истории про Фаулза одна безысходнее другой:

Фаулз в своих литературных эссешечках рассказывает, как бы мимоходом, что оставляет себе записки в романах, мол, "Очень хорошо, Джон, но не забывай, что ты часть этой иллюзии".

Вот так однажды вы уезжаете в глушь, заводите пса, садитесь писать роман и на протяжении лет не видите никого, не слышите никого, не разговариваете ни с кем. И понимаете, что единственный человек, на которого вам вообще бы хотелось тратить усилия в коммуникации, - вы сам. И приходится писать записочки в романах.

Мне нравится факт записочек в романах, потому что он ведь мог писать себе на холодильнике: "Джон, литература в полном дерьме, Джон, выпей молока с медом, ничего не исправить!", - или раскручивать рулоны туалетной бумаги и покрывать их: "Джон, последний номер Эсквайер подкачал, а Мадонна не пережила новой подтяжки". А вместо этого он писал на полях рукописей.

В этом есть что-то от любви и бесконечного уважения к себе.
Мне кажется, моя любовь к себе могла исчерпаться смской с незнакомого номера: "Когда ты умрешь, я не приду даже плюнуть на твою могилу".

@темы: книги, до того, как стало мейнстримом, Лили

---

Ключевое различие:
в шестнадцать ты можешь сутками напролет рассказывать, как ты терпеть не можешь жизнь и как ты мечтаешь бесславно погибнуть где-нибудь на окраине, от пули навылет или от дерзкого оскорбления какого-нибудь ценителя Миши Круга; ты строишь планы: сегодня ты наденешь эти джинсы для гибели, возьмешь с собой эти книги, чтобы случайно не умереть не эстетом; у тебя есть четкое представление, что жизнь не стоит труда подниматься с кровати, жизнь не стоит походов за лезвиями "спутник", жизнь не стоит покупок книг за десять баксов, и это клокочет в тебе. Бесцельность раздражает, неосмысленность переходит в ярость, внутренняя пустота заполняется гневом.

в девятнадцать ты едва-едва связываешь концы с концами: "Вчера мне снова хотелось перестать существовать, потому что..." - и ты не помнишь причины. Ничто не вызывает в тебе раздражения. Ничто не оскорбляет твое чувство прекрасного. Скорее всего, даже если ты сейчас действительно сделаешь с собой, завтра тебе придется только более тщательно выбирать одежду, чтобы она закрывала кисти. Тебе надоедает ненавидеть себя, тебе надоедает жизнь вокруг, тебе надоедает жизнь в бесконечном сопливом "мне-так-плохо" (тебе не становится лучше), тебе надоедает завидовать людям: они влюбляются, начинают встречаться, они съезжаются - ты покупаешь еще больше книг. Зарплата, которую не на кого тратить, выходные, которые не с кем проводить; я жду момента перехода в диссоциативное, чтобы можно было отдельной части себя сыпать цитатами из Книги Бытия. Ни-че-го не происходит день за днем, ни-че-го. "Наверное, там круто работать?" Откуда мне знать, я слишком занят тем, чтобы находить причины обесценивания своих усилий и переживания собственной отвергнутости. Какая презентация новой книги, о чем ты, у меня в планах сегодня лежать и слушать Пласибо, и думать, что даже Брайан Молко нашел в себе силы перестать скулить и принимать таблетки горстями, нашел в себе силы писать плохую музыку и выдавать ее за "ничего-так-и-было-задумано".

У меня даже есть фантазия, что 99% моей теперешней нелюбви к нему обусловлено его предательством: куда же ты, вернись, пиши песни о том, как тебе плохо. На ютьюбе одна девочка написала: "Это ужасно, но мне хочется, чтобы с Патриком Вульфом произошло что-то ужасное, чтобы он снова начал писать о тоске".

Это не жизнь, это - мучительное разделение с жизнью, какой она должна быть: в час дня я слушаю Элвиса, и меня переполняет желание писать, в семь вечера я пялюсь в потолок. Больше всего в Праге меня поразили фотографии, где Кафка был денди, и мне показалось это таким ужасающе правдивым: ты можешь сколько угодно долго подбирать одежду и гвоздики в петлицы, можешь даже работать в пристойном месте и даже кое-как выполнять желания родителей хотя бы немного процветать - и ненавидеть себя, ненавидеть себя, ненавидеть.

У Борхеса - "Борхес и я" - противопоставление, окончательный разрыв связи я-автор: тот, кто пишет, и тот, кто смотрит на написанное, - и совсем по-другому у Фаулза, "Кротовые норы": расщепление на сотню людей, каждый из которых что-то дописывает на одном и том же листе. Я - стихийное скопление людей, каждый из которых пересказывает друг другу личную драму, истории наслаиваются одна на другую и теряют свою индивидуальность, теряют накал.

Ты привыкаешь к тому, что у тебя не получаются долгосрочные отношения с людьми; как они могут получиться? Мы говорим о том, что я испытываю, и я отвечаю: "Иногда мне так сильно хочется причинить тебе боль, что мне приходится ругаться с тобой, просто чтобы ты ушел". Чтобы ты делся куда-нибудь. Подальше от меня.

Это утомляет; расчленить себя на заднем дворе, купить пластмассовую ванночку и окунать в раствор щелочи. Мне раньше самым симпатичным образом во всей драматургии казался сартровский Орест, облепленный мухами, который плакал, но все равно заносил меч: неизбежность повторения, какой-то туповатый и тупиковый фатум. Да-да, "life is a flat circle".

Это такой стишок, нужно выучить: тебе хорошо - и снова плохо-плохо-плохо. Хорошо - и снова плохо-плохо-плохо.
Ты привыкнешь.

@темы: Подними индекс самоубийств своим вкладом, Как насчет щепоточки страданий

---

Мы идем с Карла Маркса на городской вал, и уже не холодно - во всякому случае, не так холодно, что хочется поддержать Молко в битве за солнце. Половина двенадцатого ночи.

Мне нужна прямая трансляция в прошлое, чтобы рассказать себе, что многие вещи очень быстро потеряют свою значимость: только взгляни на дыру в моем сердце! посмотрел? а теперь пора купить новый пиджак (стоит признать, у меня очень много новых пиджаков за последние два месяца). Пока мы идем к автобусу, мы обсуждаем, что завтра-будет-тепло-в-воскресенье-мы-можем-пойти-в-парк-или-на-чтения; мне нравится заниматься совместными делами, которые требуют от меня "исключительно по способностям". Мы снимаем девушек, с которыми я заранее договариваюсь, и эти девушки рассказывают мне о своих парнях, о своих девушках, о том, как они случайно сожгли кекс - и по-настоящему расстраиваются, когда мы с ними расстаемся.

- Как люди вообще тебе столько доверяют?
- Магия - это моя работа.
- Твоя работа - это позволять им чувствовать себя значимыми.

"Я не могу понять, когда ты шутишь, а когда серьезно говоришь о том, что чувствуешь". Я перестал серьезно говорить о том, что чувствую, и, в целом, перестал "серьезно чувствовать". Мне нравится, что в редакции целый день солнце, и, поэтому, когда бы ты ни пришел, помещение кажется желтым. Мне нравятся мои новые лоуферы и велюровые бордовые штаны. Мне нравится горячий миндальный пирог и кофе в соседнем квартале, ну и еще книга с прошлой недели была ничего, а в остальном я прошу рабочих сцены делать ниже градус драмы.

Единственное, чему я научился за все это время, - panta rei; на позапрошлой неделе у меня случился очередной криз, и я набрал ледяную ванную, в которой мерз около двадцати минут, а потом ошпарил руку, потому что я физически не могу переносить этих резких выпадений: привет, вот я работаю для крутого журнала, вот мой друг-фотограф, которого я могу трогать без урона для себя, а вот я царапаю свои руки, составляю письмо об отказе от работы (и не отправляю его, а потом ненавижу себя еще и за это) и рыдаю часами.

Происходит ускользание, потеря связи с переживаниями; это как ходить на фильм, который ты уже смотрел несколько десятков раз - и там ничего не изменилось ни в посредственной актерской игре, ни в смутной бесталанной режиссуре - и зачем ты вообще на него ходишь, в таком случае? У тебя просто пожизненный абонемент - ах, это многое объясняет, придется научиться делать попкорн и получать удовольствие.

Получать удовольствие от собственных страданий - это проблематичный вызов, я с такими не сталкивался со времен эссе по обществознанию. Все перешло исключительно в область физиологии: мои последние духовные страдания связаны были с растущими цифрами заключенных в СНГ. Это становится историей о других людей: "Я и В.А., однажды мы..." - и обычно уже здесь мне становится лень рассказывать, я махаю рукой и смотрю в сторону.

Я начал понимать эту патологическую жажду серебряного века использовать имя-отчество; возможно, это не столько дань уважения, сколько христианское "подставление второй щеки": когда ты помнишь не только цвет ее волос, глаз, количество родинок на боку, но все еще не забываешь, какой ее любимый алкоголь, что она курит и какое у нее отчество; и с одной стороны, казалось бы, зачем, а с другой стороны, если уж ты любил этого человека, то теперь не стоит пренебрегать обязанностями хранить информацию. Я - Гринготтс людей, которых когда-то любил; швейцарский банк эмоциональных надломов и сотен прослушиваний Birdy - напишу это на визитках: "лашден: слушаю английский фолк, пишу тексты, делаю магию".

Не впускать никого в свою жизнь и не выпускать из нее: люди, которые знают меня близко, остаются рядом исключительно благодаря стокгольмскому синдрому.

