For F
Смертельно скучно
IСэмми Джей Прескотт: трескотня слов, стук каблуков по ступенькам подъезда, плеск лужи и громкое «стойте!», разбивающееся о трамвайные пути. Шерстяной пиджак с веточкой бессмертника в петлице, вельветовые брючки в рубчик, обкусанный ржавчиной чемодан под мышкой – Сэмми перескакивает через трещины в асфальте, от плиты к плите: сможет перепрыгнуть от бордюра до клумбы – сдаст экзамен с отличием; увидит желтую машину на перекрестке –домовладелец снизит арендную плату. Еще чуть-чуть, немного везения и пара совпадений – и жизнь точно наладится, жизнь определенно станет лучше.
Сэмми Джей Прескотт: крошки веснушек на щеках, вздернутый нос, копна русых волос – он мчится за трамваем и все крепче прижимает к себе чемодан. Только бы успеть на поезд, а остальное уже неважно: ни женщина, взмахивающая руками от возмущения, ни старушка, неодобрительно цокающая ему вслед, ни горячая испарина на лбу, ни душащий шарф на шее. Только бы успеть – Сэмми бежит на красный.
Сэмми – один из тех пареньков, кто смеется с присвистом и хлопает по коленям от хороших шуток, кто посещает дневные сеансы в кинотеатре и просит два билета, хотя идет в одиночестве. Сэмми не любит долгую зиму, холодный пол по утрам, запах пригоревшего кофе на плите; не любит, когда чернильная ручка оставляет кляксу на линованной бумаге, когда загибаются уголки глянцевых страниц в энциклопедиях, когда… черт подери, не любит, когда трамвай уходит перед самым носом!.. Сэмми Джей с трудом дышит, глядя, как его трамвай, весело перезваниваясь с проходящим мимо автобусом, уезжает все дальше. Между ребер словно вогнали спицу, и стало больно – он сгибается пополам и ставит ношу на землю.
Долгая минута, когда Сэмми шепчет что-то в воздух пересохшими губами: а может – к чертям это? К чертям билеты на поезд, планы на выходные, к чертям этот чемодан, отрывающий руку? Всё к чертям. И ни сладкого чая не нужно, ни истертого пейзажа за окном, ни узкой теплой ладони на локте. Остаться в этом измученном городе, смотреть на потолок комнаты, засаленный от долгих взглядов по ночам, и, ворочаясь под неуютным одеялом в неуютной чужой квартире, не знать, куда бежать дальше.
На боку чемодана три наклейки, но Сэмми еще ни разу не был дальше соседнего города. А столько надежд уехать отсюда, вырваться из четырех стен, по вечерам складывающихся, как карточный домик, под которыми ни стонов, ни молитв не слышно. Эти бесконечные сны о том, как он, наконец, садится на поезд, берет первую попавшуюся машину или просто, однажды выйдя с работы, не возвращается на нее никогда, выматывают, ведь просыпается-то он все в той же комнате, все с тем же привкусом горечи во рту и выходит во все тот же усталый серый город.
Сэмми Джей хлопает себя по карманам и достает плохо скрученную сигаретку; цок! – и язычок пламени облизывает самый краешек бумажки.
Пайетки желтых листьев хрустят под ботинками – Сэмми затягивается, неуклюже дотрагивается кончиком туфли до чемодана и, словно в испуге, отпрыгивает от него: реальный. Сегодня все по-настоящему: только бы успеть на поезд и уехать отсюда, и не будет ни страха, ни терзаний по вечерам, ни утреннего смятения – где я и кто я?
Нет, Сэмми не боялся ни старости, ни одиночества, ни безработицы – он боялся проснуться однажды и не вспомнить, что значит быть счастливым. Сэмми очень боялся снова стать несчастным. Так долго был несчастным, что и забыл, будто можно жить по-другому и чувствовать другое.
А несчастье это – не разбитое зеркало и не сломанная кофемашина, это неумение подниматься с кровати по утрам и неспособность работать дольше, чем два часа в день, потому что голова раскалывается и язык никак не повернуть от ноющей боли в висках. Несчастье – это пустая квартира и шаркающие шажки отца из комнаты на кухню и снова в темное логово комнаты, освещенное телевизором. Несчастье – не в приметах, оно под кожей, на кончиках пальцев, когда дотрагиваешься до вещи, а она разваливается. Дотрагиваешься до собственной жизни – и она трещит.
