- Нет, и ты представляешь, она мне такая: "В его стихах есть какая-то озабоченность и однобокость, он похож не на поэта, а на подростка со спермотоксикозом". И это о Рембо! Ты представляешь себе?! О Рембо?! - он вскидывает руку, призывая небо в свидетели этой человеческой глупости.
Второй резко разворачивает его за плечо и сильно ударяет по запястью.
- Мне неинтересно, понимаешь? Ни Верлен, ни Рембо, ни Франция, ни Париж, ни это сраное искусство! Ты слишком много говоришь! Слишком много!
- Я люблю тебя.
- Что?
- Я слишком много говорю. Не обращай внимания.

_____

@темы: тексты

---

сборный пост

1. Уилл Селф, "Как живут мертвые"
Для меня Селф оказался открытием года. Превосходный слог. Сама по себе книга напоминает "Трейнспортинг".
В аннотации заявлена схожесть с Пелевиным, но это враки. Я бы, может, сравнил с Рю Мураками, но для Рю слишком хорошо выписанный сюжет и много оригинальных находок. Слишком много.
Это может взбесить.

Селф очень остроумный, я хихикал всю книгу. Он изысканно матерится, и от него отдает высокомерием.
Он занятно рассуждает о шлюхах, геях, раке, смерти, поэтому если кто-то хочется оторваться от скверной современной литературы и уверовать в английский гений, то "Как живут мертвые" вас ждет.

2. Адамс, "Чумные псы"
Ей богу, если бы мне не нужно было посещать бесполезные пары, то эта книга так и осталась бы недочитанной.
Первые несколько частей, о животных, давят на жалость и выезжают только на этом.
Чуть позже становится интереснее, однако быстро теряется хоть какое-то любопытство в чтении однотипных глав.

К слову, один из примеров, когда у прославленного автора есть детище-франкенштейн, которого лучше было бы спрятать в кладовой.

3. Метерлинк, сборник
Невзирая на вероятность разрыва романтических отношений с Жан-Полем, очень советую прочесть, к примеру, "Семь принцесс".
Не стоит так уж читать всего Метерлинка - у него очень много повторяющихся идей и фраз, которые кочуют из пьесы в пьесу, но те же "Принцессы"...
Я вообще всегда находил странным, как драматургам удается удалиться из пьесы, сделать ее набором реплик. "Принцессы", там вот чувствуется Метерлинк и там чувствуется 19 век.

4. Sherlock, BBC, 2010


Он зашел на ура. Просто кланяюсь в ноги Моффату.

Мне крайне симпатичен Мориарти, и мне не с кем поделиться этим, ибо Ал симпатизирует Шерлоку, так что я один на один.

5. "Голод Кнута Гансена"
Никак.

@темы: кино, книги, театр

---

Знаешь, в журналах изображают лесбиянок очень счастливыми. Вот они лежат вместе под пуховым одеялом. Вот они держатся во сне за руки. Вот они целуются. Вот едут на море.
Казалось бы, влюбленность в тебя должна была бы принести мне эти до отвращения простые вещи. Казалось бы, ты такая похожая. Такая красивая. Такая...подходящая мне, что ли. С тобой я бы точно потерял часть дня, валяясь на кровати.

ОБЪЯСНИ МНЕ, КАКОГО ХУЯ ЭТА СХЕМА НЕ РАБОТАЕТ?!

Напротив меня сидит девочка, которая постоянно наталкивает меня на мысли о тебе. Она, как и ты, чем-то похожа на мертвую канарейку, которая не споет никому больше: она складывает на столе тонкие пальцы, разминает тонкие свои косточки и говорит пронзительным голосом, от которого я ошибаюсь в фонетике. Ее место в клетке, с бирочкой о дате смерти.
Твое место - в моих объятьях, чтобы я мог шептать тебе, что ты уже умерла, умерла, никуда от меня не можешь уйти, и тебе никто не нужен. Потому что твоим холодным белым телом никто больше не интересуется.

Понимаешь, будь я действительно парнем, это все было бы куда проще: я мог бы злиться на тебя бесконечно, но, раз за разом, кончая в тебя, я бы знал, что ты помеченная. И злоба бы проходила.
Так я коротаю ночи, кусая себя за ладони.
Иногда режу себе спину. Или живот. Или руки. Что попадется, в общем.

Знаешь ли ты, что когда собаки рычат, я рычу вместе с ними, потому что только так правильно произносить твое имя?

Понимаешь, моя дорогая Адель, я просто не знаю, стоит ли делать к тебе какие-то шаги, потому что рано или поздно мне надо будет уйти, чтобы к тебе вернутся. А ты же Королева Сидов.
Даже зная, что мне нужна только ты, ты не простишь.
А мне хочется, чтобы ты продолжала чесать меня за ухом, поить чаем, выслушивать неинтересные тебе истории.
Я хочу с утра тянуть тебя на море и наблюдать, как день за днем, мои волосы бы выжигало солнце.

Это странно, но я крайне редко думаю о тебе в сексуальном плане, кроме тех моментов, когда мне надо написать что-то особенно дикое, и тогда я лежу на спине, ласкаю языком мяту на небе, и думаю о том, что сейчас ты гуляешь с каким-нибудь конченным ублюдком, которому вечер сулит куда больше, чем мне полтора года.
По большей части, это просто какой-то длинный диалог.
Я не договорил с тобой с прошлой жизни.

Нам с тобой явно не хватает этих обычных вещей, на которых строят отношения: я не решаю твоих проблем с другими людьми. Ты не слушаешь моего трепа об искусстве.

Вчера я, разглядывая фотографии своей новой пассии, и на автомате отметил, что у нее твои губы.
А потом решил, что если все станет совсем плохо, я соберу всех девушек, с которыми что-то имел, и вырежу из них тебя.
Другое дело, что мне не у кого вырвать твое черное сердце, Королева.

В общем, дай мне каких-нибудь советов, Афина. Совсем тоска.

---

Мы встретились с Жоржем.

-...когда-нибудь ты не будешь ее любить, и тогда мы начнем встречаться.
- Да, я и мое разбитое сердце, мы приползем к тебе, обколотые героином, дальше - секс из жалости, потом я останусь ночевать...
- А я выйду на балкон и буду петь тебе песенки на французском. И вытащу тебя. Хотя ты же обколотый героином... В общем, я просто тебя поцелую и скажу, как тогда сказал мне ты, что очень люблю тебя.
- СТОП, АЛ! КОГДА ЭТО "ТОГДА"?!
- Ну, помнишь, мы лежали на траве, тебе было ужасно жарко, ты целовал меня и признавался в любви..... Ахахахаххаха, видел бы ты сейчас свое лицо!

- И вот потом бы ты бросил меня...
- Ушел в дождь, запахнув пальто, забрав перчатки и оставив на столике чувства к тебе.
- А я бы читал тебе вслед: "Он был мой север, юг, мой запад, мой восток"...
- Господи, какая мы прекрасная пара!

-... тебя это расстраивает?
- Ну да. Конечно меня это расстраивает.
- Я не понимаю, чего ты хотел.
- Я же даже сказал ей, что влюблен в нее.
- Ты уверен, что она поняла это правильно? Ты же так метафоричен! Не сразу, знаешь ли, я и сам понял, что ты имеешь в виду, когда говоришь, что влюблен в нее.
- Эм?...
- Ну, что когда ты говоришь, что влюблен в нее, ты ДЕЙСТВИТЕЛЬНО подразумеваешь именно это.

- Ты говоришь со своими девочками обо мне? Это так миииило. Ты такой миииилый, Тони.
- Прожил жизнь ради этой фразы. А вот ты говоришь обо мне с Аркадием?
- Ну знаешь, упоминание о тебе в любой беседе автоматически портит ее, так что...

---

Название: Rock-n-rolla
Автор: Entony
Бета: the absurd
Фэндом: Durarara!!
Персонажи: Шизуо/Изая
Рейтинг: NC-17
Жанры: Драма, POV, Слэш (яой)

Предупреждения: Нецензурная лексика, BDSM, OOC, Насилие

Саммари: все фильмы Гая Ричи.
Комментарий: NC-17 стоит здесь не просто так. Наркотики, насилие, разврат, детальные описания всего, что придумал мой воспаленный разум, нецензурная речь – все это есть. Будьте бдительны и предохраняйтесь при чтении.
Права: в этом мире мне ничто не принадлежит

текст8

-*
Перелистываю книгу, отмечая особенно затертые страницы.
Мне бы позвонить Шинре…
Обыскиваю комнату в поисках ручки и бумаги, нахожу только металлическое перо.
С нажимом провожу по полям книги. Чернила давно высохли, и за острием тянется длинная полоса.
Что я мог бы написать? Что мне грустно, одиноко и плохо?
Этим никого не удивишь: 30 веков письменности перемололи эту тему.
**
Я не включаю свет и лежу в потемках, прижимая к себе сборник кельтской мифологии.
Я надеюсь, полуобнаженные дамы, вы видите, как я сейчас страдаю, и это мне зачтется. Я надеюсь, что когда вы все-таки придете за мной, чтобы увезти кататься по кругу на конях Апокалипсиса и пить с Одином лимонад, вы примете во внимание, что, когда мне было больно, я обнимал бесполезную книжку мифов. Скажите, кто из неверующих за последние пять столетий уверовал во что-то столь же истово, как это сделал я, закусывающий ладонь и молящий о скором конце Света?
Такума ходит из одного конца коридора в другой, я внимательно вслушиваюсь в его торопливые шаги клаустрофоба, который измеряет, через сколько метров стены упадут на него. Меня бьет крупная дрожь абстиненции, и я разворачиваю том на изображении Королевы Сидов, думая, что ее красота сможет согреть меня.
Я слишком устал от боли. Она роем злых пчел вьется в моей голове, пугая последние разумные мысли. Она псом хватает за пальцы, откусывая крайние фаланги. Она иглами прошивает вены и раскачивает хрящевые соединения.
А я просто лежу и смотрю в потолок. С другой стороны, что бы я мог сделать, кроме как грызть губы шепотом: «Шизу-Шизу-Шизу-Шизу».