@темы: Подними индекс самоубийств своим вкладом, Это мой мальчик!, Антон Лашден решает не умирать

---

ПОЖАЛСТА, НЕ ДАЙ МНЕ СГНИТЬ В КОМПАНИИ 40 КОШЕК

Пожалуйста, люби меня

Я ненавижу людей. Я ненавижу проросшую пшеницу, красную фасоль, инжир и банановый сок. Я ненавижу промокшую обувь, теплый чай и пригоревший кофе. Я ненавижу слишком громкую музыку, боулинг и ночевки у друзей. Но больше всего, больше всех маленьких подушечек с рюшами и одеял с котятками, я ненавижу людей.
Я ненавижу людей потому, что они не умеют мне нравиться. И точно так же, как я сейчас обдумываю, как сильно я ненавижу каждого, читающего этот текст, какая-нибудь девушка решает, подойти ли ей к парню к голубыми бровями (хотя голубые брови не обещают ничего, кроме подозрительно пылкой любви к фильмам о подростках-лесбиянках) или остаться курить и выглядеть загадочно, а юноша с арфой мечется между решением остаться один на один со своей учительницей или продолжить гнить от того, что она даже не знает его имени. Ежедневно мы принимает сотни решений о том, стоит ли нам обращать внимание на других людей, на то, что они говорят и что делают, на основании горстки механизмов, из которых трудно было бы собрать даже велосипед. Привет, мы человечество и мы очень просты в обращении.

Итак, для начала я расскажу вам, почему вы не нравитесь мне. Во-первых, мы с вами не знакомы лично: я не сидел у вас дома на оттоманке и не рассуждал об упадке польской поэтической традиции в 18 веке, а вы не лежали у меня на ковре и не обнимали мою собаку, признаваясь ей в невыносимой нежности, убивающей вас изнутри. Более того, с вами не знакомы мои друзья, и ни в моем, ни в их инстаграмах нет фото, где вы, пресыщенный и блистательный, словно автопортет Дюрера, допиваете casino Martini. Во-вторых, у меня темное каре и рубашка в оленей, которые по ночам атакуют нестабильную психику детективов по всему миру, а у вас? У вас, возможно, ядовито-зеленая рубашка, которая по выходным реализует кокаин в Гарлеме, и золотистые шортики, в которых вы сочиняете лучшие хиты ноускопа. В-третьих, вы еще не успели сделать ничего, за что я бы мог проникнуться глубокой приязнью, а значит, выбирая из палитры моего возможного отношения к чему-либо, я выбираю как минимум легкий бриз неприязни.
Одна моя руководитель проекта, объясняя нам, почему мы обязательно провалимся на презентации, сказала: «99% людей будут ненавидеть вас еще до того момента, как вы появитесь на сцене. Потому что ненавидеть – это в природе человека». Все вокруг стараются заставить нас сделать то, чего мы делать не хотим. Покупай этот шампунь и это зубную пасту, носи эту одежду, ешь вот эти продукты, следуй предписаниям матушки и наставников в школе и университете и послушно выполняй важные указания, которые ты отправляешь в папке «Бесполезное дерьмо», даваемые твоим начальником – и ведь это только самый близкий круг людей, напрягающий до предела без особенных усилий. Люди вокруг нас, люди внутри нас только и ждут момента, чтобы выплеснуть негатив, но что нам делать, если нам очень важно понравиться кому-то?

Что делать, если от этого зависит наша жизнь? Если без той симпатичной рыжей девочки мы не сможем прожить ни дня? Если это собеседование станет последним бастионом перед жизнью, проведенной в бесконечных РПГ и социальных пособиях? Что делать, если мы хотим общаться с людьми, но не знаем, как?

Это чистый лукизм, но главный аргумент в том, чтобы общаться или не общаться с кем-то – внешность этого человека. Нет, я говорю не о правильном носе или тонких пальцах. Правило первое: люди стремятся общаться с теми, кто похож на них внешними признаками. Вас зовут Эйрин, вы исландский бас-гитарист, который любит бабочек-махаонов и полароид: когда вы замечаете другого человека с бас-гитарой, вы заранее расположены к нему больше, чем к человеку с клавикордами, и в несколько десятков раз больше, чем к человеку с альбомом для рисования. Потому что в этот момент, пока вы оцениваете маечку этой восхитительной девушки с бас-гитарой, ваши поведенческие схемы шепчут вам: «Черт подери, да она, наверняка, так же прекрасно разбирается в джазе 60-ых, как и я. Она точно окажется интересным собеседником», - и, когда эта девушка попросит вас сходить за кофе через дорогу, вы с большей готовностью выполните эту просьбу. Потому что вы выполняете эту просьбу не для нее. Вы выполняете эту просьбу для себя, которого вы видите в этой девушке.

Райек шумит и кричит, что это домыслы, но давайте вспомним элементарное правило вступления в любую социальную группу: хочешь быть принятым битниками – найди черную шапочку, хочешь тусоваться с хипстерами – будь добр, потрать деньги на твидовый пиджачок и винтажную сумку. Если ты хочешь, чтобы другой человек был расположен общаться с тобой, оденься так, чтобы он мог сказать: «Да, мы могли бы зависнуть с этим красавчиком в пабе в пятничный вечер!»

2,3,4

Продолжаем вечер ментальных экспериментов. Вы по-прежнему в Исландии, и ваша группа дает один из самых многочисленных концертов в Рейкьявике, на который пришла сотня человек. После этого великолепного шоу, с которым не мог бы посоперничать даже концерт Queen, ваши друзья берут вас за потную крепкую большую ладонь бас-гитариста и представляют вас человеку с внешностью убийцы. «Это Олаф, наш большой товарищ по играм в сквош и поло», - и вот Олаф, который еще секунду назад не располагал к себе, кажется недостающим элементом вашей жизни. А уже через три часа вы играете в приставку, заказываете пиццу, безалкогольное пиво и обязательство любить только друг друга.

Правило номер два: мы расположены к людям, которых нам рекомендуют те, кому мы доверяем. Друзей в социальных сетях слишком много, а жизнь слишком коротка, поэтому мы бессознательно надеемся, что наши друзья не познакомят нас с убийцами, террористами и социопатами (хотя лично я бы не отказался разбавить унылый контингент своих интеллектуально утомленный Гамлетов и Офелий парой настоящих психов). Если по каким-то причинам невозможно так сразу напроситься в паб с человеком, с которым вы хотите, - помните. У него есть друзья. А у его друзей есть еще друзья. Медленно захватите кого-нибудь из них и выжидайте. Симпатия – это война; побеждает тот, кто может закричать: «Люби меня или я убью подругу твоего детства!».

Вы, Эйрин, не хикка какой-нибудь, вы ведь бас-гитарист, который часто путешествует и любит в своем блоге рассказать о том, каких прекрасных людей он встретил в новых странах. Вы утомляете долгими описаниями испанцев и испанок, которые оказались действительно страстными и горячими псами любви, о француженках и французах, которые действительно проводят дни за кофе, круассанами и разговорами об искусстве, об украинцах и украинках, которые цитируют наизусть Тараса Шевченко и говорят со всеми на украинском, о кореянках и корейцах, оказавшимися стеснительными. И, когда к вам в Исландии подходит, например, мужчина, который говорит: «Franko, y como te llama?» - вы широко улыбаетесь ему: «Эйрин, добро пожаловать в Исландию!», потому что Франко – чуть загорелый парень в майке «Barcelona Football Club», с двухдневной щетиной и покрасневшими губами, а у вас уже был приятный опыт взаимодействия с испанцами. Франко, еще ничего не сделав в вашей голове, уже наделен положительными характеристиками через положительное ассоциирование и соответствие стереотипу.
Правило три: чем меньше новой информации при первом знакомстве мы стараемся сообщить и чем меньше мы стараемся сжечь стереотипные схемы собеседника, тем выше шанс, что мы ему понравимся.Чем больше собеседник готов набросить на нас положительных ассоциаций через его прошлый опыт общения с такими же, как мы, только менее блистательными, тем выше вероятность приглашения на вечерний просмотр ПьюдиПая. Безусловно, нужно сеять разумное, доброе и вечное, даже если результатом будет ненависть к вам, но если у любви всей вашей жизни есть приятный опыт общения с брюнетками, с большей вероятностью она проникнется нежными чувствами к еще одной брюнетке.

У Олафа, вашего постоянного партнера, есть брат Хальвейг, который, как вы выяснили из злого шепота по ночам, слишком увлекся добротой своего психотерапевта и подсел на антидепрессанты. Хальвейг, вроде бы, неплохой парень, который разбирается в классическом роке и готовит отличный нут. Правда, ваша матушка называет его «гребанным торчком», а сам Олаф иногда с тоской говорит, что лучше бы его брат примкнут к хорватской мафии. И в свете этого вам слишком непросто относится к Хальвейгу как к человеку, понимающему юмор в вопросе «Кто тебе нравится больше: Морриси или солист the Smiths?». Правило четыре: чем выше наше социальное одобрение и социальное принятие, тем охотнее другие люди будут с нами контактировать. Хальвейга вы знаете, а вот незнакомый парень на улице, горланящий песни и просящий подать на билет до Апокалипсиса, от которого шарахаются люди, не вызывает ничего, кроме желания отойти подальше. Мы смотрим на то, как реагируют другие, и корректируем нашу реакцию в соответствии с этим.
Просто найти хороших приятелей в месте, где все говорят вам вслед: «О, какой приятый юноша байроновского типа томно смотрит на бар около стойки» - и миссия осложняется, когда кто-то шепчет: «Он выглядит так, словно умер на прошлой неделе и ограбил аптеку, чтобы воскреснуть с помощью кардио-препаратов».

