хочет задушить его, бросить, как испорченную куклу, может, он хочет отомстить за все эти ночи, проведенные в одиночестве, за все годы, когда Джеймса не было рядом, - горло вибрирует от сдавленного вдоха.
И это правильно, правильно, - думает Джеймс. Он действительно виноват перед ним: нужно было сделать это раньше, он ведь всегда знал, что однажды им придется уехать, покинуть этот город, двинуться дальше…
Щека нервно дергается – Майкл убирает руку и, как подросток, сует ладонь между ног, надавливает языком на губу и сосредоточенно ждет. Майкл ждет признаний, - думает Джеймс, - и как же это глупо. Это инфантильно; у Джеймса руки отнимаются обнимать его, губы немеют целовать его, а он хочет признаний, хочет доказательств того, что его чувство серьезно.
В глазах появляются разноцветные пятна, и МакЭвоя клонит вперед.
Джеймс не может проснуться утром, если не произнесет имени Майкла. Потому что только тогда его сердце находит причину биться.
Достаточное ли это алиби?..
МакЭвой тянет Майкла за рукав пальто и проводит подушечками пальцем по выступающим косточкам: Фассбендер распрямляет кисть, подставляя руку под прикосновения:
- Знаешь, у тебя глаза серые... - говорит Джеймс, не отводя взгляда от его ладони. Майкл улыбается:
- Да, знаю, - широкая улыбка. - Знаю, Джеймс.
- Нет, я к тому, что - ты представь - каждый раз, когда кому-нибудь надо нарисовать что-нибудь серого цвета, или там сшить костюм, или машину покрасить, им приходится искать в сети твои фото и сверяться: "Тот ли это оттенок? Черт подери, я могу покрасить машину не под цвет глаз Майкла Фассбендера, и он никогда ее не купит. Майкл Фассбендер не прокатится в моей машине".
Майкл упирается виском в стекло и вытягивает шею.
- Как эталон? В смысле, как эталон метра в Палате мер?
- Точно, - кивает МакЭвой.
- И когда я умру, мои глаза вырвут и унесут туда?
Джеймс отпускает его руку, разминая плечи, и неохотно бросает:
- Почему только глаза. Когда ты умрешь, тебя всего отнесут туда и подпишут "Эталон Человека".
Майкл долго смотрит на его красные подрагивающие губы и вытягивает руку, чтобы коснуться плеча:
- Ты будешь меня навещать?
- Я приду умереть рядом с тобой, Майкл.
Поезд останавливается, и голос в динамике произносит «Хитроу».
**
Они молча поднимаются наверх, больше разглядывая пол под ногами, чем друг друга, и только у самого выхода из тоннеля Майкл, шумно втягивая воздух, хрипит:
- Ты куришь?
- Курю. О черт, отдай мой чемодан, - Джеймс достает руки из карманов. – Как-то я забылся…
- Он не тяжелый, - Майкл засовывает сигарету в рот и с досадой тянет, открывая пачку: – Это последняя была. Забыл купить…
- Ну что же, я спасу тебя от рака легких, - вынимает сигарету из губ Фассбендера и прикусывает зубами: - Подкуривай, - Майкл послушно щелкает зажигалкой.
Струя дыма смешивается с грязно-серым небом.
- Когда-нибудь я продам этот окурок и разбогатею: непрямые поцелуи с Майклом Фассбендером дорогого стоят, - цоканье.
- Тебе когда-нибудь говорили, что ты много нарываешься, Джеймс? – расстегивает пальто – жарко.
- Постоянно, - насмешливо приподнимает бровь, опирается о стену и шире расставляет ноги. – Но это только разговоры… - повисает тишина, пока МакЭвой, со вкусом затягиваясь, курит и выдыхает Майклу в лицо. – Оставишь мне зажигалку?
- Как сувенир? – смешок.
- Как сувенир. Буду детям показывать. Или собаке своей. Придумаю какую-нибудь историю о том, как однажды я проник в твою квартиру, украл твою зажигалку и твой ежедневник, чтобы следить за тобой.
- Я могу выслать тебе копию расписания на е-мейл, зачем эти трудности?.. – МакЭвой кладет зажигалку в карман и отлипает от стены, подхватывая чемодан.
- Так интереснее.
Двери беззвучно расходятся перед ними, и Майкл сосредоточенно смотрит на табло вылетов.
- У меня уже началась регистрация… Как насчет сказать мне свою фамилию? Номер телефона? – Джеймс проводит языком по верхним зубам, скалясь.