Он останавливается в дверях комнаты, бросает на меня какой-то жалостливый взгляд и садится на край кровати, затягиваясь самокруткой. Опускает расслабленные волной дыма плечи, умиротворенно наклоняется ко мне.
- Больно? – я бы ответил. В другой жизни, где у меня было бы больше сил. Я киваю. – Давай, может, таблеток? – ну давай. Что-нибудь такое, что сразу вышвырнуло бы меня из сансары.
- Не надо, - он дотрагивается до моей ноги, которую пора было бы перевязать (кому до нее вообще есть дело; даже если бы ее доедала гангрена, я обратил бы на нее не больше внимания, чем на моль), и, еще раз втянув дым, перебирается ко мне под бок.
- Ну-ну-ну… - я ерошу его волосы на затылке и глажу шею.
Он нравится мне. Правда. От него приятно пахнет марихуаной; в нем слишком мало земного – все заместил дым, и я, пресыщенный сказками, которым идет третье тысячелетие, хочу свести к нулю контакты с жителями планеты Земля. «Хьюстон, Вас вызывает база! Выходите в открытый космос, Хьюстон, возьмите попутчика!»
Этот сын диэталамид-лизергиновой кислоты невесом, он неощутим, одно прикосновение – и он растает. И поэтому я завожу руки за шею и удобнее устраиваюсь на подушке, чтобы ненароком не превратить его в пыль раньше времени.
Такума кладет голову мне на живот и сворачивается у меня под мышкой, выставляя дотлевающую бумажку за кровать.
- Я хочу тебя послушать, - он ласково трогает мой локоть и растекается в улыбке. Вот оно, спасительное действие травы: буквально три минуты назад он казался вменяемым, но теперь он – Его Величество Чеширский Кот, который постепенно растворяется в воздухе.
Я хочу поговорить с тобой, мой обкуренный психотерапевт. Но не нахожу слов. Сейчас меня бы спас толковый словарь – я открывал бы первую попавшуюся страницу и сыпал ворохом букв, и все бы они подходили, потому что в такой темноте любой произнесенный звук хорош.
Но я молчу. И закрываю ладонями глаза.
- Ты боишься умереть? – он глубоко затягивается и выпускает дым через ноздри; тот стекает по покрывалу, стелется по полу и рассеивается в прахе омертвевших клеток. Сладкий запах пробирается в горло и зовет мой голос.
- Мне кажется, это очень некомфортно – умереть. Придется же пересмотреть жизнь, которую ты прожил. Я сойду с ума от однообразия, пока буду рассматривать задницы тех, с кем занимался сексом… - он хихикает и трется носом о мою водолазку.
- Всех твоих любовников соберут на одном стадионе… Представляешь, Изая, - он подносит скрученную бумажку ко рту и прикрывает ладонью смех, - целый стадион шлюх, с которыми ты трахался, - я вдыхаю белесый дым и улыбаюсь.
- Ты только не продавай им героин - они порядочные шлюхи… будут делать друг другу скидки, - он открывает рот в беззвучном хохоте, - и водить хороводы вокруг стола, на котором я буду гореть.
- Ты будешь гореть? – выпрямляет руку и протягивает оранжевый огонек к потолку. – Ты не боишься гореть?
- Надо же как-то будет разрядить обстановку: в аду моих нереализованных планов и проваленных отношений будет очень напряженно, - он давится смехом.
- Изая-Изая-Изая!.. Я вколю тебе формалина, и ты станешь цветочной феей! Мы все станем цветочными феями, и нас не заберут в Валгаллу! – цепляется за край водолазки и тянет ее. – Нас сожгут заживо, Изая. Эти злые норвежские суки, они сожгут нас, если мы не найдем ее!
- А для чего она им? – успокаивающе поглаживаю его по щеке.
- Я не знаю, не знаю! – он смеется и скрещивает бабочкой запястья. – Они просто жалеют ее! Они же безгрудые норвежские девушки! Они понимают, каково это – быть недоделанными! – хохочет и роняет бумажку. – Ты никому не рассказывай, Изая. Я тоже недоделанная норвежская девушка…
- Никогда в этом не сомневался… - он утихомиривается и подкладывает себе под голову локоть.
- Касуми говорит, что мы должны быть очень аккуратными. Мир может оказаться куда большим, чем мы себе его представляли, - поворачивается на спину. – Но я всегда отвечаю ему, что после героина мало что может показаться внушительным, - Такума замолкает. – У него ничего не получится.
- А что он хочет сделать?
- Не будь глупым, Изая… - устало выдыхает. – Завтра мы проснемся, и кокаин будет падать с неба. Завтра мы проснемся в Валгалле. Поезд отправляется с третьей платформы, - он зевает и переворачивается на бок. – Просьба покинуть вагоны…
*
Моя боль – это оборотень, и к двенадцати часам она выпускает когти. Я подминаю под себя одеяло, выворачиваюсь на спине и обхватываю ногами подушку. Позвоночник мерзко ноет при каждом вдохе.
- Шизуо! – где он шляется, черт его подери! Постанываю и выгибаюсь, надеясь избежать неприятной стальной иглы под ребра. – Шизуо!
Сукин сын… Почему его никогда нет рядом, когда он нужен? Почему когда мне плохо, он не приходит меня утешить?
- Шизуо! – потому что он мудак. Да-да-да, повторяю это про себя, он мудак, мудак, моя влажная ночная фантазия. – Шизуо!
Сую в рот пальцы, кусаю сам себя, ожидая, что сейчас он придет, обнимет меня, и боль постепенно пройдет. Моя спина покрывается холодной испариной от ужаса, от того, что, возможно, сегодня он не придет, сегодня рыцарь устал, и мне одному придется сражаться с Объединенной Армией Ночных Кошмаров Изаи Орихары.
- Шизуо… - я тоскливо вою и царапаю постель. Ну пожалуйста, Шизу, мне правда плохо, - всхлипываю и поджимаю колени к подбородку. Раздаются тихие кошачьи шаги – я ликую, как Франция в 1848.
- Что такое, хороший? – он опускает прохладную ладонь на мой горячий лоб, и я открываю глаза.
- Больно, Шизу… - протягивает мне кисть, приторно пахнущую цветами, и я с силой сжимаю ее пальцами.
- Все пройдет, мой маленький… - целует меня в щеку и приобнимает за плечи. – Принести тебе одеяло? – он встает с кровати, и я в панике цепляюсь за его свитер.
- Останься, Шизу! – он нерешительно замирает, но потом укладывается рядом и просовывает подо мной руки, притягивая к себе за живот.
- Спи, - я успокоено закрываю глаза.
- Шизуо, ты останешься со мной, правда? – он гладит меня под майкой и целует в шею.
- Конечно, останусь… - и я, удовлетворенный ответом, проваливаюсь в тяжелый сон.

Утром мы с Такумой стараемся не смотреть друг на друга.
**
- Держи, - передо мной падает пластиковый пакетик с белой пыльцой, собранной с платья Крестной Золушки.
- Мне не нужно, - отодвигаю от себя и массирую виски.
- Орихара, бери и не выебывайся, - у меня перед глазами Изая Орихара довольно стонет, когда в его вены попадает темно-коричневая жидкость. Именно этот Изая Орихара заставляет засунуть меня в карман порошок.
Я даже на какое-то время полностью умолкаю, разглядывая статичный пейзаж за окном и любуясь собственной беспомощностью.

Вот славно, что мы живем в Токио: высотные здания, телевышки, все похоже на иглы.
Бог – тот еще наркоман, лениво думаю я, небо – это его синюшные вены, а облака – тромбы. Вообще, раз уж я так откровенно богохульствую, то Бог и Ницше ширялись, наверное, одинаковыми миксами, и когда Бог такой валялся от прихода, Ницше смеялся и орал на всю улицу: «Бог мертв! Бог мертв!».
Или вот взять весь наш пантеон. Аматэрасу пытается слезть с антидепрессантов, Сусанно явно сидит на траве, поэтому его веселят абсолютно несмешные вещи, как, например, запереть сестру в пещере, Амэ – девушка-ЛСД, Инари растирает вместо риса кокаин… (17)

Ведь это только аддикция, - думаю я, переминая крупинки в заднем кармане, - а что было бы, если бы у меня, к примеру, был рак? СПИД? Вообще никаких сдерживающих установок – я бы убивал малолеток за морфий, закалывал нищих и бездомных в поисках транквилизаторов.
Ужасное дело. Хорошо, что Бог меня любит и ниспослал мне всего лишь наркозависимость.
*
- …семьсот, восемьсот, девятьсот, тысяча, - я выравниваю стопку денег и передаю Такуме. Занятный круговорот валюты в нашем скромном треугольнике: Шизуо дает деньги мне, я отдаю их Такуме. Подкрепим наш союз финансовыми обязательствами, чтобы мой друг точно пошел к Шизуо, а не к Касуми в офис, рассказывать о том, что мы с Хэйвадзимой образовали этажом выше литературный клуб.
- Тебе, может, постоянный курьер нужен? – он прячет деньги в карман и наклоняется зашнуровать кроссовки. – А то я корячусь по три часа в день, чтобы столько же получить, - недовольно изгибает губы.
- Три часа? Канон-сама! У тебя хоть есть выходные? Так и сгореть на работе можно!
- Сейчас никуда не пойду… - он смеется и открывает дверь. – У вас будет три часа, плюс-минус десять минут.
Я уложусь в час, Такума. Я уложусь в гребанный час.

Он выходит, и мы с томом кельтской мифологии удобно устраиваемся около двери. Тор достает топор и заносит его для удара, Кухулин разогревает мышцы, прыгая на месте, Медб поправляет копье, а я рассматриваю свои ногти. Я на удивление спокоен, хотя должен быть бы драть обои от переполняющей меня радости.
Десятиминутное молчание – и…
На лестнице раздается топот и истерика Такумы:
- Я не знаю, как там получилось!
- Твою мать, двенадцать часов! Ты смог угробить его за двенадцать часов! – о, что за чудесная песенка, птичка! Это все в честь этого чудовища за дверью? Она раскрывает клюв и оглашает окрестности победным клекотом. Шизуо поносит Такуму, и мне ласкает слух эта брань: Шизу-тян волнуется.
- Не ори на меня! Сам виноват! – дверь распахивается. Задержка в несколько секунд: он с непониманием смотрит на меня, но уже через мгновение закатывает глаза, потому что его затылок встречается с культурным пластом Норвегии.
- Блять… - Шизуо оседает на пол, зажимая ладонями уши, становится на колени, а потом заваливается на бок.
Взвешиваю в воздухе книгу, наблюдая за тем, как Такума аккуратно разворачивает тело и тянет его за ноги по коридору.
- А что если у него сотрясение?
- Мы зароем его под мостом над Аракавой, - разматываю бечевку и помогаю прислонить Шизуо к стене.
- Очень смешно, - Такума придерживает голову, пока я, напевая «Пау-паучина паутину плел», завязываю рыцарю руки.
Мой худощавый демон-искуситель с подозрением смотрит на Шизуо, переводит взгляд на меня, и вот тут, да, я вижу это.
Он боится меня. Он очень меня боится, поэтому у него подрагивают губы и трясутся руки. На это есть причины, правда, Такума? Ведь мы оба знаем, что у меня есть нож, и я знаю, как им пользоваться. Ну и к тому же, я просто очень зол. Я ведь мог выбрать книгу и тоньше.
- Ты... не особенно входи во вкус, ок? Мне с ним еще работать…
- Я буду очень нежным, - вынимаю вторую тысячу, и она быстро исчезает в джинсах пушера. Молчание – золото, которое приносит прибыль.
- Ну эм… ладно, - крысы в панике бегут с корабля.
Дверь трюма захлопывается.
Пока, Такума. Привет, Шизуо.
**
Первые двадцать минут, пока я молча бешусь, изливая телепатический поток ненависти ко всему мужскому населению Японии от двадцати до шестидесяти, он тихо сидит около стенки, и я впервые чувствую себя достаточно свободным в его присутствии, чтобы внутри себя устроить целую оргию с миллионами воображаемых молчащих Шизуо, с их последующим групповым самосожжением. «Я скучал-скучал-скучал-по-тебе-и-твоему-запаху». Сжимаю себе горло. Рано рвать меня, птица!
Уснувший Аполлон.
Надо пользоваться моментом и отливать его в бронзе.

Глубоко вдыхаю и выдыхаю, пытаясь сконцентрироваться на оконном проеме, а не на выпирающих из-под майки ключицах, не на полуоткрытых губах… Ар, вот бы сейчас сесть на него, ухватиться пальцами за пряди и потянуть так сильно, чтобы он заорал от боли; поиграть с ним в индейцев, которые снимают скальп со светловолосых европейцев, провести языком по губам, отобрать у него выдох… А потом этот выдох обрамить золотом и носить на безымянном пальце.
Переворачиваюсь на бок.
…просунуть пальцы под ремень, поддеть резинку белья, поднять носом его подбородок, поцеловать кадык, вылизать эту восхитительную ямку между костями, прижаться к его бедрам…
Самоконтроль.
Я не знаю вообще ничего об этом слове, потому что усаживаюсь на его ноги, подтягиваясь к животу.
У нас все могло бы получиться, если бы хотя бы двадцать процентов времени ты находился в отключке.