Итак, 1) выглядите как враг 2) знакомьтесь с друзьями врага 3) хитро потакайте его первичным стереотипам в отношении вас и положительно ассоциируйте с чем-то в его жизни и 4) заручитесь поддержкой кого-нибудь рядом, кто сможет чисто случайно сказать в толпе, что он бы убил за ваше чувство юмора и умение поддерживать в кризисных ситуациях.
И тогда ваш враг, который отказывается принимать заявку на чтение твиттера, станет вашим если не другом, то планом, как провести выходные, обычно полные одиночества и самобичевания.
«Другие люди – это ад», взаимные подписки и обоюдная страсть к Полу Маккартни.

Не потеряйте возможность восславить имя сэра Маккартни, господа.

@темы: эта аналитика веселее, чем секс с мертвой проституткой

---

Шла как-то раз моя тетка по улице. Встретила Зощенко. Для писателя уже наступили тяжелые времена. Зощенко, отвернувшись, быстро прошел мимо.
Тетка догнала его и спрашивает:
– Отчего вы со мной не поздоровались?
Зощенко ответил:
– Извините, я помогаю друзьям не здороваться со мной.

(Довлатов)

хх

@темы: книги

---

смертельно скучно

For F

Смертельно скучно

I
Сэмми Джей Прескотт: трескотня слов, стук каблуков по ступенькам подъезда, плеск лужи и громкое «стойте!», разбивающееся о трамвайные пути. Шерстяной пиджак с веточкой бессмертника в петлице, вельветовые брючки в рубчик, обкусанный ржавчиной чемодан под мышкой – Сэмми перескакивает через трещины в асфальте, от плиты к плите: сможет перепрыгнуть от бордюра до клумбы – сдаст экзамен с отличием; увидит желтую машину на перекрестке –домовладелец снизит арендную плату. Еще чуть-чуть, немного везения и пара совпадений – и жизнь точно наладится, жизнь определенно станет лучше.

Сэмми Джей Прескотт: крошки веснушек на щеках, вздернутый нос, копна русых волос – он мчится за трамваем и все крепче прижимает к себе чемодан. Только бы успеть на поезд, а остальное уже неважно: ни женщина, взмахивающая руками от возмущения, ни старушка, неодобрительно цокающая ему вслед, ни горячая испарина на лбу, ни душащий шарф на шее. Только бы успеть – Сэмми бежит на красный.

Сэмми – один из тех пареньков, кто смеется с присвистом и хлопает по коленям от хороших шуток, кто посещает дневные сеансы в кинотеатре и просит два билета, хотя идет в одиночестве. Сэмми не любит долгую зиму, холодный пол по утрам, запах пригоревшего кофе на плите; не любит, когда чернильная ручка оставляет кляксу на линованной бумаге, когда загибаются уголки глянцевых страниц в энциклопедиях, когда… черт подери, не любит, когда трамвай уходит перед самым носом!.. Сэмми Джей с трудом дышит, глядя, как его трамвай, весело перезваниваясь с проходящим мимо автобусом, уезжает все дальше. Между ребер словно вогнали спицу, и стало больно – он сгибается пополам и ставит ношу на землю.

Долгая минута, когда Сэмми шепчет что-то в воздух пересохшими губами: а может – к чертям это? К чертям билеты на поезд, планы на выходные, к чертям этот чемодан, отрывающий руку? Всё к чертям. И ни сладкого чая не нужно, ни истертого пейзажа за окном, ни узкой теплой ладони на локте. Остаться в этом измученном городе, смотреть на потолок комнаты, засаленный от долгих взглядов по ночам, и, ворочаясь под неуютным одеялом в неуютной чужой квартире, не знать, куда бежать дальше.

На боку чемодана три наклейки, но Сэмми еще ни разу не был дальше соседнего города. А столько надежд уехать отсюда, вырваться из четырех стен, по вечерам складывающихся, как карточный домик, под которыми ни стонов, ни молитв не слышно. Эти бесконечные сны о том, как он, наконец, садится на поезд, берет первую попавшуюся машину или просто, однажды выйдя с работы, не возвращается на нее никогда, выматывают, ведь просыпается-то он все в той же комнате, все с тем же привкусом горечи во рту и выходит во все тот же усталый серый город.
Сэмми Джей хлопает себя по карманам и достает плохо скрученную сигаретку; цок! – и язычок пламени облизывает самый краешек бумажки.

Пайетки желтых листьев хрустят под ботинками – Сэмми затягивается, неуклюже дотрагивается кончиком туфли до чемодана и, словно в испуге, отпрыгивает от него: реальный. Сегодня все по-настоящему: только бы успеть на поезд и уехать отсюда, и не будет ни страха, ни терзаний по вечерам, ни утреннего смятения – где я и кто я?

Нет, Сэмми не боялся ни старости, ни одиночества, ни безработицы – он боялся проснуться однажды и не вспомнить, что значит быть счастливым. Сэмми очень боялся снова стать несчастным. Так долго был несчастным, что и забыл, будто можно жить по-другому и чувствовать другое.
А несчастье это – не разбитое зеркало и не сломанная кофемашина, это неумение подниматься с кровати по утрам и неспособность работать дольше, чем два часа в день, потому что голова раскалывается и язык никак не повернуть от ноющей боли в висках. Несчастье – это пустая квартира и шаркающие шажки отца из комнаты на кухню и снова в темное логово комнаты, освещенное телевизором. Несчастье – не в приметах, оно под кожей, на кончиках пальцев, когда дотрагиваешься до вещи, а она разваливается. Дотрагиваешься до собственной жизни – и она трещит.

II
Началось лет пять назад: словно воздух вокруг отяжелел, по утрам стало трудно вставать, а на выход из дома ни сил, ни желания не осталось. Отец приходил к нему в комнату: медленные, дерганные шаги от двери к окну – распахивал шторы и смотрел на Сэмми. «Вставай, сынок», - не голос, а шелест. Сэмми укрывался одеялом с головой и задыхался в густой темноте.

Маме было двадцать девять, отцу – тридцать три; но она не посмотрела ни на возраст, ни на фотографию Сэмми в маленьком кармашке темно-синего кожаного кошелька, который отец привез из Испании, а пришла в больницу, забыв цветы и открытку с пожеланиями выздоровления, вывела Сэмми на улицу и усадила на тротуар. И пальцы ее были совсем худыми и слабыми, и держала она так, будто бы и брать за руку его не хотела. А Сэмми жался к ее ноге и хныкал от страха. «Пожалуйста, не нужно», - но она не послушала, отвернулась от него и отняла руку.
Маме было двадцать девять; такая красивая и молодая, совсем юное лицо, широкая открытая улыбка, волосы вьющимися кольцами – и ни одного упрека, ни одной просьбы. Какое-то поразительно быстрое угасание, словно задули свечку: еще вчера она смеялась и мазала сливочный крем на нос Сэмми, заглядывающего в печь, а сегодня руки поднять не может и все смотрит в вечно темное зимнее окно.

Сэмми до сих пор помнит: падает снег, и ее шаги мягко отдаются на пустой улице. Не посмотрела ни на его заплаканное лицо, ни на дрожащие губы отца – увела маму за собой и даже не попросила прощения.
Отец пришел тогда в его комнату – в ту же комнату, где Сэмми спит и сейчас, – положил на плечо длинные паучьи пальцы, трясущиеся от страха, и сказал, что мама уехала. Сказал, что там, в другом городе, ей будет лучше.

Сэмми кидает окурок на асфальт и топчет его ногой; зеленый свет мигает, раздается рассерженный рев гудка, но Сэмми Джей бежит через дорогу и, прижав чемодан к ноге, рвется вперед. Успеть бы…
Ветер в лицо! – только и это жизнь: шум машин, тянущее чувство в животе, предвкушение путешествия. Только и это жизнь…

III, IV, V

III
Срезает через парк – и вот под ногами шуршат золотистая поросль ситника и пучки кислицы, а ведь еще полгода назад здесь было лето, лето, которое кончиться не должно. Плюс тридцать, и воздух разрывается от песен кузнечиков и щебета птиц – теперь это лето надежно спрятано под циферблатом его часов, на которых всегда одно и то же время. Время, когда Сэмми прекратил быть несчастным. 13:47.
Лето; в сгибе локтя – пот, над губой – пот, пахнет свежескошенной травой. Сэмми сдвигает соломенную шляпу на затылок, делает шаг вперед, и только тогда она врывается в его мир: узкий белый поясок, голубая лента в волосах, бисквит в руке. Она широко открывает глаза и выдыхает: «Простите, я такая неуклюжая», – у нее прекрасная улыбка, у нее прекрасные глаза, она прекрасна.

«Это моя вина», – говорит Сэмми и с удивлением отмечает, что его сердце перестало биться. «Мне нужно было смотреть, куда я иду». Она сосредоточенно откусывает от печенья и переводит взгляд на блестящую речку.
«В таком случае, вы могли прийти туда, куда намеревались. Нет ничего более скучного, чем приходить туда, где тебя ждут», – ее должны звать Алиса, у нее в сумке должны быть спрятаны чеширский кот и пригласительный на бал к королеве, но она легко и просто, не ожидая просьбы представиться и развеять сомнения, делает неловкий книксен. «Вивьен. Меня зовут Вивьен, хотя мои друзья предпочитают называть меня мисс Странность».

Ее зовут Вивьен – это меняет все.

«Вивьен» – сладкие два слога, от которых во рту появляется привкус миндаля и карамели.
Вивьен! Вивьен! Вивьен!.. радость моя! счастье мое! смысл моей жизни!
Она была всем, абсолютно всем, каждой мелочью и каждой деталью, и тогда, в 13:47, как будто что-то заполнило пустоту в жизни Сэмми, и от этого в его сердце стало так радостно и так печально, что он не смог удержаться и дотронулся до ее руки.