IIНачалось лет пять назад: словно воздух вокруг отяжелел, по утрам стало трудно вставать, а на выход из дома ни сил, ни желания не осталось. Отец приходил к нему в комнату: медленные, дерганные шаги от двери к окну – распахивал шторы и смотрел на Сэмми. «Вставай, сынок», - не голос, а шелест. Сэмми укрывался одеялом с головой и задыхался в густой темноте.
Маме было двадцать девять, отцу – тридцать три; но она не посмотрела ни на возраст, ни на фотографию Сэмми в маленьком кармашке темно-синего кожаного кошелька, который отец привез из Испании, а пришла в больницу, забыв цветы и открытку с пожеланиями выздоровления, вывела Сэмми на улицу и усадила на тротуар. И пальцы ее были совсем худыми и слабыми, и держала она так, будто бы и брать за руку его не хотела. А Сэмми жался к ее ноге и хныкал от страха. «Пожалуйста, не нужно», - но она не послушала, отвернулась от него и отняла руку.
Маме было двадцать девять; такая красивая и молодая, совсем юное лицо, широкая открытая улыбка, волосы вьющимися кольцами – и ни одного упрека, ни одной просьбы. Какое-то поразительно быстрое угасание, словно задули свечку: еще вчера она смеялась и мазала сливочный крем на нос Сэмми, заглядывающего в печь, а сегодня руки поднять не может и все смотрит в вечно темное зимнее окно.
Сэмми до сих пор помнит: падает снег, и ее шаги мягко отдаются на пустой улице. Не посмотрела ни на его заплаканное лицо, ни на дрожащие губы отца – увела маму за собой и даже не попросила прощения.
Отец пришел тогда в его комнату – в ту же комнату, где Сэмми спит и сейчас, – положил на плечо длинные паучьи пальцы, трясущиеся от страха, и сказал, что мама уехала. Сказал, что там, в другом городе, ей будет лучше.
Сэмми кидает окурок на асфальт и топчет его ногой; зеленый свет мигает, раздается рассерженный рев гудка, но Сэмми Джей бежит через дорогу и, прижав чемодан к ноге, рвется вперед. Успеть бы…
Ветер в лицо! – только и это жизнь: шум машин, тянущее чувство в животе, предвкушение путешествия. Только и это жизнь…
III, IV, VIII
Срезает через парк – и вот под ногами шуршат золотистая поросль ситника и пучки кислицы, а ведь еще полгода назад здесь было лето, лето, которое кончиться не должно. Плюс тридцать, и воздух разрывается от песен кузнечиков и щебета птиц – теперь это лето надежно спрятано под циферблатом его часов, на которых всегда одно и то же время. Время, когда Сэмми прекратил быть несчастным. 13:47.
Лето; в сгибе локтя – пот, над губой – пот, пахнет свежескошенной травой. Сэмми сдвигает соломенную шляпу на затылок, делает шаг вперед, и только тогда она врывается в его мир: узкий белый поясок, голубая лента в волосах, бисквит в руке. Она широко открывает глаза и выдыхает: «Простите, я такая неуклюжая», – у нее прекрасная улыбка, у нее прекрасные глаза, она прекрасна.
«Это моя вина», – говорит Сэмми и с удивлением отмечает, что его сердце перестало биться. «Мне нужно было смотреть, куда я иду». Она сосредоточенно откусывает от печенья и переводит взгляд на блестящую речку.
«В таком случае, вы могли прийти туда, куда намеревались. Нет ничего более скучного, чем приходить туда, где тебя ждут», – ее должны звать Алиса, у нее в сумке должны быть спрятаны чеширский кот и пригласительный на бал к королеве, но она легко и просто, не ожидая просьбы представиться и развеять сомнения, делает неловкий книксен. «Вивьен. Меня зовут Вивьен, хотя мои друзья предпочитают называть меня мисс Странность».
Ее зовут Вивьен – это меняет все.
«Вивьен» – сладкие два слога, от которых во рту появляется привкус миндаля и карамели.