Порезы на щеке затянулись – провожу кончиками пальцев по белым шрамам. Заправляю выбившиеся волосы, бессовестно глажу щеку, обследую всю доступную кожу, с медицинской дотошностью изучаю каждую ссадину…
Я сдался через двадцать пять часов – обнимаю его и глубоко вдыхаю аромат сигарет.
Позвоните в книгу Гинесса. У нас есть новый рекорд человеческой глупости.
- Ублюдок… какой же ты ублюдок, Шизуо… - я так скучал – и во мне начинается Третья мировая с использованием атомных бомб, только бы уничтожить эту крамольную фразу.
- Кто бы говорил, крыса, - отпихиваю его от себя, и он болезненно морщится, когда ударяется о стену. – У вас с Такумой образовалась на редкость подходящая компания мудаков…
- Слушай, Такума сделал это из спортивного интереса, - опять усаживаюсь к нему на ноги, ожидая сопротивления, но он только сгибает колени, забирая меня ближе к себе.
- Из интереса? Что ему интересно? Как быстро я переломаю ему кости, когда ты меня развяжешь? – сдувает челку.
- Кто сказал, что я тебя развяжу? Меньше читай мой блог – я никогда не пишу там правду, - повисает молчание.
- Как нога? – он с видом большого знатока искусства рассматривает плесень на противоположной стене.
- В порядке, - поворачиваю его лицо к себе за подбородок. – Это единственное, что тебя волнует?
- На самом деле, мне любопытно, с чего это я тебе понадобился, - пытается отвести взгляд – дергаю за волосы.
- Какого черта ты пришел, Шизуо?
- Я же за тебя волнуюсь, все дела… - невозмутимо и спокойно. Как будто не лжет.
- Ты меня выставил из своей квартиры и потом начал волноваться? Поистине благородно.
- Ты полный придурок, Орихара, - злобно щерится, и я успокаивающе глажу его по шее. Он замирает и широко распахивает глаза. – Вы правда с ним этим занимались?
- О чем ты?
- Такума сказал, что вы занимались петтингом, и ты отключился. Он хвастался, да? – смотрит в пол.
- Ревнуешь?
- Пошел нахуй.
- Такума - сученыш… - смеюсь и кладу руки ему на плечи. – Если ревнуешь, зачем пришел? – он наклоняет голову и трется ухом о сгиб моего локтя.
- Ты звал всю ночь.
- Сука, - резко раздвигаю языком его губы и прохожусь по его сжатым зубам. – Ты слышал, но не пришел. Сука.
- Потому что я тебя выгнал, забыл?
- А сейчас ты пришел, чтобы забрать меня.
- Я рассчитывал на то, что ты уйдешь, а не переберешься на этаж ниже, - опирается о стену.
- Почему ты сказал, что это дом Ямагучи? – перебираю его волосы и царапаю щеку.
- Оговорился, - закрывает глаза. – Блять, у меня слишком болит голова… - массирую ему затылок, и он постепенно расслабляется, выравнивая дыхание.
- Лучше?
- Лучше.
- Шизуо, если ты хотел меня отпустить, то об этом надо было для начала сказать мне.
- Все, тема закрыта и больше не актуальна. Такума сказал, когда мы тебя отдаем?
- Да, - а, ты переводишь взгляд на дверь, боишься, что услышат? Значит, говоришь неправду. Ну и хорошо. Подумаю об этом позже…
- Вот и все.
- Шизу-тян… - большими пальцами провожу по контуру его подбородка, и он мимолетно улыбается. Рывок – и моя хищница склевывает эту улыбку.
- Что?
- Знаешь историю о Бране? – разминаю ему шею, он прикрывает глаза и разве что не урчит.
- Нет. Но если ты продолжишь массаж, я готов буду выслушать даже лекцию на эту тему…
- Ты идиот… - массирую шею, - Бран был кельтским героем. Однажды он увидел очень красивую девушку, но не смог с ней познакомиться. Он искал ее в разных странах, городах, ездил по разным лесам, - надавливаю на плечи, и он сгибает ноги в коленях так, что я сажусь к нему на живот. - Но на берегу моря он нашел жемчужную нить, и тогда он собрал всех лучших воинов Норвегии, и они построили корабль. Десять лет они плыли по морю и, в конце концов, нашли остров. На этом острове были собраны все самые красивые девушки со всего мира, но одна из них держала нить, которая и привела Брана. Это была Королева Сидов, - «… у нее были волосы из лунного света, кожа из морской пены и улыбка из звезд». Я замолкаю, пытаясь переформулировать эту мысль, и он открывает глаза. Странно, что у них не было Короля Сидов, - приглаживаю его волосы.
- Что?
- Нам срочно нужно поцеловаться.
- Без языка.
- Ты не в том положении, чтобы ставить условия, - касаюсь его, и он нежно отвечает мне, всасывая нижнюю губу и целуя угол рта. Блять… У меня тут же сводит низ живота, и я с трудом удерживаюсь от того, чтобы укусить его. Но он продолжает по-садистски трогать меня губами, не пуская в своей рот. Господи, как это похоже на насилие.
- В общем, - перехожу на шепот, - он остался с ней на острове. Шли недели, Бран был очень счастлив на острове, но один из его воинов сказал, что скучает по дому и семьей, и Бран собрался уехать обратно. Королева сказала ему, что если он уплывет, то никогда больше не найдет этот остров, а люди, к которым он хочет попасть, давно умерли, и он не найдет ничего, кроме пустоты. Бран рассмеялся… - сглатываю.
- И что случилось?
- И все правда умерли. Они провели на острове несколько столетий. Тогда Бран вернулся на корабль и отплыл в море… Но Королева не простила ему то, что он бросил ее.
- Стерва, - он прижался к моему рту губами. – Тебя это очень огорчает?
- Да... – я обнял его за шею и выдохнул рядом с его ухом. – Потому что я тебя тоже не прощу, Шизуо.
- Ты меня уже простил, - целует меня в шею, подлец, и я сжимаю ноги на его талии.
- Ты считаешь, что мое всепрощение и любовь связали тебе руки?
- Нет. Просто ты извращенец, - ловко ушли от волнительной романтической обстановки. Право руля, капитан!
Кладу ему на губы палец, и он аккуратно целует фалангу.
- Слушай, давай потрахаемся? – он возводит к небу глаза и ведет плечом. – Я серьезно, - облизываю край нижней губы, и он показывает кончик своего языка, чтобы я дотронулся.
- Иди в задницу, крысеныш, - и улыбается так, блядь, что хочется ему денег в трусы насовать за одну эту улыбку.
- Именно на это я и надеюсь… Ну мы же не любовью займемся, Шизу-тян, а сексом, - наклоняю голову и просовываю руки ему под майку, обнимая за талию. – М?
- Сомнительное… - выдох, когда моя ладонь забирается сзади под его джинсы, - ...предложение. Ты опять пытаешься прикрыться похотью? Неприятно, когда что-то чувствуешь, да, Изая?
- Не надо было тебя по голове бить, наверное, - прихватываю его губу и чуть кусаю, - а то ты стал анализировать ситуацию, так непривычно, - привстаю на его бедрах и привлекаю его свободной рукой за шею так, что мы разговариваем рот в рот. – Давай… уникальная акция! Только сегодня… - целую ямку над ртом, - …и только сейчас, Шизу-тян.

Шизу-Шизу, ты такой красивый и такой беспомощный!
Давай трахнемся как бы из ненависти, ты понимаешь? Потому что я ведь тебя ненавижу, Шизу, мальчик мой, сейчас – особенно остро! Как ты смеешь быть таким упоительно сексуальным, когда я выгляжу как жертва Холокоста?
Никаких занятий сексом из чувства взаимной привязанности! Без эмоций, без выдыхания имен в тело друг друга, без нежных касаний – кому нужно видеть твое перекошенное похотью лицо, если ты должен быть собран и напряжен, если ты должен быть машиной, которая запрограммирована только на то, чтобы входить и выходить из меня, раздирать мне задницу и кусать за шею? Не хочу, не хочу даже думать о том, что ты можешь заниматься со мной любовью, мы же животные, мерзкие, убогие, похотливые животные! Мы можем только совокупляться, бесстыдно демонстрируя друг другу гениталии и орать «Быстрее!», «Глубже!», «Возьми меня!».
Давай я буду плохим партнером, и ты будешь плохим партнером. Давай сегодня не будем снимать высококвалифицированное порно. Давай просто будем трахаться.

И да, давай прикроем чувства сексом. Это всегда помогает.

Он закрывает глаза и улыбается, пока я трогаю его шею, вожу по ней кончиками пальцев, чувствуя, как ускоряется его пульс в ответ на мои прикосновения. Спускаюсь до выемки около плеча - он дергается, открывает глаза и закусывает губу.
- Так приятно? – отводит взгляд, расслабляет руки, открывая больше кожи.
- Да… - касаюсь губами этого места еще раз – он утыкается носом в мои волосы, с силой втягивая их запах. Крепче обнимаю, прижимаясь ртом к этому маленькому кусочку его тела, который так восхитителен на вкус, и облизываю выступающую кость. Он кусает меня за ухо и сдавленно шепчет: «Всё, не надо».
- Но мне нравится твоя реакция… - отрываюсь от плеча и сажусь обратно на бедра, перемещая руку с его шеи на грудную клетку.
- Я тебе не подопытный… - злишься? Злишься. В глазах появляется характерный блеск, губы презрительно поджимаются - кладу на них пальцы.
- Значит, ставить надо мной эксперименты можно, а над тобой нельзя? Нечестно, Шизу-тян… - пододвигаюсь на нем вперед, вжимаясь в его живот. Как это вырвалось из моего рта? Я ведь не хотел об этом спрашивать, не сейчас… – К тому же, я куда более гуманен…
- Это не было экспериментом… - давай, хрипи мне в шею, пока я расстегиваю тебе ширинку и запускаю под джинсы пальцы. – Хватит…
- Угадай, почему «нет»?
- Это не был эксперимент, Изая, - он выпрямляется, пуская ладонь ниже.
- Разве? Лично мне так не показалось.
- Я хотел тебе помочь, - поднимаю на него глаза.
- Но у тебя ничего не получилось.
- Ты же чистый сейчас, нет? – подставляет под мои губы свой рот.
- Чистый.
- Значит, все идет так, как нужно… - он улыбается.
- Ты же знал, что я колюсь. Зачем тогда все это… - дотрагиваюсь губами до его губ.
- Потому что ты можешь терпеть, - да, ты же знаешь меня лучше, чем я знаю себя – как я мог забыть. Поглаживаю его пах, и он шире расставляет ноги. Грею руки о его теплое тело и упираюсь лбом в его грудь. – Изая… - он целует меня в щеку.
- Заткнись…
- Со мной это не работает, - обнимаю его за талию. – Изая… - я не хочу этого слышать. Не произноси мое имя.
- Заткнись-заткнись-заткнись!
- Без тебя скучно спать, - замираю, сильнее стискивая его.
- Иди к черту, Шизу-тян,- о господи, я покраснел! Закрываю ему ладонью рот, но он лижет мою кожу, и я фыркаю ему в шею.
- Ты собирался заняться со мной сексом, - как бы ненавязчиво говорит он мне, пока я вожу пальцами по его животу, надеясь избежать собственного стыда.
- Ты мудак. Я не занимаюсь сексом с мудаками по пятницам. Для этого есть воскресения, - мы замолкаем.
Он целует меня в лоб.
- Я же пообещал, что через неделю. Осталось три дня. Настолько хочется?
- Заткнись, - слажу с него и отрываю от стены. – У меня есть проверенное средство для снятия подобных нужд.
- Правая рука? – он разминает запястья.
- Такума. Хотя, можно назвать его и так… - он замирает.
- Что?
- Такума пообещал помочь, если я с ним пересплю.
- Давай я лучше сломаю ему руку – вы точно будете в расчете.
- Ты же не ревнуешь, - это последнее, что я успеваю сказать до того, как он впечатывает меня в стену и прижимает к себе за талию.
- Не смей… - больше похоже на рык.
- На кого ты работаешь, Шизуо? – он скалится, и я неуютно чувствую себя в одном помещении с диким животными. - На кого ты… - сдавливает плечо.
- Я расскажу, только… - прячет лицо в моих волосах.
- Шизу-тян, это уж совсем по-детски. Если со мной не хочешь играть ты, дай поиграть другим мальчикам, - ау, больно!
- Не доводи, - тихо.
- Не буду. На кого?
- Вообще, на Сумиеси… - он принюхивается, - но я не могу с тобой разговаривать, пока от тебя несет им.
- Ты ебнутый… в конец ебнутый…
_______
17. Инари – богиня риса и плодородия. Амэ-но-Удзумэ – богиня веселья. Сусанно – брат Аматэрасу, которая, обидевшись на него, спряталась в пещере, а он привалил пещеру камнем, чтобы она не смогли выйти.