Вивьен округляет рот, касается пальцами уголка губ: дрожат ресницы, и на щеках румянец, но она не выдает своей растерянности, она улыбается ему и ее смех звонкой монеткой подпрыгивает на тротуаре. «Вы можете составить мне компанию». И Сэмми кивнул – как ему было не кивнуть, –но сделать первый шаг все-таки не смог, потому что вот она: та, из-за которой хочется быть счастливым, – вот она. Ее чистенькое платье, серебряная цепочка на шее – это все надо запомнить и спрятать глубоко-глубоко, чтобы никто не нашел и не отобрал.

У Вивьен коралловые губы; Сэмми хочет поцеловать ее с третьей секунды знакомства, но вместо этого он топчется на месте и не может заставить себя идти вперед. Лучше бы никогда не встречать эту девушку, от которой потеют ладони и на глаза наворачиваются слезы, лучше бы не знать, что есть другая жизнь – жизнь, где он может не быть несчастным. Куда ее, такую хрупкую и смешливую, обрекать на его общество, запирать в его компании, заставлять переживать его чувства?.. Сэмми делает шаг назад, но Вивьен берет его за руку и решительно тянет за собой: «В другую жизнь, Сэмми! В другую жизнь…».

Она предлагает ему сесть на покрывало, расстеленное на траве: термос с чаем, фрукты и кусок пирога с малиной. «Всегда нужно брать на двоих, даже если отправляешься в дорогу в одиночестве», – она с удовольствием отрезает ему пирог и разворачивает на его коленях салфетку. «Вы путешествуете?» – спрашивает она и вслед за этим живо перечисляет: Берлин, Париж, Лондон, Мадрид, Рим. Столько мест, где она никогда не бывала. «Иногда я выхожу в магазин на соседней улице и представляю, будто бы отправляюсь в далекое путешествие. Так глупо, но как еще убедить себя в том, что я действительно нуждаюсь в покупках? Как объяснить себе, что мне иногда нужно гладить одежду и поливать цветы?..»

Она чистит для него яблоко, а потом открывает корзинку, чтобы с гордостью показать маленькую пластмассовую коробочку, довольно урчащую белым шумом – радио. «Я никогда не бываю одинокой», – Вивьен перебирает звенья цепочки на шее и смотрит куда-то сквозь Сэмми. «Никогда». Она возится с настройками, и, пока Сэмми, улегшись на покрывале, рассматривает облака, пересаживается ближе к нему.

«Добрый день! – звонкий голос льется из хриплого динамика: – С вами радио Вивьен!» Сэмми изумленно смотрит на нее, смеющуюся с этой шутки. Радио Вивьен: она была соткана из белого шума, из серебряных паутинок песен, из звуков, падающих в зеленую траву, из перезвона монет на прилавке, за которым продают сладости. Радио Вивьен будила город, желала ему вкусно пообедать и набраться сил и провожала город ко сну. Об этом Сэмми узнает позже, когда случайно включит радио с утра, и она искренне обрадуется ему по ту сторону: «Это прекрасный день, не так ли?..». Вивьен! И каждое утро – доброе, и каждый день – желанный, и от жизни больше не спирает в грудной клетке, и дышится легче.

Сэмми взбегает вверх по горке и, запыхавшись, вытирает платком лицо. Еще несколько метров – и уже здание вокзала: четыре колонны с завитушками и толпы людей, обтирающих мраморный пол в зале ожидания. Всего два месяца назад они стояли напротив последней платформы: Вивьен в легком пальто и Сэмми, пытающийся спрятать ее от холода. «Замечательно было бы уехать, не так ли?..» – она рассеянно улыбается и прикасается кончиками пальцев к его перчатке. «Скажи, Сэмми, было бы замечательно?..»
Вивьен хочет в Прагу: чтобы с черепичных крыш на мостовую падал снег, чтобы пить кофе из медных турок, сидеть в кафе в плетеном кресле под шерстяным одеялом и смотреть на Сэмми поверх чашки. И улыбаться. Вивьен хочет улыбаться ему.

Осенью ей тяжело: звенящая веселость уходит, и голос затихает, прерываемый сухим кашлем. Поэтому Сэмми крепче держит ее за руку и предлагает взять подругу, чтобы уехать. «Хочешь, вместе выберем билеты? Ты только скажи…». И, когда он предлагает это, Вивьен сжимает зубы, словно пытаясь заставить себя замолчать. Она выглядит маленькой и беззащитной, потерянной девочкой, которая не смеет просить о большем. По ее щеке катится слезинка – внутри Сэмми что-то вздрагивает, сам он морщится от боли и протягивает ладонь к ее лицу.

Друзей, конечно, у нее никаких нет, и никто не называет ее «мисс Странность», и вообще ее никто не зовет и нигде не ждет, поэтому смысла идти куда-то и звать кого-то нет. «Мы с тобой совсем одни, и без тебя, Сэмми, мне будет ужасно, ужасно скучно».
Да, они смотрят друг другу в глаза, пока она рассказывает о том, как много грустит и как ей нелегко хранить в себе лето, и мгновение длится и длится: Сэмми поправляет прядку волос и проводит большим пальцем по мягкой щеке.

Вивьен плачет в его шею, и Сэмми, обнимая ее за острые плечи, которые содрогаются то ли от кашля, то ли от рыданий, не знает, как ему быть дальше, ведь теперь Вивьен, ее птичий голос, ее любовь к вырезкам из журналов и книгам с хорошим концом полностью зависят от него. От него: нерасторопного, неудачливого и нескладного Сэмми Джей Прескотта, который все еще не может научиться вставать по будильнику.

«Значит, в Прагу», – выдыхает Сэмми, и Вивьен кивает ему. «В Прагу».

V
Пять минут до отправления: Вивьен сидит у окошка, укутанная шарфом, и с любопытством смотрит на провожающих, словно все эти люди пришли поздравить ее с первым отъездом из этого города. «Сэмми!..» – беззвучно вскрикивает она и широко улыбается, когда он машет ей рукой. Первое совместное путешествие: поручень холодит руку, когда Сэмми взбирается в вагон, – будут смотреть из окна на станции, разговаривать другом с другом ночью, она уляжется на его плечо, и он будет перебирать ее волосы.
Счастье, такое ненадежное и сложенное из маленьких кусочков, каждый из которых вот-вот – и отломается; счастье, такое тонкое и хрупкое, что можно сломать одним глупым словом – это счастье заставляет Сэмми задохнуться от радости, когда Вивьен целует его в щеку и взмахивает руками.
«Я думала, что ты опоздал! Вот и познакомилась с тем симпатичным немцем», – пальчик указывает на усатого полного мужчину в другом конце вагона. «Ведь кто-то должен меня веселить? Я не хочу грустить в своей первой поездке!».

Сэмми кладет чемодан поверх сетки, помогает Вивьен снять пальто – от этого по телу расползается какое-то неизвестное раньше удовольствие, словно все эти мелочи заставляют дышать глубже и чувствовать полнее. «Может, хочешь чаю?..» – Вивьен улыбается, словно это шутка, и оборачивает шарф вокруг шеи, пряча в кулак очередной приступ кашля. «Будет чудесно, Сэмми, чашка чая и пара свежих печений – это отличное начало пути».

«Минуту, подожди!», – Сэмми улыбается и, продираясь сквозь толпу крикливых тетушек, смеющихся детей и гневающихся мужчин, замирает у дверей вагона.
Она стоит напротив и с какой-то печалью смотрит на Вивьен, на его Вивьен, наслаждающуюся этим путешествием, впервые за долгие годы по-настоящему живущей. На его Вивьен, выбравшуюся из металлической коробки радио в огромный прекрасный мир.

«Нет», – говорит Сэмми и улыбается ей. «Нет».
Он сплетает их пальцы и кивает.

Теперь Сэмми держит ее крепко.

@темы: тексты

---

true detective

@темы: до того, как стало мейнстримом, Лили, Я завещаю это своим детям, КРУТИТЕ КОЛЕСО САНСАРЫ

---

rage

To rage or not to rage? That is the question.

- Молочный коктейль и немного ненависти, пожалуйста.
- Вам ненависть здесь или с собой?
- С собой, будьте добры.
- Ваш молочный коктейль и переживания по поводу того, что страну разворовывают, стипендии урезают, ваша мама опять переставила ваши книги и на сообщение никто не ответил. Можете не благодарить, тварь!
- Я и не собиралась благодарить такого подонка, как вы! Вы не умеете комбинировать зеленый и коричневый, слепой урод!
- На себя посмотрите, тупая стерва! В Фуко и Эко разницы не видите!

Кто-то из нас пытается найти скрытый смысл в фильмах Мартина Скорсезе и выложить из анисовых звездочек Сикстинскую капеллу, в то время как на другом краю Земли лучшие умы занимаются не менее странным делом и пытаются понять, почему мы так часто испытываем потребность злиться, ругаться и конфликтовать друг с другом. Согласитесь, одно дело, когда вы кидаете человеку, которого недолюбливаете, новые хиты Скриллекса и говорите, что преподаватель задал написать семантический разбор этих шедевров к утру, и совсем другое дело, когда вы приходите в дом к этому человеку и взрываете себя (взорвать себя – это не одно из дел, которые можно придумать за ритуальным воскресными просмотром «Спящей красавицы»).

Эмоции – это прелестная шарада для ума, едущего пятнадцать остановок от конечной к центру. Почему парень напротив хмурится и не уступает место беременному пивом и несбывшимися мечтами на седан класса люкс мужчине в кепке? Почему старушка обсуждает длину вашей юбки или ваших волос, вместо того, чтобы поразмыслить над своей скорой кончиной?