- Иди, Майкл, - недоумение; Фассбендер наклоняет голову набок, делая вид, что не расслышал, и Джеймс повторяет с легким нажимом: - Иди, Майкл. Тебе нужно идти. Могу наградить тебя прощальными объятьями, - у МакЭвоя твердый, уверенный голос, когда он смыкает руки на спине Майкла и произносит ему на ухо «Все будет хорошо».
- Спасибо, - растерянно кивает и теребит шлейку от сумки. – До свидания, Джеймс?
- До свидания.
Джеймс остается посредине зала ожидания смотреть, как Майкл подает паспорт девушке за регистрационной стойкой, что-то говорит ей без особого энтузиазма. Джеймс смотрит, как Майкл забирает свой билет, прячет его в карман джинсов и оглядывается, пытаясь найти его в толпе.
Джеймс машет ему рукой, улыбается и еще раз произносит: «До свидания, Майкл».
Фассбендер отворачивается, опустив плечи, проводит ладонью по волосам и стягивает шарф.
Джеймс улыбается, видя его прямую спину.
Джеймс достает зажигалку и щелкает над виском, поджигая волосы.
- Боже мой! – кто-то пронзительно кричит, и Майкл резко оборачивается: - О господи! – еще раз вскрикивает женщина и прижимает скрещенные руки к груди. Люди в панике зовут на помощь, и охрана аэропорта бежит к нему с улицы, требуя разойтись в стороны.
Джеймс не слышит ничего этого; Джеймс чувствует тепло.
Красный – это огонь.
*
Темнота, много темноты; чье-то судорожное «Пропустите меня к нему!» и суровое «Вы родственник? Член семьи?».
Пауза и решительное: «Я его партнер. Партнер, слышите?»
- Но я не могу, не могу, - повторяет женский голос, и Джеймс изумляется, как плаксиво звучит эта реплика.
- Пожалуйста? Я прошу вас, пожалуйста…
Майкл Фассбендер, сцепив пальцы, широко открывает глаза и входит в образ:
- Я не смогу дальше жить, если меня не будет рядом с ним, когда он очнется. Пожалуйста, поймите… - медсестра сводит брови, прикусывает губу. – Подумайте, что было бы, если бы вы проснулись в незнакомом месте и рядом бы никого не было, чтобы помочь вам?
- Майкл, вы разрываете мое сердце, - произносит она и поспешно выходит из палаты. Она будет плакать, горько, долго, соболезнуя каждому произнесенному слову – Майкл не щадит никого.
Устало опускается на стул рядом с постелью и нервно дергается, когда медсестра заходит опять:
- Ваша сумка, Майкл… Его чемодан забрали на досмотр, но вашу сумку отдали…
- Она больше мне не нужна, - он всматривается в бледное лицо Джеймса и дотрагивается лбом до края постели. – Я никуда не собираюсь ехать.
МакЭвой морщится от его голоса, как от зубной боли, и поворачивает голову, с тревогой глядя на Майкла:
- Кто ты? – произносят обожженные губы. – Кто ты?.. Что ты здесь делаешь? Кто ты? – повторяет Джеймс. – Кто ты?
Майкл берет его за руку, и Джеймс, повторяя с каким-то странным удовольствием свой вопрос, смотрит на их сплетенные пальцы. Их руки отлично подходят друг другу – он всегда это знал.
Где-то вдалеке с глухим стуком захлопывается дверь.
Порно версус Большая Литература
Почему сжигание и почему "Западня"?
Вообще, изначально я руководствовался "Западней" Золя и "Западней" Буццати, которую прочел, когда уже начал писать вторую главу. Первоначальный замысел был в том, что Джеймс взрывал самолет и шептал Майклу, что они всегда будут вместе. Но потом я передумал, ибо это бы показывало, что Джеймс действительно любит его, а мне хотелось донести, что Джеймс все-таки немножко ненавидит его. Любовь, ненависть, секс, агрессия не разделимы, а Джеймс не 13летняя девочка, чтобы вдохновенно терзать запястья от любви.
Любовь Джеймса пожирает его.
Подобную трактовку любви-восхищения я встретил в другом романе Золя - "Завоевание Плассана" - и, конечно же, в "Золотом Храме" Мисимы. Стоит отметить, что и у Золя, и у Мисимы, сжигатель остается целым, в то время как от огня погибает то, на что была направлена их любовь.
Но это слишком просто, как мне показалось.
Моя история о том, что они оба должны погибнуть, потому что они в волчьей яме, в западне, и оттуда выбраться нельзя.
Моя история о том, что Джеймс стаскивает Божество к себе, уничтожает его святость, чтобы его Бог всегда был с ним, неспособный вернуться на свое место.
Джеймс - большой мастер ловушек.