@темы: fiction

---

- ..ну тебе же нужно, чтобы кто-то занимался твоими похоронами, - его пальцы перехватывают глотку дотлевающей сигарете, а я задумчиво прикусываю губы.

Удивительно дело это - белорусские мужчины. Откуда бы им, казалось, знать слово "нужно", если всю свою жизнь они руководствуются только собственными желаниями? Ан нет, они с успехом им пользуются, строят удивительные лексические конструкции "Нам нужно...", "Это необходимо...". Я почему к этому придираюсь - рожденные в стране серых женщин-самоубийц, они попадают в ад вседозволенности. Всю жизнь меня зависть душит - для того, чтобы слышать воркование "не хочешь ли ты, маленький...", им всего лишь стоило родиться белорусами. На протяжении всего их детства и юношества одно "не хочешь ли ты", а потом, когда они подрастают, даже если никто им этого не говорит, они все равно во всех репликах слышат только "не хочешь ли ты".

Вот понимаете, мы же говорили о моей кремации.
Но он услышал, "не хочешь ли ты...", и с готовностью ответил: "Да, хочу".

Это, кстати, тоже признак. Назовем это "Синдром Белорусского Мужчины", и основным показателем для его диагностики является безудержное желание заниматься всем, чем угодно, особенно тем, в чем его обладатель не понимает ни черта. Чем меньше знаний у него в какой-то области, тем больше она будет манить его в ночь. Белорусский мужчина постоянно чем-то занят: он пишет роман, пьесу, арию, поднимает курс доллара, восстание, экономику Северной Кореи, строит квартиру и демократию на Северном Полюсе. Ни в чем не добивается серьезного успеха (будто бы кто-то думал, что он пытается достичь успеха). "Успех - это не главное", - говорит этот представить нации неудачников. "Я не так меркантилен, как некоторые".

Не меркантилен, но по пятницам впрягает, как он хочет уехать в Европу. Все белорусские мужчины хотят уехать в Европу или Штаты.
Никто из них не хочет учить английский.

Они вообще не готовы прилагать каких-то конкретных усилий. Ему одиноко? Он начинает играть в покер. Он хочет создать группу? Начинает вырезать из картона. Хочет переехать от мамы? Попадает в аварию.
Многие из них кончают жизнь самоубийством, только бы не решать насущных проблем.

- Да, наверное, но ты не подойдешь для этого, - и он тут же обижается, странный мальчик.
- Я бы постарался!..

Они никогда не стараются: ни когда делают детей, поэтому их дети и получаются такими несуразными, с врожденным комплексом неполноценности и "пачуццем дрыгвы"; ни когда выбирают себе жену, поэтому их жены всегда чувствуют себя неловко, будто находятся не на своем месте, и сейчас кто-то войдет и скажет, "Простите, у меня билеты..."; ни когда умирают, поэтому-то над белорусам дежурят пять часов, чтобы точно установить, мертвы они или нет.

Белорусские юноши - дети неба и БелАвии: с такими голубыми глазами, белыми рубашками и прохладно-вежливым: "Запасные выходы из этой жизни находятся в хвосте и по бокам самолета".

-...будешь? - протягиваю пачку.
- Да, спасибо, - он вынимает очередную сигарету.

И еще у них нет денег на сигареты. Даже если у них есть деньги на клавиатуру Apple.
Но меня это нисколько не раздражает.
Потому что я лелею надежду, что в каждом из них спит либо Калиновский, либо Купала. Либо Кафка. Либо К. Либо Кобейн.
В общем, я думаю, что в них спит перспектива.

Иногда ведь, знаете, они останавливаются такие в осени, поднимают ворот пальто, расставляют ноги на ширине плеч и говорят тебе:
- Падаюць вішняў цвяты, і разносіць іх вецер халодны! - распахивают объятья, и продолжают:- Плачце, галіны, лісты! - и осень, точно так же, как и все белорусские женщины, подобострастно подчиняясь им, осыпается золотом.

И ты забываешь сказать, что он пропустил строчку в стихотворении.

@темы: тексты

---

Одна из веских причин, по которым я не хочу иметь детей, так это понимание, что мне абсолютно нечем оправдать свою национальность, и, соответственно, национальность своего ребенка.

- Солнышко, мы, белорусы, подарили миру гениального поэта-туберкулезника, пять национальных восстаний, три гражданских войны, диктатора, тирана, двух принцов-полукровок, двух бессмертных героев, слова "ажына", "жніво", "водар"! Зайчик мой, мы захватили половину Европы, поставили раком Москву, давали сосать Польше, мы были от моря до моря!

А ТЕПЕРЬ МЫ НАЦИЯ НЕУДАЧНИКОВ, МЫ КОНЧАЕМ ЖИЗНЬ САМОУБИЙСТВОМ ПОСЛЕ ТРИДЦАТИ ПЯТИ, И ЯКОБЫ НЕ СДАЕМСЯ, НО НА ДЕЛЕ - ТОЛЬКО И ВЫВЕШИВАЕМ НА УЛИЦЫ СУШИТЬСЯ ФЛАГИ ИЗ ЗАЛЯПАННЫХ МЕНСТРУАЛЬНОЙ КРОВЬЮ ПРОСТЫНЕЙ.

Ты знай, мой маленький, что эту свою "беларускаць" нужно спрятать как можно глубже и продать на границе с Европейским союзом за выкрик: "Ганьба!".
Больше она тебе ни для чего не пригодиться.

@темы: тексты

---

Еще одно прикосновение - и я убью либо Вас, либо заложника, либо себя.

Либо панду. Общественность точно обратит на меня внимание, если я убью ебучую панду.

---

Я в должной мере оценил все насмешки над "Спеши любить".

1. "Все песни только о любви"
Я когда-то читал под него очень много критики, что, мол, и режиссура плоха, и постановка, и сценарий, но надо сказать, что это был третий французский фильм в моей жизни, от которого я не испытал тошнотворных позывов, поэтому я могу сказать, что он удался.
Не стоит ожидать слишком много от французского мьюзикла - и Вы не ошибетесь с выбором фильма в ночь с пятницы на субботу.

Во-первых, Гаррель опять был в вельветовом пиджаке, что заставляет меня думать, что он подписывает контракты на съемки только после того, как ему разрешают сниматься в вельветовых пиджаках.
Во-вторых, очень банальная история, единственное, что вносит в нее элемент новизны, - песни, которые звучат неплохо, а текст... я надеюсь, что это был просто плохой русский перевод.
В-третьих, не совсем понятные появления героев.

А так хорошо. Правда, хорошо.

2. "Спеши любить".
Я посмотрел полчаса, и ОДЬЯВОЛЧТОЗАХЕРНЯ.
Нет, ну есть, я полагал, что романтическая драма, которую даже Таран признала несостоятельным фильмом, должна быть плоха, НО ЧТОБЫ НАСТОЛЬКО?!
Нет сведений о том, покончил ли режиссер с собой после премьеры, хотя на его месте я бы не промедлял.

3.Быховский, "Шопенгауэр"
Я не ржал так с тех пор, как прекратил появляться на /b. Книга разорвала меня в клочья. Автор и его замысловатые метафоры - это нечто.
Ну и истории из жизни закадычного дружка Шопенгауэра - высший пилотаж.

Особенно эпичные темы:

Когда Шопенгауэр в беседе с Гёте однажды заявил, что Солнечная система — это наше представление, и света не было бы, если бы мы его не видели, Гёте пристально взглянул на него своими глазами Юпитера и сказал: «Нет, вас не было бы, если бы свет вас не озарял»

«Мой труд, — писал Шопенгауэр издателю Брокгаузу 28 марта 1818 г., — представляет собою, таким образом, новую философскую систему, притом новую в полном смысле слова: не новое изложение уже существующего, а в высшей степени взаимосвязанный новый ряд мыслей, которые до сих пор еще никогда не приходили в голову ни одного человека. Работа эта в равной мере далека как от высокопарного, пустопорожнего и бессмысленного словоблудия новой философской школы, так и от многословной плоской болтовни докантовского периода».

Мы поняли, Артур, да.

В конце августа 1831 г., когда в Берлине возникла эпидемия холеры (от которой погиб ненавистный Шопенгауэру Гегель),

ХДДДДД

Первый проблеск света в философской биографии Шопенгауэра мелькнул в 1839 г., на пятьдесят втором году жизни: представленная им на конкурс, объявленный Норвежской королевской академией, работа «О свободе человеческой воли» была удостоена первой премии. Но в следующем году его работа «Об основе морали», хотя она была единственной представленной на конкурс, объявленный Датским королевским научным обществом, премии не получила.

4."Киллбет", Корейский театр.
Смесь из Шекспира, "Острова", "Страны чудес смертников" и восточных единоборств.
Зрелищно и смешно ( "смешная "Макбет", лол, да).
Я полностью удовлетворен.

@темы: кино, книги, театр

---

Пошел спать, да.

Ну тогда, соберемся, ковбои, и напишем о "Гамлете" в постановке Литовского театра.
Это было не просто круто. Это было лучше всего, что я видел в своей жизни, и, пожалуй, я готов признать, что за это можно было отдать куда больше денег, чем отдал я.

Шуточки Глинского:
- Приехали эти литовцы...показать славянам театр.А сами в гримерных прячутся, шепчутся: "А что если медведи на сцену вылезут?!". Балты... Балты. Верните нам Вильнюс - и никаких медведей не будет.

Конферансье: - Литовский режиссер, очень известный...
Гл: -...и очень пьяный.

Он еще дьявольски остроумно шутил шутки про "Ромео и Компартия", "Буржуйский купец", но лень переписывать.
И я-таки выторговал лекцию про Казимира, пока мы шли к метро.

Особенно следующие куски:
1. Начало, когда все действующие лица орут на свои отражения: "Кто ты"
2. Перестановка зеркал во время всего спектакля.
3. Смерть Офелии.
4. Розенкранц и Гильденстерн.
5. Сцена с Йориком

Феерия, друзья. А вы сидите и дальше в своих обывательских квартирках или частных домах и не знайте неги театра.

@темы: театр

---

TORCHWOOD

О, это будет пост любви и всепрощения.

Торчвуд, это не нравится вам с первого раза. Это кажется вам плохим сериалом. Это кажется очередной "очень странной английской штукой".
Первые три эпизода.

А потом вы подсаживаетесь. После трех эпизодов - все, пишите письма родственникам, похоронки друзьям, надевайте пояс верности, потому что единственные люди, с которыми вам когда-либо захочется иметь дело, - господин Харкнесс и господин Джонс.
Вся проблема в том, что Торчвуд удовлетворяет сразу несколько уровней задроства, поэтому изначально, как от героина, вы не можете понять, насколько это охуенно. Вы привыкаете фапать на шинель Барроумена. На костюмы (!!! я сходил по ним с ума) Ллойда. На акцент Ллойда. На Ллойда в принпципе. На похотливую улыбочку Джека. На неправильный прикус Гвен. На эльфа-Оуэна. На японочек.
Слишком много технологий.
Слишком много е.т.
Слишком английский.

Огосподиэтобылопрекрасно.