Есть мнение, которого придерживаются не только такие знатные острословы, как я, но и ряд авторитетных исследователей эмоций (например, Пол Экман или Дилан Эванс, или Джордж Мэндлер, или – я мог бы продолжать и дальше, но буду надеяться, что уже выгляжу достаточно убедительным), что существует два вида эмоций: эмоции основного порядка и эмоции высшего порядка. Забегу вперед и скажу, что эмоции высшего порядка – это любовь, вина, стыд, смущение, гордость, зависть и ревность – и на их счет существует слишком много как физиологических, так и психических трактовок и обоснований, чтобы я смог написать об этом маленький пост (читай мою монографию «Психология высших эмоций: раскраски для социально неадаптированных»).

Эмоции основного порядка – это эмоции Шредингера

nuff said

: они вроде бы очень просты, а вроде бы и нет. Их совсем немного (вообще, насчитывают от 5 до 10, но не множь сущности без надобности и не пей виски без необходимости) и ученый свет почти согласился с тем, что их перманентный состав представлен следующими супер-героями: капитан Удовольствие, супер-Страдание, человек-Отвращение, мисс Удивление и Халк (на самом деле, Гнев). Вся прелесть эмоций основного порядка: они возникают у нас быстро и нам не нужно затрачивать дополнительные усилия, чтобы испытать, например, физическое страдание. Эксперимент для пытливых умов: если вы положите руку на горячую сковородку, вы испытаете страдание от боли, удивление от своей тупости и гнев ко мне, посоветовавшему сей эксперимент. Просто, не так ли?
Да, получается, что мы, прекрасные творения ratio и moralis, управляем своей жизнью при помощи скудного спектра убогих эмоций, которые в 90% случаев не контролируемы нами. Восхитительный поворот, не так ли? Мы слишком тупы, чтобы контролировать свои основные эмоции, и слишком не приспособлены к жизни с помощью анализа и синтеза, чтобы обходиться без них.

Основные эмоции – это вложение наших предков, которые на протяжении всей истории существования человеческого рода, совали руки в пасть к гиенам, дергали львов за хвост, ели гнилое мясо и волчьи ягоды и были вынуждены жить рядом друг с другом, в такое божественно провальное мероприятие, как мы с вами. Скажем прямо, не самое лучшее наследие; лично я бы не отказался от трехкомнатной квартиры где-нибудь в центре Лондона, но цивилизация не предоставила нам выбора и наградила сомнительным даром реагировать на происходящее с помощью эмоционального отклика. OH GOD, WHY?!

Представим, что вы, выпивая обычную чашечку мятного латте за ланчем, случайно натыкаетесь на сложное дифференциальное уравнение, нарисованное на салфетке под вашим брауни. Вы можете присмотреться к нему поближе, осознать, что вас с математикой роднит только страсть к корням (поэтому вы и не закрашиваете свои отросшие волосы), и принять волевое решение потратить следующие десять лет на факультете прикладной математике, чтобы понять и решить это уравнение. Или же вы можете пренебречь и в легком вальсе по направлению к выходу выбросить не только салфетку, но и черствый брауни. Если в вас нет скрытой мазохистской тяги к неизведанным удовольствиям в алгебраических задачниках, вы выберете второй вариант, потому что он требует меньших усилий и минимального продумывания плана действий. Наш мозг так же ленив, как и вы, и тоже печет кексы в чашке в микроволновке вместе духовки.

Наши предки провели века в холодных пещерах, где единственной забавой была смерть сородичей, так что, не стоит жаловаться на то, что они провели прорву времени, вырабатывая у себя основные механизмы взаимодействия с миром. Их жизнь, полная тьмы, ужаса, холода, голода, незнакомых вещей и пугающих событий (ничем, кстати, не отличающаяся от нашей с вами жизни), алкала какого-то способа управлять хаосом ощущений. Посредством многократкого ролевого повторения одних и тех же ситуаций начали вырабатываться бессознательные реакции на раздражители определенного рода. Например, после непрерывного потребления дурно пахнущих продуктов, люди начали испытывать Отвращение от неприятных запахов, потому что, как показала практика, потом приходится изучать звезды, сидя в кустах.

Когда мы попадаем в незнакомые ситуации или ситуации, требующие очень большой включенности как актора (а значит, не дающих возможность отстраненно анализировать информацию), мы склонны пользоваться уже наработанными схемами действий (стереотипами или моделями поведения), а лучше всего – врожденными схемами. Поэтому, когда перед нами с высоты тринадцатого этажа падает рояль и дискография Баскова, мы не предаемся майевтике Сократа и не строим силлогизмов о том, стоит нам пугаться или нет – мы пугаемся. Было бы замечательно, если бы наши врожденные схемы всегда действовали во благо, однако в них присутствует мефистофелевская тяга к злу, поэтому получается, что иногда мы воротим нос от еды матушки – и она оскорбляется, или же мы оказываемся участниками конфликтных ситуаций, когда кто-то выплескивает на нас гнев.

Наши предки существовали в мире с очень ограниченным запасом ресурсов: еды было мало, тепла было мало, удовольствий было мало, территории, пригодной для жизни, было мало – и в процессе перераспределения этих вещей люди были вынуждены бороться за них. Гнев – это троянский конь нашего мозга в стан врага, который не хочет делиться с нами вкусной едой и теплым одеялом. Гнев – это не только умение краснеть и громко кричать; гнев как эмоция сопровождается выбросом адреналина: у нас учащается сердцебиение и дыхание, наши мышцы напрягаются и мы чувствуем колоссальный прилив сил. Гнев – это способ получить то, чего у тебя нет.

Мы злимся, испытываем гнев или ярость потому, что наш мозг старается выгодно вложить свои капиталы в наше прогорающее суденышко эмоционального накала. Рассмотрим несколько ситуаций гнева, понимание которых в свое время помогло мне перестать постоянно чувствовать себя виноватым за вещи, которых я не совершал.

1. Гнев как способ добиться желаемого (Актор 0 Актор +1; Пол Экман)

дальше

У нас есть Ивлинг; Ивлинг очень спокойный мальчик, регулярно посещающий ИЗО и класс сольфеджио. В классе с Ивлингом учится Пауль, у которого есть прелюбопытный красный молексин, в который Пауль что-то зарисовывает. Ивлинг тоже очень хочет иметь такой молескин, и, возможно, чтение Маккиавели дало бы ему подсказку, что заверения в крепкой дружбе Паулю могли бы обеспечить не только этот блокнот, но еще и справочник по работам Дюрера, но ему всего лишь тринадцать и он еще не знает хитрых ходов человеческих взаимоотношений. Поэтому он просто подходит к Паулю и говорит: «Дай». На что Пауль отвечает: «Нет». Это его вещь, и он не хочет ей делиться – разумно. То, что Ивлинг вспыхивает и, сжимая кулаки, повторяет настойчивее: «Дай» - разумно в меньшей степени. Потому что Пауль снова отвечает: «Нет» - и Ивлинг, приподняв верхнюю губу, начинает шумно дышать и тянется к воротнику одноклассника, чтобы хорошенько его встряхнуть.

Никто не знает, чем впоследствии обернется эта драка: возможно, через пять лет Ивлинг будет лежать, уткнувшись носом в подушку, и раз за разом вспоминать сладковатый запах Пауля, или же у Пауля останется безотчетный страх перед красными вещами – но очевидно, что в этой ситуации Ивлинг воспользовался древним механизмом взаимодействия и реакции на происходящее.
Он находился в состоянии «Актор 0», когда вещи у него не было, но ее отсутствие не было критическим для его подростковой жизни. Его желание перейти в состояние «Актор +1», то есть, в обладание вещью, вызвало гнев как способ справиться с возникшим перед ним препятствием в лице Пауля.

Если вы замечаете за собой, что люди, которые отказывают вам в чем-то или чинят препоны в ваших наполеоновских планах, вызывают у вас желание втоптать их лица в грязь, постарайтесь глубоко подышать и вспомнить, что эта реакция была рождена в те времена, когда люди не умели толком говорить. Снимите шкуру с плеч и попытайтесь вербально выразить вашу просьбу. Люди склонны сотрудничать, а не выполнять ультиматумы в духе: «Твое лицо или твое достоинство – выбирай, чего ты лишишься первым».
Если вы понимаете, что человек перед вами начнет орать через пару минут после того, как вы отказались выполнить что-то, помните: перед опасными животными лучше не двигаться. Вы не виноваты в ситуации гнева, но, чтобы минимизировать ее ущерб, переждите, пока нейронные связи вашего собеседника обработают информацию об отказе и найдите способ кооперировать: так вы оба сможете достичь какой-то выгоды для себя.

2. Гнев как способ компенсации (Актор -1 Актор 0; Эрик Берн)

дальше

Мама Ивлинга целый день работала на швейной фабрике, и вот она, уставшая, не получившая ни одной похвалы за день от начальства, без прибавки и премии, возвращается домой, где ее встречает не вымытая посуда и гора не глаженого белья. Она даже не задумывается: кричать или не кричать – она поступает так, как подсказывает ей ее усталая и раздраженная нервная система. «Если ты чего-то хочешь – злись».

Мама Ивлинга находится в процессе переживания негативных эмоций: отсутствия поощрений, похвалы, оцененности и реализованности себя – и, чтобы заполнить эту лакуну и перейти в нейтральное состояние, она использует гнев. Гнев помогает, во-первых, выразить ее претензии, во-вторых, почувствовать себя лучше за счет дополнительного физико-химического подкрепления в нервной системе, а в-третьих (самое важное), гнев переносит ее негативные эмоции в другого человека. Очень часто, после таких эпизодов, актор чувствует себя «опустошенным»/ «вымотанным», потому что его персональные переживания были делегированы в другого человека, а новых эмоций не нашлось.