Вивьен! Вивьен! Вивьен!.. радость моя! счастье мое! смысл моей жизни!
Она была всем, абсолютно всем, каждой мелочью и каждой деталью, и тогда, в 13:47, как будто что-то заполнило пустоту в жизни Сэмми, и от этого в его сердце стало так радостно и так печально, что он не смог удержаться и дотронулся до ее руки.
Вивьен округляет рот, касается пальцами уголка губ: дрожат ресницы, и на щеках румянец, но она не выдает своей растерянности, она улыбается ему и ее смех звонкой монеткой подпрыгивает на тротуаре. «Вы можете составить мне компанию». И Сэмми кивнул – как ему было не кивнуть, –но сделать первый шаг все-таки не смог, потому что вот она: та, из-за которой хочется быть счастливым, – вот она. Ее чистенькое платье, серебряная цепочка на шее – это все надо запомнить и спрятать глубоко-глубоко, чтобы никто не нашел и не отобрал.
У Вивьен коралловые губы; Сэмми хочет поцеловать ее с третьей секунды знакомства, но вместо этого он топчется на месте и не может заставить себя идти вперед. Лучше бы никогда не встречать эту девушку, от которой потеют ладони и на глаза наворачиваются слезы, лучше бы не знать, что есть другая жизнь – жизнь, где он может не быть несчастным. Куда ее, такую хрупкую и смешливую, обрекать на его общество, запирать в его компании, заставлять переживать его чувства?.. Сэмми делает шаг назад, но Вивьен берет его за руку и решительно тянет за собой: «В другую жизнь, Сэмми! В другую жизнь…».
Она предлагает ему сесть на покрывало, расстеленное на траве: термос с чаем, фрукты и кусок пирога с малиной. «Всегда нужно брать на двоих, даже если отправляешься в дорогу в одиночестве», – она с удовольствием отрезает ему пирог и разворачивает на его коленях салфетку. «Вы путешествуете?» – спрашивает она и вслед за этим живо перечисляет: Берлин, Париж, Лондон, Мадрид, Рим. Столько мест, где она никогда не бывала. «Иногда я выхожу в магазин на соседней улице и представляю, будто бы отправляюсь в далекое путешествие. Так глупо, но как еще убедить себя в том, что я действительно нуждаюсь в покупках? Как объяснить себе, что мне иногда нужно гладить одежду и поливать цветы?..»
Она чистит для него яблоко, а потом открывает корзинку, чтобы с гордостью показать маленькую пластмассовую коробочку, довольно урчащую белым шумом – радио. «Я никогда не бываю одинокой», – Вивьен перебирает звенья цепочки на шее и смотрит куда-то сквозь Сэмми. «Никогда». Она возится с настройками, и, пока Сэмми, улегшись на покрывале, рассматривает облака, пересаживается ближе к нему.
«Добрый день! – звонкий голос льется из хриплого динамика: – С вами радио Вивьен!» Сэмми изумленно смотрит на нее, смеющуюся с этой шутки. Радио Вивьен: она была соткана из белого шума, из серебряных паутинок песен, из звуков, падающих в зеленую траву, из перезвона монет на прилавке, за которым продают сладости. Радио Вивьен будила город, желала ему вкусно пообедать и набраться сил и провожала город ко сну. Об этом Сэмми узнает позже, когда случайно включит радио с утра, и она искренне обрадуется ему по ту сторону: «Это прекрасный день, не так ли?..». Вивьен! И каждое утро – доброе, и каждый день – желанный, и от жизни больше не спирает в грудной клетке, и дышится легче.
Сэмми взбегает вверх по горке и, запыхавшись, вытирает платком лицо. Еще несколько метров – и уже здание вокзала: четыре колонны с завитушками и толпы людей, обтирающих мраморный пол в зале ожидания. Всего два месяца назад они стояли напротив последней платформы: Вивьен в легком пальто и Сэмми, пытающийся спрятать ее от холода. «Замечательно было бы уехать, не так ли?..» – она рассеянно улыбается и прикасается кончиками пальцев к его перчатке. «Скажи, Сэмми, было бы замечательно?..»