Первый сезон, если я прекращу думать о раздетом Джеке и внянтно попытаюсь отобразить свои претензии, довольно эм... в общем, как и все первые сезоны, вы знаете. Во втором Дэвис берет новых сценаристов, и ВАС ВЫНОСИТ ПРОСТО УЖЕ С ПЕРВОГО ЭПИЗОДА, ЯУ! Зашкаливающее количество фансервиса на любой вкус, охуительные сюжеты и, ну и, иииии, очень круто, да.

/качает параллельно "Доктора"/
Я пришел к выводу, что женюсь на мужском костюме.

2. Кьеркегор, "Дневник обольстителя"
После "Торчвуда" как-то моветон, ну да ладно. Я нечаянно уже успел посоветовать его своей одногруппнице и так же нечаянно посоветую и вам. Дело в том, что мне первых страниц сорок он казался похожим на "Парфюмера" стилем и подачей, потом - на "Лолиту", и, наверное, я все-таки остановлюсь на сравнении с "Лолой". "Дневник" - это "Лолита" для глубоких эстетов, позврослевшая Лолочка, хотя все так же пересыщенная эпитетами и перепачканная философией.

@темы: книги

---

Не говорите мне ничего о плохих днях. Вы нихуя в них не разбираетесь.

Вчера мы с Чи пошли на "Дядю Ваню" в постановке испанского театра, все было вроде как хорошо, они громко по-испански кричали, взмахивали руками, я много хихикал. Постановка была хороша, было много занятных шуток типа:

- В школе учителя заставляли меня учить стихи наизусть!
- Бедные, они считали, что у тебя есть внутренний мир!

- Когда в его присутствии Вы хвалите собаку, то он обижается, что Вы похвалили не его.

- Нет, Соня, нет!

Как обычно это бывает, мы обсудили гетеросексуальных друзей Чи, посмеялись с них, я попозировал прохожим с сигаретами.
А потом начался плохой день.

@темы: рефлексия, театр

---

Название: Rock-n-rolla
Автор: Entony
Бета: -
Фэндом: Durarara!!
Персонажи: Шизуо/Изая
Рейтинг: NC-17
Жанры: Драма, POV, Слэш (яой)

Предупреждения: Нецензурная лексика, BDSM, OOC, Насилие

Саммари: все фильмы Гая Ричи.

Комментарий: NC-17 стоит здесь не просто так. Наркотики, насилие, разврат, детальные описания всего, что придумал мой воспаленный разум, нецензурная речь – все это есть. Будьте бдительны и предохраняйтесь при чтении.
Права: в этом мире мне ничто не принадлежит

текст7

**
Ветер перебирает мои волосы, успокаивающе шепча: «Ну что ты, все станет лучше…». «Все идет к лучшему в этом лучшем из миров» (14), да.
Надо бы идти куда-то, что ли. Торчать на лестнице дома Ямагучи – дурацкая затея. Надо бы что-нибудь предпринять. Да… только вот я сижу на ступеньках и грызу ногти, не чувствуя ни малейшего внутреннего импульса к действиям.
Я до крови искусал правую руку, а боли нет. А все потому, что я перешел этот эмоциональный порог, за которым уже не испытываешь страданий. А все потому, что холод пробирается под водолазку, и кожа немеет от поцелуев осени. Ну и еще потому, что я пытаюсь сжаться в комок, чтобы мыслям о тебе не осталось места в моем теле, и мне совсем нет дела до боли.

Ай, вот оно экзистенциальное поражение подростка, посмотри, Чак, как это выглядит со стороны! (15) Я почти распластан на ступенях, как приколотая к бархату бабочка, готовая навсегда застыть под стеклом. Не уверен, что мое сердце до сих пор бьется. Скорее, я доживаю по инерции, Чак, такие дела.

Я, кстати, надеюсь, что ты выйдешь из квартиры. Скажешь, что пошутил. Скажешь что угодно, без разницы что… Еще я надеюсь на инфаркт, инсульт, внезапную смерть от неизвестного заболевания. Много на что надеюсь.
- Изая?.. – резко оборачиваюсь на голос - разочарование:
- Такума?..
- А… а что ты здесь делаешь? – он подходит ближе, рефлекторно стягивая с себя куртку и в замедленной съемке отдавая ее мне.
- Спасибо, - в прострации принимаю от него кардиган, - я здесь теряю время.
- Но разве ты не должен быть у Шизуо? – садится рядом, достает сигареты и передает мне пачку.
- Теперь нет, - Такума открывает рот, изгибая губы в улыбке, и протягивает: «Вот оно как…». Сигареты невкусные. «Потому что это не сигареты Шизуо, да?» - давай, да, еще один удар под дых! О, богиня милосердия Канон, заткни этот чертов голос в моей голове, потому что он раздражает! Раздражает!
- Эм… ну что же… - Такума вертит в пальцах сигарету.
- Ты хочешь сопроводить меня к себе, потому что вне зависимости от Шизуо, ты должен наблюдать за мной? – он облегченно выдыхает.
- Да. Так он тебе рассказал?..
- Рассказал что? – безразлично затягиваюсь и запахиваю куртку.
- Ты сейчас под «Валиумом»?
- Нет, - закрываю глаза, утопая в тепле мехового воротника.
- А почему?.. – он недоуменно склоняет голову набок.
- А почему я должен тебе отвечать?
- А почему ты всегда такой уклончивый?
- А почему ты работаешь на Ямагучи?
- Я не работаю на Ямагучи, - поворачиваюсь в его сторону. Удивление вполне искреннее. Я ошибся?.. Впрочем, какая разница.
Поднимаюсь со ступеньки.
- Я замерз. Куда идти?.. – можем даже потрахаться из жалости.
*
Ничего другого и не ожидалось – лавирую между горами колб, пакетов, коробок, пытаясь ненароком не закончить свою жизнь в обвале лабораторного оборудования.
-… тебе чай или кофе? – гостеприимный Такума. Ха. Ха. Ха. Это веселит меня почти так же, как и тот факт, что раньше он спрашивал меня «тебе кокаин или скоростей?». Все течет, все меняется.
- Кофе, - квартира больше похожа на цех. Несколько длинных оцинкованных столов, на одном из них – девственно-белая горка порошка, все в каких-то записках, формулах, рецептах.
- Изая, ты там аккуратней, а то я только порядок навел… - он варит кофе на плите, а я с трудом сдерживаю смех: мой пушер, как порядочная домохозяйка, поит гостей не залитой кипятком в огромной бадье дрянью, а настоящим кофе, сваренным с разными пряностями и налитым в маленькую чашечку.
- У тебя – и беспорядок? – развалы мусора в коридоре и идеальная чистота в кабинете – в этом весь Такума.
- Да, после прихода Шизуо тут вообще нихера найти нельзя было… - ставит передо мной чашку и усаживается напротив.
- Шизуо к тебе по поводу моих лекарств обращался? – брови взметаются вверх.
- Обращался?! Как бы не так! Этот мудила всю квартиру расхерачил! – недовольно скрещивает руки на груди. – Тебе хоть лучше стало?
- Лучше? Ты издеваешься? Вкусный кофе…
- Спасибо, - смущенно улыбается. - Эм, ну, Шизуо должен был давать тебе небольшими дозами «Валиум», чтобы перебить ломку…
- Небольшими дозами?..
- А что такое? - он подпирает рукой подбородок.
- Ну знаешь, с учетом того, что он впихал в меня полпачки, так он еще и покрыл это трамадолом… Действительно, «что такое»? – я молодчина, поддерживаю диалог…
- Откуда у Шизуо трамадол? – изумленно округляет глаза. – У тебя были рецепты?
- Какие, блять, рецепты, Такума?! – мальчик-химик срывается с места, с грохотом подлетает к своим столам и начинает что-то в панике искать, но что же он ищет, глупый?! Ведь коробочка-то валяется этажом ниже, в ванной, вместе с пустыми ампулами…
- Пиздец! – он падает на стул и достает пачку сигарет. – Это пиздец…
- Да ладно! – саркастично усмехаюсь и накручиваю на палец прядь волос. – Это ты мне говоришь?
- …и он долго тебя на нем держал?
- Два дня.
- Пиздец. Пиздец, - нервно барабанит пальцами по столу. – Ты же чистый сейчас, да?
- Да, - из его рта вырывается что-то типа «спасибопантеонуяпонскихбогов», и он глубоко затягивается.
- И зачем же он это сделал?.. – задумчиво крутит чашку и поднимает на меня глаза.
- Да, точно, я сижу здесь с тобой именно потому, что располагаю всей информацией, как ты тонко это подметил… - я - маленькая ядовитая змейка, у которой из пасти капает причина смерти юных дилеров.
- Нам сказали держать тебя в стабильном состоянии, - цокает и отпивает кофе. – Мы с Шизуо это долго обсуждали, - он делает неопределенный жест рукой, - потому что, ну, не тебе рассказывать, стабильное состояние – очень относительная штука. У него были какие-то странные представления о тебе, к тому же, он не знал, что ты употребляешь… В общем, я много времени угробил на то, чтобы объяснить ему, что ты загнешься без дозы… - выпускает дым, - и, блять, все-таки не убедил же его, ну ты посмотри! Он довольно долго торчал у меня в лаборатории, а мне же работать надо, ну и вот он сидел, смотрел, как я миксы делаю… и что-то я разговорился, про трамадол с валиумом стал рассказывать, мол, приход от них тот же, ломку почти так же снимает. Ну и он такой типа: «А почему мы должны травить его метадоном?», речи дилетанта… - кривится. – Изая, - доверительно дотрагивается до моей ладони, а я испытываю желание тут же ее отдернуть и сжечь. – Я ему сразу сказал, что если метадон разрушает тебя медленно, то этот микс может вынести с первой попытки! Блять, клянусь тебе!
- И как давно вы это обсуждали?
- Ну… месяц назад.

Ммм, отлично.
Месяц назад.
Месяц назад, мне еще казалось, что все идет очень гладко, что все по плану. Значит, я проигрывал уже месяц назад…
Касаюсь пальцами губ.
Дерьмо.
Оказалось, мои проблемы с Шизуо - не самое занимательное в моей жизни.

- А потом, ну, когда мы на лестнице были, он тогда мою квартиру прошмонал, таблетки забрал… Вот не люблю людей, которые занимаются тем, чем заниматься не должны! В общем, я потом ему про дозировку-то сказал… Только что ж он в тебя столько всунул? – он просто широкой души человек, ага.
- Так ты не работаешь на Ямагучи? – кладу руки на стол и начинаю рвать салфетку.
- Нет, с чего ты вообще это решил?
- Ну, Шизуо сказал, что этот дом принадлежит им…
- Вот как… - Такума замирает и изучает стену. – Я ничего не могу сказать по этому поводу… Мы работаем на Сумиеси.
- Что?..
- Ну, в общем, я без понятия, чей это дом, я вообще переехал сюда неделю назад, но раз Шизуо говорит, что он принадлежит Ямагучи, так, наверное, и есть. Он в этом лучше разбирается.
- Блять… Шизуо работает на Сумиеси? – я, кажется, сейчас потеряю сознание.
- Технически, на них работает Том… Блин, - театрально закатывает глаза, - я не знаю этих тонкостей! Мне просто сказали, что я должен следить за твоим состоянием!

Твою мать…
Я хочу передать привет секретарю Касуми и пожелания ему поскорее подохнуть, этой суке, блять, господи, кто знал, что он еще тогда это все спланировал!
Ох, как меня задевает то, что меня обыграли! Как меня выбешивает то, что какой-то сопляк возомнил, что может со мной играть…

- Ты давно работаешь на них?
- Ну, как Касуми занял место… - шикаю.
- Ты был вне этих дел с якудзами, нет?
- Да, был, - самодовольно улыбается. – Только Касуми предложил мне лабораторию и оборудование, сказал, что они типа охватывают новый рынок и бла-бла-бла, ну и я согласился, - этот сосунок решил еще воспользоваться моим планом по их слиянию с Инагавой?!
- И Шизуо уже до тебя с ними работал?
- Без понятия… Шизуо, ну ты знаешь, он такой нервный и скрытный, мы не особенно общались… - поднимается к раковине мыть чашки.