Мама кричит на Ивлинга, и, по мере того, как он пугается и подчиняется ее желаниям, она восстанавливает свое эмоциональное состояние. Однако Ивлинг чувствует, словно он виноват в происходящем и гнев мамы обращен персонально на него.

Если вы чувствуете нечто подобное, помните: вы – это средство для трансфера личных переживаний и чужой боли, которую не стоит воспринимать как обращенную к вам. Вас используют как контейнер для скопившегося негатива и поэтому вы с чистой совестью можете дистанцироваться от этого и не переживать сильно эмоции, которые вам не принадлежат.
Если вы любите склонны переносить на других личные переживания, найдите способ делать это безболезненно. Отрывайтесь на анонимных бордах и троллируйте свою бывшую одноклассницу с помощью картинок с Иисусом, но помните: за каждым вашим минутным улучшением своего самочувствия стоят переживания других людей. Есть всякие курсы управления гневом такого типа и еще можно ходить на групповые обсуждения – есть истории, что это помогает.

3. Гнев как способ удовлетворения (Актор +1 Актор +2; Эрик Берн)

дальше

Пауль чувствует себя замечательно: на завтрак были потрясающие блинчики с шоколадом, родители оставили карманных денег, по телевизору идет новый выпуск QI – однако, что-то подтачивает душу нашего героя, и он чувствует какое-то внутреннее неудовлетворение.

Пауль целенаправленно заходит в тредик, который является для него триггерным и читает, как какие-то люди обвиняют гомосексуалистов в растлении детей и бомбежках в Сирии. Он целенаправленно переводит себя в состояние Актор -1, потому что буквально через пять минут после этого он строчит пятистраничный ответ с примерами из всевозможных учебников, брызжа слюной на клавиатуру, пытаясь доказать, что кто-то в интернете не прав.
Есть целый ряд ролевых отыгрышей, когда гнев становится не отрицательным элементом ситуации, а ее желаемым эффектом, потому что гнев дает возможность чувствовать себя сильнее, увереннее и более защищенным. Гнев обосновывает испытываемые негативные эмоции и позволяет им выйти наружу. Гнев – это способ перейти из видимой ситуации «все хорошо» в эмоционально окрашенную ситуацию «все хорошо», «я чувствую себя хорошо» в «я победил в споре, и теперь я чувствую себя даже лучше».

Очень часто подобные провокации гнева вообще никак не связаны с реально происходящими событиями. Возможно, Пауль ходит на эти форумы потому, что его родители разводятся, а он не может высказать, им в лицо, что его бесит и их отношение к семье, и они сами, и вообще, он хотел родиться фисташковым деревом. Возможно, Пауля бесит его трудовик, которого он видит в каждом умственно отсталом мужчине, поносящем гомосексуалистов, но в школе Пауль не может проявить свой гнев.
Важно понимать, что такие театрально устроенные провокации – это попытка решить другую проблему, которая скрыта и не может быть сходу распознана как реальная причина такого гнева, и постараться не подыгрывать, потому что получение желаемого подкрепляет эффективность отыгрыша.

Одно из самых простых и самых сложных средств – попытаться поговорить и в случае, когда вы гневливо наказываете невиновных, и в случае, когда вас втягивают в ролевые отыгрыши. Гнев – это не единственный способ получать то, что вам нужно; к тому же, именно он становится причиной сердечных приступов и нарушения кровообращения.

Несмотря на то, что нам сложно проконтролировать начало основных эмоций, мы прекрасно осознаем их течение. Если вы не можете точно сказать, в какую секунду вы решили сжечь Рим, - не насилуйте себя, перерывая этот дневник памяти.
Просто прекратите носиться с факелом по городу.
И наденьте на себя что-нибудь, ради бога. Вы ведь не в каменном веке.

@темы: эта аналитика веселее, чем секс с мертвой проституткой

---

ой, почаны, я забыл оповестить честной люд, какая команда платила за мои наркотики

@темы: до того, как стало мейнстримом, Лили, Я завещаю это своим детям, Это мой мальчик!, Прими свои наркотики и ляг спать, ГОРИ ГОРИ МОЯ ЗВЕЗДА, КРУТИТЕ КОЛЕСО САНСАРЫ

---

the dinner party

"Идея инсталляции "Званый ужин" родилась в начале 60-ых, когда я изучала историю женщин. В то время доминирующее отношение к истории женщин можно было проиллюстрировать следующей ситуацией. Обучаясь в Калифорнийском Университете, я изучала курс под названием "История европейского интеллекта". Профессор, уважаемый историк, пообещал, что на последнем занятии мы будем говорить о женщинах, внесших вклад в историю западной мысли. Я с нетерпением ждала целый семестр, и на последнем занятии преподаватель гордо провозгласил: "Вклад женщин в историю западной мысли таков: его не было".

Я была уничтожена этим заявлением, и впоследствии путем научных изысканий доказала, что оценка этого профессора не соответствует действительности. Я убедилась, что мысль о том, что женщины ничего не добились и сопутствующее убеждение, что великих женщин не существовало, не более чем предрассудок, основанный на закостеневшей догме. Подозреваю, многие разделяют эту точку зрения потому, что им никогда не предоставляли альтернативной информации".

Джуди Чикаго

«Званый ужин»: проект начинался под названием «Двадцать пять женщин, которые были заживо съедены»,
инсталляция, представляющая собой банкетный стол на 39 персон, каждое место за которым предназначено одной из величайших женщин в истории западной цивилизации и отмечено её именем и символами её достижений. Для каждой персоны выложена салфетка, блюдо, приборы, а также бокал или чаша. На многих тарелках имеются скульптурные изображения цветов или бабочек, символизирующих вагину. Сам стол выполнен в виде равностороннего треугольника с длиной стороны в 14,63 м и установлен на белом изразцовом полу, треугольные плитки которого содержат имена ещё 999 известных женщин.Форма имеет особое значение, поскольку треугольник издавна считался символом женщины; равносторонний треугольник символизирует равенство, а 13 — это число присутствовавших на Тайной Вечери, что было особенно важно для Чикаго, так как все тринадцать были мужчинами.

+3 схемы росписи тарелок и упоминаемые женщины

@темы: до того, как стало мейнстримом, Лили, Я завещаю это своим детям

---

did u miss me // rante-post

Этель очень дорожила ее дружбой. Это было чудо. В лицее все девочки наверняка ей завидовали. Ведь Ксения красивая, загадочная, и имя такое — Ксения; она произносит его с мягким «кш» вместо «кс». К тому же история Шавировых постоянно напоминала о том, что человеческие судьбы, как корабли, могут тонуть в пучине событий. Стремясь еще больше нравиться Ксении, Этель даже начала внутренне меняться. На момент их встречи она была пессимисткой, интровертом. Но постепенно стала радостной и беззаботной. Продолжала представляться наивной, потому что подруга заметила это в ней. Заносила в свой блокнот мысли, маленькие сюжеты, разговоры, подслушанные дома или на улице. Все это она обсуждала с Ксенией, интересуясь ее мнением. Большую часть времени Ксения ее не слушала. Она смотрела на Этель, думая о чем-то своем. Или вдруг прерывала ее: «Ты слишком всё усложняешь». И добавляла с коротким смешком, который у нее плохо получался, но тем не менее: «Знаешь, Этель, жизнь сама по себе довольно сложна, и не стоит усложнять ее еще больше». Этель опускала голову в знак согласия: «Ты права, ты видишь вещи такими, какие они в действительности. Именно поэтому я с тобой и дружу».

Так, стремясь утвердиться и как-то выразить себя, Этель стала чаще произносить слово «дружба». Это она-то, которая еще недавно вычеркнула его из своего лексикона; только господин Солиман имел право на ее чувства: на дружбу, любовь, привязанность. Однажды она рискнула. Вечером долгого дня, проведенного вместе в прогулках по улицам, а затем по Лебединой аллее на острове посреди Сены, — весенним вечером, когда воздух так мягок, — она украдкой взглянула на Ксению: на ее высокий лоб, маленький изящный носик, светлый пушок на затылке, на ее рот с ярко-красными губами и на ресницы, от которых на щеки ложились тени, — и тогда Этель почувствовала, как душа ее переполняется любовью; это было чувство, похожее на дрожь, приятное и неукротимое; не раздумывая, она произнесла: «Знаешь, Ксения, у меня никогда не было такой подруги, как ты». Ксения долго сидела не шевелясь, — может быть, просто не расслышала сказанное. Потом повернулась к Этель; ее серо-синие глаза-ирисы еще больше напоминали гладь северного моря. Она сказала: «И у меня, дорогая моя». Но чтобы разрушить нелепую торжественность своих слов, тут же хихикнула: «Не знаю, заметила ли ты, но сейчас мы с тобой находимся в таком месте, где влюбленные признаются друг другу в самых сильных чувствах».

Леклезио, "Танец голода"

@темы: книги, до того, как стало мейнстримом, Лили, Антон Лашден решает не умирать

---

The paradox or our minds
Too much to believe, too much to deny
You fool me again to quiet my pride
But I’m a human, I come with knives

I never promised you an open heart or charity
I never wanted to abuse your imagination

I come with knives
I come with knives
And agony
To love you

@темы: Подними индекс самоубийств своим вкладом, Я завещаю это своим детям

---

хх
одиночество
и
одичалость

кусаешь за руку,
которая гладит,
и
воешь от жалости

в темноту!
в чащу!
спрячься

заползи в нору
и отдайся
желанию
плакать

слезами и кровью
умойся
не бойся:

еще одна ночь
и потом

утром найдут
холодное тело
с твоим
лицом

@темы: тексты

---

she-riarty

I'd better not

У меня одеяло синего цвета, я люблю Баха, над спинкой моей кровати три коротких черты (это я считаю, сколько раз я забыл уснуть, думая о тебе; это я считаю годы без тебя; это я разлагаю тебя на простые множители: узкие губы и запах сандала, шерстяное пальто и сатиновая рубашка, хриплый голос и покрасневшие от холода щеки). Я разрываю тебя по отметкам перфорации и склеиваю обратно, я раздираю себя и сшиваю по живому; я – это только части, части тебя.