Вивьен хочет в Прагу: чтобы с черепичных крыш на мостовую падал снег, чтобы пить кофе из медных турок, сидеть в кафе в плетеном кресле под шерстяным одеялом и смотреть на Сэмми поверх чашки. И улыбаться. Вивьен хочет улыбаться ему.
Осенью ей тяжело: звенящая веселость уходит, и голос затихает, прерываемый сухим кашлем. Поэтому Сэмми крепче держит ее за руку и предлагает взять подругу, чтобы уехать. «Хочешь, вместе выберем билеты? Ты только скажи…». И, когда он предлагает это, Вивьен сжимает зубы, словно пытаясь заставить себя замолчать. Она выглядит маленькой и беззащитной, потерянной девочкой, которая не смеет просить о большем. По ее щеке катится слезинка – внутри Сэмми что-то вздрагивает, сам он морщится от боли и протягивает ладонь к ее лицу.
Друзей, конечно, у нее никаких нет, и никто не называет ее «мисс Странность», и вообще ее никто не зовет и нигде не ждет, поэтому смысла идти куда-то и звать кого-то нет. «Мы с тобой совсем одни, и без тебя, Сэмми, мне будет ужасно, ужасно скучно».
Да, они смотрят друг другу в глаза, пока она рассказывает о том, как много грустит и как ей нелегко хранить в себе лето, и мгновение длится и длится: Сэмми поправляет прядку волос и проводит большим пальцем по мягкой щеке.
Вивьен плачет в его шею, и Сэмми, обнимая ее за острые плечи, которые содрогаются то ли от кашля, то ли от рыданий, не знает, как ему быть дальше, ведь теперь Вивьен, ее птичий голос, ее любовь к вырезкам из журналов и книгам с хорошим концом полностью зависят от него. От него: нерасторопного, неудачливого и нескладного Сэмми Джей Прескотта, который все еще не может научиться вставать по будильнику.
«Значит, в Прагу», – выдыхает Сэмми, и Вивьен кивает ему. «В Прагу».
V
Пять минут до отправления: Вивьен сидит у окошка, укутанная шарфом, и с любопытством смотрит на провожающих, словно все эти люди пришли поздравить ее с первым отъездом из этого города. «Сэмми!..» – беззвучно вскрикивает она и широко улыбается, когда он машет ей рукой. Первое совместное путешествие: поручень холодит руку, когда Сэмми взбирается в вагон, – будут смотреть из окна на станции, разговаривать другом с другом ночью, она уляжется на его плечо, и он будет перебирать ее волосы.
Счастье, такое ненадежное и сложенное из маленьких кусочков, каждый из которых вот-вот – и отломается; счастье, такое тонкое и хрупкое, что можно сломать одним глупым словом – это счастье заставляет Сэмми задохнуться от радости, когда Вивьен целует его в щеку и взмахивает руками.
«Я думала, что ты опоздал! Вот и познакомилась с тем симпатичным немцем», – пальчик указывает на усатого полного мужчину в другом конце вагона. «Ведь кто-то должен меня веселить? Я не хочу грустить в своей первой поездке!».
Сэмми кладет чемодан поверх сетки, помогает Вивьен снять пальто – от этого по телу расползается какое-то неизвестное раньше удовольствие, словно все эти мелочи заставляют дышать глубже и чувствовать полнее. «Может, хочешь чаю?..» – Вивьен улыбается, словно это шутка, и оборачивает шарф вокруг шеи, пряча в кулак очередной приступ кашля. «Будет чудесно, Сэмми, чашка чая и пара свежих печений – это отличное начало пути».
«Минуту, подожди!», – Сэмми улыбается и, продираясь сквозь толпу крикливых тетушек, смеющихся детей и гневающихся мужчин, замирает у дверей вагона.
Она стоит напротив и с какой-то печалью смотрит на Вивьен, на его Вивьен, наслаждающуюся этим путешествием, впервые за долгие годы по-настоящему живущей. На его Вивьен, выбравшуюся из металлической коробки радио в огромный прекрасный мир.
«Нет», – говорит Сэмми и улыбается ей. «Нет».
Он сплетает их пальцы и кивает.
Теперь Сэмми держит ее крепко.
-
-
24.02.2014 в 01:01-
-
24.02.2014 в 11:37-
-
25.02.2014 в 21:18