Итак. Шизуо знал, что я на наркотиках. Но то ли он убедительно играл, то ли до последнего верил, что это не так.
Темна ситуация с домом. Скорее всего, он принадлежит Сумиеси. Или, в крайнем случае, Инагаве. Но ни те, ни другие не поддерживают контакт с Ямагучи, и непонятно, для чего Шизуо мне солгал.
И, гвоздь нашей программы, то, как я нехило облажался с группировками. Тут все просто: я нужен Сумиеси либо в качестве обмена с Инагавой, либо как информатор по делам Инагавы. Почему тогда они тянут время?..
Мне кажется или я на самом деле сдаю свои позиции суперстратега? А как же мои планы по вступлению в Римскую Армию в качестве правой руки Цезаря?

- … в общем, если что – так я отдам тебе этот порошок. Мне-то за него все равно уже заплатили…
- Что?.. – отрываюсь от размышлений.
- Я могу отдать тебе кристаллы, - недовольно кривится: очевидно, необходимость дважды повторять то, что он бесплатно что-то может кому-то дать, приводит его в состояние крайнего дискомфорта.
- Просто так? А как же правило: «Бери три цены там, где можно взять две»?
- Изая-Изая, я изменился! – не могу поверить, ха. Он качает головой и уходит куда-то вглубь квартиры. Поднимаюсь за ним.
- …я, пока пытался найти правильное соотношение в пропорции кислоты, перечитал кучу всяких книжек, которые описывают то, как можно добиться эффекта марок без наркотиков, - шуршит ворохом бумажек, - и ты знаешь что? Есть тысячи способов, как использовать открытое сознание, а мы не знаем и десятка из них!
- Уже написал диссертацию на тему «ЛСД как средство постижения теории относительности»? – неодобрительно шикает.
- Для тебя это все шутки, а для меня – работа… - вытягивает какую-то книжку из-под стола и с гордостью протягивает мне.
- «Книга мертвых», к примеру, - опираюсь о стену, чтобы не стечь на пол от хохота.
- Аха-ха-ха-ха-ха, Такума, ты вот сейчас серьезно?!
- А говорил, что чистый… Там есть несколько текстов про бэд-трипы. Помнишь, ты когда-то орал на меня, что товар был левый?
- Он и был левым, не пытайся оправдаться книжкой… - я пытаюсь успокоиться и прекратить истерически бить ладонью о пол.
- Ты почитай может, нет? Времени-то у тебя немного…
- Что? – резко прерываю смех. – Что ты сказал?
- Ну эм… - он мямлит, отводит взгляд. – Нам сказали тебя до конца следующей недели держать, а потом типа тебя заберут… - слушай, Шизуо.

Слушай, Шизуо…
- И ты веришь теперь в Бога, в справедливость, в то, что всем воздается по заслугам, да? – прищуриваюсь, открывая книгу наугад.
- Типа того…
- Пойдешь к Шизуо, скажешь, что я вмазался и у меня бэд-трип. Понял?
- Зачем?
- Если бы Масамунэ объяснял своим воинам всю тактику боя, они бы засыпали вечным сном до начала сражения.
- А что мне с этого будет? – щурится и гладит пальцами губы.
- Ну, если все сделаешь так, как я сказал, то и это тоже, - цокаю, видя, как он довольно улыбается.
- А твой Цербер меня не изуродует?
- Ты смотри, действительно прочел что-то из этих книжек… - очерчиваю большим пальцем линию его подбородка. – Мы будем аккуратны, правда? – я грязная шлюха, которая проводит носом по его шее, а вслед за вдохом оставляет влажный след языка. – Будем очень аккуратны, занимаясь безопасным, чистым сексом, - и теперь немного прикусить его ухо, почувствовать, как он напрягается, и эротично прошептать, - если, конечно, ты выполнишь мою просьбу.
- Я… - льстит самооценке, этот взволнованный голос. Хорошо бы, Такума, обесцветить тебе волосы, отрастить щетину, накачать тебя… - я должен закончить работу. Завтра сдать надо… А потом…
- Уговорил, - обвожу языком ушную раковину. – Я почитаю книжки.
*
Веселье. Давным-давно Шинра, обеспокоенный моим состоянием, дал мне посмотреть «Вход в пустоту», этакий арт-хаус, этакое кино не для всех, кино ни для кого. Главный герой-наркоман, как обычно случается это в фильмах, погиб по нелепой случайности, можно сказать, по стечению обстоятельств. А прямо перед его гибелью его пушер дал ему почитать «Книгу Мертвых». И после своей смерти он проходит весь путь перерождения, который был описан в этой чудо-вещи.

Очень смешно, правда? Особенно после фразы «у тебя осталось не так много времени». Еще смешно то, что вместо страданий о моем златовласом ангеле я пересказываю сюжеты фильмов.
Я не верю в настолько прозрачные совпадения. Я не доверяю приметам.

Вынимаю из стопки пыльный том с готической надписью, красиво вырисованной буквицей, тряпичной темно-синей обложкой, и прямо млею от того, как книга удобно ложится в руки. Я такой фетишист на все эти приятные тактильные заморочки, никогда не могу удержаться.
Начинает болеть между ребрами. Да-да, я все знаю… Пальцы проводят линию в воздухе, пока я, откинувшись к стене, восстанавливаю дыхание. И главный мой фетиш – чужие порезы…

Тихо-тихо-тихо, не надо только вот этого подвывания и запрокидывания головы, и этого злого рычания, и закусывания губ. Я верну его тебе, обещаю, правда, верну. Только успокойся. Только прекрати меня мучить.
Глупо, но я пытаюсь сконцентрироваться на чтении, делая вид, что меня не беспокоит боль в области сердца. И боль в области лодыжки. И боль в области живота.
Я притворяюсь, будто пальцы начинают холодеть, потому что это просто в квартире не включено отопление. Я разыгрываю такой спектакль – госпожа Бернар (16) целует землю, по которой я хожу.
«…на руках и ногах у него по 7 пальцев, в глазах — по 7 зрачков, и в каждом из них — по семь драгоценных камней. На щеках есть по четыре ямочки: голубой, пурпурной, зелёной и жёлтой. На голове у него было пятьдесят светло-жёлтых прядей…»
И еще от него пахнет сигаретами.

- Такума?
- Да? – он возится с каким-то раствором, переливая его в вытянутые колбы.
- У тебя там что, полное собрание мифов народов мира? – поднимает глаза на меня и переводит взгляд на книжку.
- Нет, эта по работе, я ее давно прочитал…
- Ты «по работе» читаешь кельтскую мифологию? С каких пор ты работаешь библиотекарем? – прислоняюсь к косяку и подтягиваю саднящую ногу.
- Изая… - он поднимается со стула и берет с полки новую пару перчаток. – Она тебе нужна?
- Мне просто любопытно.
- У тебя фамилия «Орихара». Тебе не бывает «просто любопытно».
- Что за шовинизм? – морщусь от рези в желудке. – Но вообще да, она мне нужна… Это формалин? – недоверчиво принюхиваюсь и подхожу ближе.
- Да, что-то типа того, - он довольно улыбается и делает взмахивает рукой.
- Тоже по работе?
- Изая, - поворачивается ко мне, обиженно надувает губы и упирается кулаком в щеку, - так неинтересно!
- Тебе только показалось. Это очень интересно: разговаривать о тебе.
- Расскажи мне тогда о Шизуо.
- Что за варварский курс обмена информацией? Ты мне рассказываешь сказки о своей работе, а я выкладываю тебе историю, которую ты потом донесешь Касуми? - он поднимает бровь.
- Я не стучу Касуми.
- Возможно, когда вы занимаетесь сексом, так сразу и не поймешь, что ты доносишь, но, поверь, именно это и происходит, - смущается и отворачивается к пробиркам. – Когда он тебе на ухо шепчет: «Ну что там», и ты вываливаешь ему все, что знаешь, начиная с истории Воюющих Провинций.
- Как ты…
- Касуми практически всех так вербует, - обхватываю его за грудную клетку и целую в щеку. – От кого, ты думаешь, он этому научился? – скрещивает ладони на столе.
- У меня будут проблемы, - наклоняюсь ниже и трусь носом о тонкий свитер.
- Ты и правда считаешь, что их у тебя нет сейчас? – кладу руку на его живот, и он откидывает голову мне на плечо.
- Ну какой ты ублюдок… Это заказ не от Сумиеси… - целую шею и перебираюсь к уху.
- Ага, а от кого?
- Не твое дело… - кусаю за краешек уха, и он облизывается.
- Касуми знает?
- Ты меня шантажировать хочешь?.. Это он и направил эту девушку. Я бы не взялся: слишком скучно и мутно, - прижимаюсь к нему.
- Я знаю это девушку?
- Без понятия… - целую подбородок - он пропускает вдох,- Изая, я сказал все, что знал!.. – хнычет и пытается отстраниться, хлопаю его по руке.
- Ну смотри мне, - он оборачивается и улыбается краем рта.
- Как Шизуо выдержал столько дней с тобой взаперти?
- О, мы обсуждали позднее творчество Оэ – крайне занимательная тема. С тобой о таком не поговоришь…
___
14. Сартр, «Слова»
15. Паланик и его «Невидимки»
16. Известная французская актриса

@темы: fiction

---

Время стихов Даны Гилмор.

Коричневые занавески,
А я неделю не ел.
Но это ещё не предел,
Да и есть мне, в общем-то, не с кем.

---

Сегодня начал читать Кьеркегора, "Дневник обольстителя", и...

Духовная сторона, преобладающая в его натуре, не допускала его довольствоваться низменной ролью обыкновенного обольстителя: это было бы слишком грубо для его тонко развитой организации; нет, в этой игре он был настоящим виртуозом. Из дневника видно, что конечной целью его настойчивых желаний был иногда только поклон или улыбка, так как в них именно, по его мнению, была особая прелесть данного женского существа. Случалось таким образом, что он увлекал девушку, в сущности совсем не желая обладать ею в прямом смысле этого слова. В таких случаях он продолжал вести свою игру лишь до того момента, когда девушка была наконец готова принести ему в жертву все.

Видя, что такой момент наступил, он круто обрывал отношения.

Благодаря его блестящим дарованиям и почти демоническому умению вести свою игру, подобные победы давались ему очень легко, даже без малейшего шага к интимному сближению с его стороны: ни слова любви, ни признания, не говоря уже о клятвах и обещаниях. Тем не менее, победа была полная, и несчастная страдала тем более, что в своих воспоминаниях она не могла отыскать ни малейшей точки, на которую могла бы опереться. Она как будто попадала в какой то заколдованный круговорот: бешеный вихрь подхватывал ее мысли, чувства, упреки себе, ему; прощение, надежда, сомнения – все кружилось, путалось в ее мозгу и сердце. Иногда ей казалось даже, что все случившееся с ней было лишь бредом, фантазией – так, в сущности, не действительны были их отношения друг к другу. Она не могла даже облегчить душу, поверить свою тайну кому нибудь: ей нечего было поверять. Сон, мечту можно еще передать другому словами, но случившееся с ней в действительности мгновенно таяло, обращалось в ничто, как только она хотела воплотить его в словах и образах; да, оно исчезло, но в то же время продолжало давить ее тяжким бременем. Горе такой жертвы было не сильным, но естественным горем обманутых и покинутых девушек: она не могла облегчить своего переполненного сердца ни ненавистью, ни прощением.
_____

Да ладно тебе, Серен!