Чаще и чаще думаю о том, чтобы написать письмо – ниоткуда с любовью, потерянный год и потерянный адресант – я скучал все это время, каждый месяц, каждый день, каждый час искал тебя в чужих людях, пытался узнать по запаху, останавливался на улицах.

Если увижу три желтых машины подряд – ты придешь. Если дойду до дома, не наступая на трещины между плитками, - ты придешь. Если в новостях скажут о террористах – ты придешь. Если на первой полосе газет напишут о финансовом крахе – ты придешь.

Нужно устроить теракт. Нужно обрушить биржу. Счастье в моих руках (в моих руках счастье бьется птицей, пойманной в силки).
У меня дрожат руки, слишком много кофе, я пью кофе с молоком: лью в чашку, пока не начинает выливаться на блюдце. Знаешь ли ты, что мир – это хаос, бесконечный сумбур, ни логики, ни структуры. Если бы я вел дневник, я бы писал на полях твое имя и ждал, когда ты допишешь рядом мое: ни воспоминаний о детстве, ни обид на семью, ни пометок о внешнем мире. Только твое имя.

Твое имя. Задыхаться от боли в грудной клетке, вытягиваться на кровати, хохотать, хватать ртом воздух, хрипеть – хватит. За окном – шорох шин, и шепот наговаривает на ухо сказку, где мы вместе, где ты сидишь у моей кровати, где ты улыбаешься мне. Я выучил тебя как рождественский стишок, как песенку в третьем классе, я выучил тебя наизусть, вызубрил, выцепил, вырвал – разодрал и уничтожил, а теперь, рыдая, стараюсь собрать заново. Я узнаю твой адрес, я узнаю твой номер, я узнаю тебя в тысяче, в сотне тысяч, в миллионе.

Ш-ш-ш, тише.
Я хочу сказать тебе обо всем, что чувствую: только ты поймешь. Только ты услышишь.
Я хочу сжать твою руку, впиться в твои губы, я хочу раствориться в тебе.

Я ускользаю в темноту, все больше и больше тревоги – что, если я не найду тебя? Что, если знаки и вещие сны лгут? Что, если я один?
Дом, который построил Джим, - тридцать три комнаты и все пусты. Дом, в котором пожара нет, но идет дым.

Я горы и пиджаки в тонкую полоску – у женщины, продающей газеты на углу, бельмо на глазу: так и я, глядя на этот мир, ослеплен тобой, не вижу ничего, ни просвета, ни темных полос. Все смешалось: естественное зло – быть без тебя, естественное зло – быть без тебя, зло берет, когда выкручиваю руки, надеясь преодолеть боль и запихнуть рвущееся одиночество обратно в грудную клетку. Скалю зубы, выскабливаю изнутри надрывное чувство, от которого хочется лезть на стены, – и по ночам кровоточу. Весь в рубцах, шрамах, ссадинах.
На экране мобильного – звездное небо; белых точек меньше, чем неотправленных сообщений. Я бы хотел позвонить тебе в три часа ночи и признать в том, как сильно я хочу лежать рядом с тобой, прижавшись к твоему плечу; как сильно я хочу дышать на твою шею и шептать, о том, как все непостоянно. Мы нестабильны. Мы с тобой разворочены на части, несоединимые простым синтезом. Нам нужен взрыв. Нам нужна война.

Шепелявая старуха шипит в спину: «Завтра наступит конец света».
Если завтра конец; хочу держать тебя за руку, хочу стоять с тобой.
Если завтра конец – мне все равно.

Хочу стоять в шаге от тебя: чтобы по коже ползли мурашки и болело в солнечном сплетении; чтобы раздирало от желания коснуться; чтобы челюсть свело от желания заговорить, – я хотел бы сомкнуть ладони на твоей шее, я хотел бы причинить тебе боль, я хотел бы дать почувствовать грань между страданием и удовольствием, между радостью и горем, грань между тобой и мной. Я хотел быть почувствовать тебя, стать тобой.
Одиночество можно вынести, если есть с кем быть одному.
Стоять рядом с тобой и смотреть на тебя – хочу только этого. Стоять рядом с равным себе и смотреть на того, кто лучше меня, - хочу только этого.
Хочу тебя.

Сумасшествие начинается с тишины: ничего не слышу, кроме твоего голоса, шире и шире проспать между мной и другими, голоса не дают покоя.
Шепот во мне – это твое имя.
Шепот во мне.

Шерлок.

@темы: тексты, fiction

---

“From the moment of my birth, the angels of anxiety, worry, and death stood at my side, followed me out when I played, followed me in the sun of springtime and in the glories of summer. They stood at my side in the evening when I closed my eyes, and intimidated me with death, hell, and eternal damnation. And I would often wake up at night and stare widely into the room: Am I in Hell?”

― Edvard Munch

@темы: Съешь мою печень, забери мое сердце

---

xx


''Greece is like a mirror. It makes you suffer. Then you learn.''
''To live alone?''
''To live. With what you are.''

John Fowles

@темы: Съешь мою печень, забери мое сердце

---

CHVRCHES - TETHER

Тогда говорили о Воннегуте, и он вспомнил про отрывок из "Бойни", пересказ сюжета о Содоме и Гомморе, и сказал, что больше всего ему нравится человечность этого жеста, его мнимая беспечность: обернуться, зная, что ты превратишься в соляной столб, обернуться - и навечно застыть свидетелем разрушения двух городов, обернуться потому, что ты не можешь не обернуться.

Я читаю про Орфея; Орфея, который спустился в Аид за Эвридикой, потому что не смог представить себе, как жить без той единственной, для кого он сочинял песни, как жить без той, кто поднимала на него глаза и улыбалась ему, как жить без нее - и Орфей, обманывая богов, пришел за Эвридикой, чтобы снова почувствовать себя живым, чтобы снова жить. И было только одно условие: не оборачиваться. Не смотреть.

Каждый день раскрываешь грудную клетку, чтобы одиночество и боль выедали твое сердце; ладони подставляешь ветру, чтобы стереть последний ее запах; забываешь смотреть на календарь и на часы, ведь время теряет количественные характеристики и превращается в бесконечное "Ее здесь нет". Ты привыкаешь к тому, чтобы сворачиваться в комок и до рассвета смотреть в стену, боясь закрыть глаза. Ты боишься темноты, потому что в темноте слишком много воспоминаний. Ты боишься самого себя.

Когда Эвридику отпустили, Орфей вцепился в ее руку и повел за собой: и ее узкая маленькая прохладная ладонь так удивительно подходила к его ладони, и сама она, покорно идущая за тем, кто забрал ее из царства холода, как-то болезненно заполняли пустоту внутри него. И было трудно поверить, что эра опустошенности и надорванности наконец закончится. Было невозможно поверить, что страх, боль и чувство брошенности, скулящее внутри, наконец закончатся. Поверить в это было нельзя, и за три шага до выхода из Аида

Орфей обернулся.

Хотя бы одну секунду быть уверенным, что ты не один.
Хотя бы одну секунду знать, что кто-то есть рядом.

Этот панический, нарастающий страх одиночества, от которого больше не спрятаться и никуда не деться - у меня немеют пальцы от осознания, что я всегда буду изолирован собственными чувствами; и это даже не клетка с прутьями, через которые можно совать хлеб и просить соглядатая дать воды - это бетонный саркофаг, где мне приходится стоять на носках, запрокинув голову, чтобы не захлебнуться в самом себе.
Я разрушенная башня-близнец, остова которой никак не уберут;
Я человек, которого никак не отыщет поисковой лабрадор.

Это ритмичное отчаяние, безысходность, поделенная на такты: сегодня ты улыбаешься, завтра ты запутываешься рукой в своих волосах и беззвучно кричишь, потому что слова перестали выражать твои ощущения, слова уже давно не значат ничего. Как описать то чувство, которое возникает, когда в магазине, выбирая между яблоками и грушами, ты вдруг понимаешь, что разницы никакой нет ни в этом выборе, ни в любом последующем - беспомощность и твоя собственная бесполезность захлестывают, а ты даже не можешь заплакать. Как описать то чувство, когда ты моешь посуду и в определенный момент понимаешь, что ты не можешь выполнять даже эти элементарные функции, ты разваливаешься на части - и никакая воля, никакая рука не удержит.

Ровно пять минут космической музыки, которую я ставлю на репит. Я хотел бы попробовать наркотики и раствориться, я хотел отречься от самого понятия сознания, от способности рефлексировать, от способности чувствовать, думать, быть.

Я хочу уйти в минус, стать негативным пространством: сколько ни отдашь, ничего не вернется обратно - я хочу открыть глаза и не видеть, говорить и не слышать самого себя. Во мне пропадает так много света.

В ночи много темноты, но во мне ее больше.

@темы: тексты, Подними индекс самоубийств своим вкладом, Это мой мальчик!

---

Есть дни, когда я не делаю ничего. Слушаю Патрика Вульфа и сокрушаюсь над своей жизнью.

хх

бессонницу
не
вылечат

нет, ты никогда
не проснешься
в завтра

шепот
в соседней комнате
кто-то включает
радио

...мечтала
уехать к морю...