1. Камю, "Чума"
Я ужасно жалею, что прочел критику до того, как прочел саму книгу, ибо чужое прочтение чумы как второй мировой прочно во мне засело, и я практически читал, наполненный этой мыслью. Крайне все достойно, занятно, и я даже распереживался, когда умирал Тарру.
Где-то в конце крайне любопытные размышления об убийстве.

2. Голдинг, "Повелитель мух"
Ее хвалил Данте, Рю, и, мне кажется, я реально облажался, потому что эмоциональный фон моего чтения: "Эм....ну и что?". У меня нет даже каких-то конкретных претензий, просто я обманут в своих ожиданиях.
В общем, не то чтобы я тут стенал, что прочел ее впустую, но.

Я не нашел каким-то охуенно новым концептом Повелителя Мух. И саму проекцию общества на детей. И вообще.

3. Капоте, "Завтрак у Тиффани"
Да простят мне небеса это богохульство, но, так как я не читал его до этого, я позволю сравнить его с Набоковым. Вот правда. Какие-то они близкие по духу. Особенно если брать "Тиффани" и, предположим, любой русский роман Набокова
Мне понравилось. Там много смешных шуточек, хороший слог, я удовлетворен.

@темы: книги

---

+++

Название: Rock-n-rolla
Автор: Entony
Бета: the absurd
Фэндом: Durarara!!
Персонажи: Шизуо/Изая
Рейтинг: NC-17
Жанры: Драма, POV, Слэш (яой)

Предупреждения: Нецензурная лексика, BDSM, OOC, Насилие

Саммари: все фильмы Гая Ричи.

Комментарий: NC-17 стоит здесь не просто так. Наркотики, насилие, разврат, детальные описания всего, что придумал мой воспаленный разум, нецензурная речь – все это есть. Будьте бдительны и предохраняйтесь при чтении.

Права: в этом мире мне ничто не принадлежит

 

текст6

**
- Мой хороший… мой маленький… - он обнимает меня сзади, привлекает к себе за бедра, и я упираюсь руками в стену ванной, выгибаясь под теплыми струйками воды. – Мой… - прижимается губами к шее, рядом с ухом, так горячо, так приятно, что я со стоном подтягиваюсь к нему, подставляю рот, и мы целуемся, закрыв глаза, будто в пошлой сцене романтической комедии: под дождем, мокрые, влюбленные.
- Мой… мой… мой… - задыхается, пытаясь одновременно целовать меня и заткнуть словами. – Мой… мой… мой… Так люблю тебя, - чуть наклоняет меня, я устраиваюсь удобнее под ним, и он медленно, очень аккуратно, сжимая мою ладонь, покусывая мое плечо, входит в подготовленный анус, и я только открываю губы в стоне, чувствуя, как податливо двигается ему навстречу мое тело. Ужасно хочется его, хочется целовать его саднящими от мелких укусов губами, хочется всего его потрогать, хочется встать перед ним на колени, потереться о бедро, погладить там, где его еще никто не касался, языком исследовать весь пах. Но он не разрешает мне повернуться, прижимает телом к стене и шепчет совсем неразборчивое «явсесамненадо».
- Мой… - утыкается носом в затылок, и начинает двигаться, прислушиваясь к моему телу, не наращивая ритм, так, чтобы я каждой клеткой почувствовал его присутствие. Так хорошо… подаюсь назад и сжимаю ладонью его бедро. Глубже…
- Шизуо… Шизуо… Шизуо… - облизываю собственную ладонь и упираюсь лбом в кафель. – Шизу…
Сильнее сжимаю рукой член и запрокидываю голову.

Подставляю под воду пальцы в липкой сперме.
Ненавижу тебя. Ненавижу себя.

Спина покрывается мурашками от холода. Выкручиваю до отказа кран горячей воды и возвращаюсь под душ.
Я так жалок.
**
Он сидит ко мне в пол-оборота и курит, медленно затягиваясь и медленно выпуская дым, а я лежу и придумываю сравнения и сам утомленно улыбаюсь их изощренности. «Шизуо, ты так похож на Акутагаву, что рядом с тобой тут же хочется закончить свою жизнь самоубийством», «Шизуо, тебе так идет дым, будто бы ты был рожден богом тумана», «Шизуо, ты так похож на ангела в этом невесомом одеянии из выдохов; хочешь, я буду дышать только рядом с тобой и постепенно гибнуть от пассивного курения, чтобы ты смог проводить меня на Небеса?».
Шизуо не хочет, чтобы я умирал постепенно. Шизуо не согласен с естественным ходом вещей. Шизуо не готов ждать.
Я разглядываю его профиль, зарывшись в одеяло, и в темноте пытаюсь различить хоть какие-то эмоции на его лице. Что чувствуют убийцы, господин Гренуй? (11) О чем они размышляют, когда слышат мерное сонное дыхание своей жертвы?
Что должны чувствовать убитые, госпожа Салмон? (12) Должны ли они лежать и наслаждаться видом своего палача? Стоит ли им так пристально разглядывать его совсем не с целью дать более точный портрет полиции?

Наверное, я уснул в ванной, он одел меня, принес сюда, накрыл одеялом, а сам сел около балкона играть во взрослого мужчину, который только и делает, что курит, пьет и участвует в драках.
Выглядит отвратно. Это, Шизу-тян, абсолютно не приближает тебя к образу состоявшегося человека, который может защитить тех, кто ему дорог. Тебе-то, безусловно, кажется, что те парни в подворотнях, которых ты видел в детстве, пока вы с братом играли в прятки, выглядели очень круто, туша бычки о подошвы и сплевывая на тротуар, и испуганные девушки жались к ним, потому что знали, что найдут у них поддержку. Пока ты, Шизу-тян, культивировал в себе животное, я изучал психологию, и я скажу тебе: как бы ты ни старался, сколько бы ты ни пил, ни курил, ни корчил из себя брутального мужика, ты по-прежнему все тот же ребенок, который не может заступиться за своего брата и у которого трещат кости, когда он пробивает стену. Это нельзя изменить сигаретами, выпивкой и царапинами.
Особенно царапинами, - думаю я, наблюдая, как он откидывает голову, волосы спадают с лица, и становятся заметными новые синяки – мерзкие темнеющие пятна под глазом и на скуле. Проводит ладонью, будто бы не узнавая себя, ощупывает лицо, пальцами обводит губы, нос, лоб, стараясь запомнить, как он выглядит, когда больно; гасит сигарету и поднимается. Я тут же закрываю глаза, как будто мне пять лет и я уличен в подглядывании, и старательно начинаю сопеть. Он вытряхивает на кухне пепельницу, наливает что-то в стакан, возвращается в комнату и садится подле моих ног, спиной ко мне. Отпивает из стакана – мне в нос ударяет запах алкоголя, открываю глаза и рассматриваю его спину.
Грандиозных усилий мне стоит удержать в горле фразу «Шизуо, у тебя кровь», я сжимаю одеяло и советую себе заткнуться. Это не мое дело. Не мое дело. Не мое дело.
Он мнет рукой шею, расставляет шире ноги и тихо выдыхает.

Черт, - закусываю я губу, когда рубашка отлипает от тела и на ней особенно четко проявляются следы от раскрывшихся порезов. Никто не смеет касаться тебя так, как касаюсь я. Где ты нашел мудаков, которые смогли достать тебя так, что пришлось напрягать мышцы спины настолько, чтобы открылись раны? Кто достает тебя больше меня?! Покажи мне этого человека и я убью его, потому что я ненавижу конкуренцию.

Он сидит, свесив с коленей кисти, и такое ощущение, что в руках он держит копье, охраняя мой сон, готовый всадить древко в любого, кто посмеет его нарушить. Пока зверь спит рядом со мной, мне снятся хорошие сны, которых я не помню с утра. Зверь не пустит ко мне то, что сможет сделать мне больно. Он предпочитает ранить меня собственноручно.

Щелкает пальцами и неосознанно водит рукой в воздухе. У Шизу-тяна развивается невроз?..
Вытягиваю ногу и касаюсь стопой его поясницы.
- Ты не спишь?
- Уже нет.
- Ну ладно, - отпивает из стакана. Собираюсь с силами.
- Шизуо, я совсем тебе не нравлюсь? – разглядываю потолок.
- С чего ты это решил? – он даже не оборачивается.
- Ты перенес меня из ванной – и больше ничего. Я…
- Ты… - раздраженно передергивает плечами. - Можешь считать, что из ванны я забрал вымокшего кота и из любви к животным положил его спать в свою кровать. Не более того, - в стакане ударяются льдинки.
- Ты пытаешься абстрагироваться от того, что я это я, - провожу пальцами вдоль его позвоночника.
- Ну знаешь, кто бы на моем месте не пытался… - наклоняет голову, и я останавливаюсь около кровавых полос.
Где-то в глубине моего тела появляется смутное желание аккуратно разрезать его рубашку и припасть губами к разрывам, чтобы тихо-тихо утешать его, лечить, сидеть с ним половину ночи, трогать его ребра и сцеловывать кровь. Это желание, оно ползет от живота к горлу, и вырывается наружу судорожным хрипом.
- Что со спиной? Опять нарвался на учеников средней школы? – это не касается меня, успеваю подумать я перед тем, как слышу свой жалостливый голос.
Странно, что Ямагучи отпускают тебя одного. Ты ведь ценный сотрудник, отвечаешь за меня и все такое. А вдруг с тобой что-нибудь случится? Они выдадут мне нового зверя, который точно так же будет налаживать со мной контакты, выслушивая мои занятные истории и истерики?
- Да, твои школьники меня преследуют… видно, не наигрались в детстве в догонялки, - смешок. Упираюсь ногой в спину.
- Прости меня.
- За что же?
- Я доставляю слишком много неудобств.
- Такие твои фразы доставляют их еще больше… Изая, - он шикает и оборачивается. – Ты понимаешь, что если через неделю – то через неделю? Что я не прикоснусь к тебе раньше? Что я…
- Ты вообще меня не коснешься, - перемещаю ногу ближе к затылку, прямо на рану.
- Нет, я… - он хмурится, а я закрываю лицо ладонями, потому что терпеть не могу плохой актерской игры.

Не прикоснешься, Шизуо, ибо лекарства убьют меня раньше. И последнее, что я буду помнить в своей жизни, это укус иглы.
Я же, блять, не просто так валялся на холодном кафеле. Я успел все хорошо обдумать, очень хорошо обдумать, так хорошо обдумать, что почти убедил себя, что ничего страшного не происходит. Я хотел умереть от твоей руки?! Я умираю от нее! На что я, собственно, жалуюсь?..
Жалуюсь я на следующее, блять, выслушай меня, пожалуйста! Я жалуюсь на то, что теперь не я один ношусь со своей болью, со своей зависимостью, со своей тоской. Теперь это все живет в тебе, и я, ну как бы, чувствую за тебя ответственность, ох, твою мать, все не то.
Я же не доверял тебе. Понимаешь? Не доверял! Даже когда рыдал тебе в плечо. Даже когда ты снился мне голым. Даже когда мы целовались. Даже когда еще три часа назад я дрочил на тебя. Даже когда ты принес и вымыл меня от блевоты. Даже когда остался утешить меня во время очередного кошмара. Я не доверял тебе, сука ты.
А ты все равно умудрился меня предать.
И вот когда я лежал на ледяной плитке, чувствуя, как больно бьют струи по ребрам, я думал только об одном:
Как это так все вышло, м?

А теперь я лежу здесь, припечатанный твоими физическими увечьями, и понимаю, что я не следую логике. Я следую желанию утешить и успокоить тебя, вырвав свое сердце.
Надавливаю пальцами на виски.
Все настолько неудачно сложилось, что я даже и не знаю, кого из богов в этом обвинять.
К какому врачу мне обратиться? По какому номеру позвонить?