зачем?
от тебя и так пахнет
водорослями

твои бледные руки
и синие губы

утопленница сплина
мертвое море слез

задержи воздух
нырни в себя
еще глубже



на самом дне

обещают

звезды

@темы: тексты

---

"Когда мы влюблены, мы выглядим нелепо". Что же, пускай так, но я не чувствую ничего, откуда тогда это нарастающее впечатление абсурдности?

В комнате пахнет стиральным порошком; я как будто превращаюсь в обезумевшую прачку Золя, которая драит и штопает чужую одежду днем и зашивает саму себя по ночам, я как будто бы каждое утро просыпаюсь в чистилище и с чувством невыполненного долга окунаюсь в очередную порцию неудач и претерпеваний. Эмиль, когда эта книга кончится? у меня нет сил стараться, я плохо прописанный герой без будущего, который должен умереть под повозкой, пожалуйста, пусть этот автор осознает свое бессилие.
Ночью я листаю философский словарь и от культа богини матери до постмодернизма, от шаманства до идеализма, от Диогена до Дерриды - ни одного ответа на интересующие меня вопросы. Мне с каждым днем все больше любопытно, как долго можно протянуть, осознавая полную бессмысленность своей жизни, щепетильно проверяя, стало ли меньше причин жить и как-то злорадно радоваться, обнаруживая, что радостей стало на одну меньше, обнаруживая, что счастье ушло в минус, обнаруживая, что все течет и все изменяется только в худшую сторону.

В соседнем подъезде живет мальчик в красивом пальто, который в пять утра выгуливает подслеповатую таксу, и, пока я, поджав ноги, смотрю, как такса, надрываясь, прыгает в сугробах, он успевает выкурить две сигареты. Мне начинает казаться, что на этом этапе снова надо начать курить, чтобы ставить пепельницу на живот и, устало приподнявшись на локте, с вызовом смотреть в стену, выпускать дым. Без зеркала я не помню, как выгляжу. Без паспорта я не помню, как меня зовут.

Ночь длится и длится, словно змея, прикусившая собственный хвост и от злости и страха выпускающая яд в самое себя. Я единственный источник собственной боли, я единственный, кто эту боль испытывает - солипсизм в его кристальной чистоте. В специальной теории вероятности мне нравится представление о том, что у света одинаковая скорость: одновременно это грустно и радостно знать, что свет рано или поздно достигнет тебя, просто тебе не повезло быть на Нептуне. Стоило выбраться ближе к солнцу. Стоило уехать на море, стоило упаковать вещи на неделю раньше - я по-прежнему здесь, у меня по-прежнему кровоточит палец, я все так же перебираю во рту названия "Прага, Хельсинки, Осло, Лидс, Ливерпул, - и дальше быстрее: Манчестер, Брайтон, Париж, середина нигде, середина никого, ничто на всех сторонах света".

В семь тридцать утра снег забирается в сапоги и мочит носки, и я не чувствую стоп, и мне жжет губы и щеки, и я останавливаюсь на середине дороге, и надо мной скрипят сосны, и собака рядом покусывает лапу, и вдалеке мерцают огни высоток. Когда я запрокидываю голову, я не вижу звезд, и меня больше не изумляет моральный закон внутри себя, меня изумляет космическая, предельная пустота, отчаяние размером со вселенную, которое пульсирует внутри меня. Tantrum - это когда ты срываешься и кричишь от злости, despondency - это когда ты плачешь от неспособности испытывать tantrum.

Брайан Молко советует мне быть нечистым и выпустить на волю свою тоску, потому что у него перехватывает дыхание каждый раз, когда я теряю контроль. Однако Брайан вот уже десять лет как не придерживается этой точки зрения. Брайан Молко, вместе с которым мы "хотели действовать, но мчались под откос и падали-падали-падали. Нет, ты никогда не увидишь меня одиноким" - этот Брайан Молко заперт в 1994 году, за два месяца до того, как я появлюсь на свет.

Тоска была в этом мире и до меня, и в это трудно поверить.
В это так трудно поверить, когда каждый мой день начинается с изобретения печали, боли и чувства бесполезности.

If I could tear you from the ceiling
I know the best have tried
I'd fill your every breath with meaning
And find the place we both could hide

Don’t go and leave me
And please don’t drive me blind

I know you're broken
I know you're broken
I know you're broken
I know you're broken

@темы: тексты, Подними индекс самоубийств своим вкладом, Я завещаю это своим детям, Это мой мальчик!, Как насчет щепоточки страданий

---

списко-кун

Январь 5/7:
1. American horror story, 2s
2. A young doctor notebook, 1s
absolutely fantastic
3. Community, 5s
4. Bad education, 1s
5. Уитнейл и я

1. Геффтер, "Что такое математика"
доступно и интересно про геометрию и динамику
2. Лондон, "Любовь к жизни"
3. Седарис, "Нагишом"
есть у меня легкое подозрение, что я когда-то в общий список вписал список "гейская прозка начала 21 века", потому что КАК ИНАЧЕ ОБЪЯСНИТЬ ТАКОЕ КОЛИЧЕСТВО ГЕЙЩИНЫ
4. Фаулз, "Червь"
5. Берджесс, "Заводной апельсин"
кааааак настоящий победитель по жизни
6. Эко, "Имя розы"
fuck, this book
я честно пытался ее прочесть раза четыре, и просел в начале, на первом убийстве, НА МОМЕНТЕ С ПРИЗНАНИЕМ ЗА СТО СТРАНИЦ ДО КОНЦА И НАКОНЕЦ ПРОЧЕЛ, И БЛЯ, ЭКО, ЗАЧЕМ

7. Ануй, "Антигона"

Feb 12/10:
1. Book thief
2. Bad education, 2s
3. Ghost writer, Polanski
воу, какие такие истероидные эпизоды не к месту в середине, просто чума. Очень крутой актерский состав, грамотно написанный сценарий с очень четкими переходами в героях, который АБСОЛЮТНО НЕ ЦЕПЛЯЕТ
4. Filth
Самые медленные слои населения сделали возможным этот просмотр через три месяца после.
5. FROZEN-2013
PLOT TWISTS TWIST SO MUCH
6. True detective, 1s
mustwatch, gorgeous
7. Looper
8. American Hustle
9. Волк с Уолл Стрит

10. Охотники за сокровищами
11. Шпион, выйди вон
12. QI, 10

1. Ануй, "Приглашение в замок"
2. Перихан Магден, "Убийство мальчиков-посыльных"
ПРИЗ: РАЗОЧАРОВАНИЕ ГОДА. Итак, я искал эту книжку года полтора, чтобы, чисто случайно ее прочитав, узнать, что ОНА НИКАКУЩАЯ.
Вообще. она по духу напоминает анимацию Миядзаки, начинается как сказка, в таких любопытных тонах, с такой прелестной полумифической завязочкой - и ПОТОМ КАТИТСЯ К ЕБЕНЯМ. Недодержанный стиль, Орхан Памук изо всех щелей (то-то он нахваливал книгу - КАК ЖЕ НЕ ПОХВАЛИТЬ СЕБЯ), супер-лажа вместо связного сюжета - и ты такой: "Ну бля, я думал, что будет лучше"
3. Гессе, "Игра в бисер"
4. Чалдини, "Психология влияния"
5. Сибрук, "Ноубрау"
6. сборник "фронтлайн"
7. Майкл Грин, "Воспоминания воображаемого друга"
8. Зощенко, "Сентиментальные повести"
9. Барт, "О театре"
10. Довлатов, 2 "соло"

Март 10\6:
1. Mad fat diary, 2s
2. Hannibal, 2s
3. Brooklyn 9-9, 1s
4. Two broke girls, 1s
5. the new normal
6. Grand Budapesht
7. Gravitation, movie
8. Глядя друг на друга
9. Фрида
10. regular show, 4s

1. Уэллс, "Война миров"
просто ну как чисто лошачок, мог прочесть лет через двадцать, когда ЭТО БЫ СТАЛО РЕАЛЬНОСТЬЮ
2. Виан, "Я приду плюнуть на ваши могилы" + "У мертвых холодная кожа"
3. Вульф, "Между актов"
4. МакКлин, "Самая прекрасная земля"
5. Брукс, "Бобо"
6. Буало-Насержак, "Та, которой не стало"

Апрель: 10\9
1. Минди проджект, 1ч
2. Зимний солдат
3. Выживают только любовники
4. Snowpiercer
5. Lars and the real girl
6. Даллаский клуб покупателей
7. Завтрак на Плутоне, х2
8. Зеркало, Тарковский
9. Загадочная история Бенджамина Бартона
10. Only lovers left alive

1. Фоер, "Жутко громко, запредельно близко"
2. Ялом, "Шопенгаужр как лекарство"
потерянное время
3. де Мопассан, сборники рассказов
4. Чбоски, "Хорошо быть тихоней"
тот момент, когда книга хуже, чем фильм
5. Исигуро, "Остаток дня"
6. Ильф и Петров, "12 стульев"
7. Грэм Грин, "Тихий американец"
8. Баррико, "Море-океан"
9. Фицджеральд, "По ту сторону рая"

Май:
1. What remains, 1с
Очень хорошая сторилайн, достойные плоттвисты, но триггеры на фэтфобию и сэлф-харм
2. Kill you darlings x2
3. The perks of being wallflower, x2
4. Rabbit hole
5. Hunger games
6. We need to talk about Kevin
7. Жутко громко, запредельно близко
8. Жизнь Адель
очень плохо
9. Икс-мены, дни минувшего будущего
10. Малефисента

1. Салман Рушди, "Ярость"
mustread
2. Сарамаго, "Слепота"
Тони, который смог
3. Жене, "Торжество похорон"
4. Катулл, 3 свитка

@темы: кино, книги