Это растет где-то внутри меня, яичувствую себя практически женщиной, слабой, беспомощной женщиной: это чувство, оно гнездится у меня под сердцем, я почти задыхаюсь от волнующего ощущения наполненности. И сейчас я слышу его злой клекот и шорох расправившихся крыльев. Птица во мне куда больше того пространства, которое может предоставить ей мое тело, и поэтому я лежу в предвкушении сочного звука разрываемой кожи спины, из которой растут крылья.
Ты сделал меня клеткой для этой хищной твари. И теперь она хочет вырваться из меня и вернуться к тебе.
А я ведь так к ней привязался, что не могу просто бросить ее здесь. И я остаюсь с тобой. Остаюсь.

Куда я денусь? Разве что сейчас я разбегусь, прыгну с балкона и нырну в небо, а там уже никакой боли, никакой злобы, никакой тоски. И там нет этого раздирающего изнутри чувства отчаяния. Я ничего не могу, ровным счетом ничего, Шизуо.
Спроси меня кто-нибудь, что такое бессилие, я попросил бы его представить себя на моем месте: я все вижу. Все понимаю.
Но ничего не могу сделать.
Я хочу уйти от тебя, правда. Но не могу.

Хочешь убить меня – убей.
Хочешь разрезать на части – разрежь.
Сделай со мной все, что посчитаешь нужным. Это тело больше ни для чего непригодно, кроме как лежать здесь, рядом с тобой, и задыхаться от раны, которую выклевывает орел, взращенный на моей крови.

Похуй на все.
Правда, Шизуо.
Похуй на все.
Просто останься со мной до утра.

Сжимаю пальцы.
Моя нога теряет опору: он подползает ко мне на локтях и тычется носом в щеку.
- Изая… я…
- Замолчи, - убираю руки с лица и вытягиваю их вдоль тела. – Просто замолчи, - я вылит из мрамора, я не могу повернуть к нему голову и посмотреть в его паскудные карие глаза. Я могу смотреть только прямо.
- Посмотри на меня, - хрипло.
- Нет.
- Прекрати вести себя как ребенок.
- Прекрати мне указывать.
- Изая! – упирается рукой рядом со мной и зависает над моим лицом. – Посмотри на меня! – неохотно перевожу взгляд и застываю. Ох, рыцарь…
«Кто ты?» - эй, как это получилось?.. Быстро провожу пальцами по заплывшему лицу, касаясь ссадин и синяков, которые раньше были незаметны, и силюсь узнать в этих искаженных чертах Шизуо. Он закрывает глаза и сдается на милость моих рук. «Кто ты?» - не узнаю его, хотя трогаю те места, которые мне доподлинно известны: вот выемка губ, шрам на левой скуле, затертая ссадина на переносице, - но вот заканчивается мой дикий волк, и начинается избитая собака: порез рядом со ртом, опухшая щека, рассеченная бровь…
Они изуродовали моего зверя, и теперь он боится прийти ко мне, приласкаться, потому что знает, что я буду в гневе.

Суки.
Не прощу.

- Шизуо, - забираюсь пальцами в волосы. – Больно? – массирую пальцами шею и подаюсь вперед на аромат виски, идущий от приоткрытых губ.
- Пройдет, - тихо. – Изая… почему я должен тебе все объяснять, - губы кривятся от недовольства, - почему ты не можешь читать мысли, а, Изая?... – глажу его по щеке и приподнимаюсь на лопатках, чтобы облизать словами ухо.
- Я могу, - спускаюсь ладонью к лопаткам и аккуратно пробегаюсь вдоль позвоночника. Ах, Джек, я такая доверчивая проститутка, давай ты сейчас выпотрошишь мне живот, а я сдохну с твоим именем на губах?
- Что я хочу тебе сказать? – облизывает край подбородка. Хороший, хороший Шизуо…
- Ты хотел меня… - провожу губами от уха до губ. – Но тело не слушалось… Хотел, потому что я был таким милым, таким трогательным, таким… - выдыхаю в губы. «Беззащитным».
Он просовывает руки под спину, крепко-крепко обнимает меня.
- Изая… - смущенно прячется в мои волосы. - Тебя задевает то, что ты мне не нравишься?
- Мне это безразлично, - почесываю его затылок.
- А если бы я сказал, что ты очень красив?
- Но ты ведь не сказал этого, - вытягиваюсь вдоль его тела.
- Да, действительно, - он заводит руку за голову. - А тебе хотелось бы?
- Нет, наверное, - кладу голову ему на грудь и спускаюсь рукой к животу.
- Почему? – перебирает мои волосы и втягивает носом мой запах.
- Что от этого поменялось бы? – глажу накачанный торс и слушаю размеренное биение сердца.
- Ничего. Просто тогда хотя бы один из нас говорил правду… - приоткрываю рот и вбираю вместе с тонкой тканью его сосок. Резкий выдох – он заплетается пальцами в моих волосах и прижимает к себе.
- Ты итак не лжешь, Шизуо… - сползаю на живот и закрываю глаза.
Мне тошно от того, что я говорю. Ты отлично лжешь, Шизуо. Только я лгу еще лучше.
Покажи мне в этой комнате человека, которого интересует правда, если ложь так обольстительна и привлекательна. Покажи того, кто захочет вернуться в реальность, если нам так комфортно в воображаемом мире нашей привязанности.
- Изая… - теплая рука забирается под ворот майки и ласкает шею. – Почему они тебя ищут? – настороженно замираю.
- Почему ты спрашиваешь?
- Я имею право знать, нет?
- Это ведь было не твоим делом, - поднимаюсь на локте.
- Но теперь ситуация изменилась, - он широко улыбается и гладит меня по голове, и я, не сдержавшись, довольно урчу ему в живот.
- И как же она изменилась? – жую край его майки. – Ну, кроме того, что она стала хуже…
- Теперь я во все это вмешан… - пальцы ласково проходятся по щеке, и я, просунув руку ему под спиной, обнимаю его за талию.
Ох ты, сука, это было неожиданно! Точно, теперь же ты, следуя твоей истории, не просто хочешь передать меня Тому, но еще и скрываешь меня от якудз, ай да Шизуо! Только я хитрее…
Приподнимаю майку и провожу кончиком языка по животу, слушая твой скомканный выдох.
Ты же хочешь узнать, стоит ли меня защищать, да, рыцарь? Хочешь послушать, почему эти недоумки так бесятся, почему я им так нужен? Ты хочешь меня спасти…
Запускаю руку под ткань и удобно умащиваюсь на его бедрах, щекой касаясь нежной кожи ниже пупка.
- Который час?
- Около двух.
- А ты не проспишь?
- Тебя это волнует? – интонация резко забирается вверх, и проступают ноты агрессии. Почему ты злишься? Не злись, я не хочу, чтобы ты злился, - целую выступающую кость, и он, выдыхая сквозь зубы, кладет руку на мой затылок, поглаживая большим пальцем шею. – Расскажи, я все пойму… - в твоем голосе слишком много отчаяния. Не знаю даже, кого из нас нужно спасать.
- Мне казалось, что будет весело, - забираюсь носом под его майку, и он накрывает нас одеялом. – Знаешь, как в компьютерных играх: надо что-то сделать, чтобы достигнуть следующего уровня… а я хочу быть очень сильным. Это все сначала было таким простым, как в «Картах»: все друг другу улыбаются, жмут руки… - он кладет на меня ногу и гладит лодыжку. – Шизуо, они все глупее меня, понимаешь? Так это все злит… - заползаю дальше под майку. – Как я недосмотрел?..
- Что произошло?
- Я не слишком честно вел сделку… - кладет руку мне на спину, и я щекочу дыханием его торс.
- Плохо верится в то, что они сами тебя поймали. Не открылся ли ты сам?
- Типа того… Я не лег под босса, - упираюсь лбом в его живот.
- Почему?
- Я не сплю с теми, кто мне противен, - стягивает с моей головы свою майку и привлекает к себе.
- Но ты же спишь со мной… - темно-карие глаза близко-близко, и в темноте кажется, что они черные и в них можно увидеть будущее, как в воде на дне колодца. Скажи мне, что нас ожидает…
- Поцелуешь меня? – улыбается и укладывает меня к себе под бок. – Пожалуйста… - царапаю живот, и он прикрывает глаза.
- Нет, - прячу лицо у него под мышкой и губами обхватываю майку. - Мне надо подумать над тем, что я тебе нравлюсь, не отвлекай меня, - гладит тыльной стороной ладони мое лицо.
Придурок.
- Хочешь, фильм посмотрим?
- Я хочу, чтобы ты меня поцеловал, - он поднимается с футона, и я заворачиваюсь с головой в свое фиолетовое одеяло. Где же моя иголка с нитками? Самое время зашить себе рот.
Я ведь действительно не могу остановиться, и мне кажется таким нелепым, что мы тратим время на разговоры, когда мы можем лежать рядом и молчать. Понимаешь, Шизуо, это ведь даже слишком интимно – лежать и молчать. Нельзя же ничем оправдаться. И я буду видеть, как ты прикрываешь глаза, когда я касаюсь твоего лица, и ты не сможешь сказать мне «нет». И я не смогу сказать тебе «прекрати», когда ты потянешься ко мне. Мне придется быть с тобой честным.
Садится обратно, и слышен шорох работающего компьютера.
- Изая… - рука пробирается под покрывало, и я кусаю его за пальцы, оставляя на языке горьковатый привкус табака. Вскрикивает от неожиданности и рывком стягивает ткань. Закрываю глаза. – Изая! – не хочу смотреть на тебя. Мне приходится сталкиваться лицом к лицу со словами, которые я только что произнес.
Теплая рука касается низа живота. Горячий язык облизывает нижнюю губу. Приоткрываю рот.
- Все равно не поцелую… - насмешливо выдыхает, и его слова стекают в мой пищевод, где их раздирают на части бабочки.
Вслепую провожу пальцами по его лицу, глажу подбородок.
- Что за фильм?
- «Rock-n-Rolla».
*
Я не могу уснуть, потому что внутри моего черепа царапаются жуки, каждый из которых несет на своей спинке слово «Рок-н-ролльщик». Гай Ричи – сын шлюхи и Сатаны. И я больше никогда не буду смотреть его фильмы.
«Всем нравится красивая жизнь - кому-то ближе бабло, кому-то наркота. Одним секс, другим гламур, третьим слава. Но Рок-н-рольщик, он не такой. Настоящему Рок-н-рольщику нужно всё и сразу!»
Выворачиваюсь на спине.
Настоящий Рок-н-ролльщик, Ричи, подыхает раньше, чем успевает понять, как сильно он проебался с этим «все» и этим «сразу».
Напишу длинные мемуары в назидание потомкам и детям, которых у меня никогда не будет, где расскажу, что чем больше смеешься, тем больше приходится плакать. Подпишу петицию о запрете просмотра фильмов, сделанных в Голливуде. Отошлю жалобу в министерство информации и подам иск на Ричи.
Это все такая неправда.

Грудная клетка Шизуо размеренно поднимает и опускается, а я, приложив к ней ухо, слушаю биение его сердца.
Тогда, в семнадцать, думал ли я о том, что однажды пожалею, что принял наркоту? Думал ли я о том, что этот далекий день, когда мне захочется жить полноценной жизнью, настанет? Приходила ли ко мне мысль, что все станет настолько дерьмово, что я предамся мечтаниям о том, «как могло бы быть»?
А с другой стороны, если бы я не был таким конченным, если бы берег свое тело, избегал контактов с людьми, от которых за километр пахнет неприятностями, встретились бы мы с тобой сейчас? Была бы у меня возможность оценить то, как снисходителен ты ко мне и как прощаешь абсолютно все? Если бы я не был таким жалким сейчас, принял бы ты меня?
Нет. И, безусловно, мне так хочется сейчас находиться с тобой, и я теснее прижимаюсь к тебе…
Но если бы сейчас кто-нибудь предложил мне обменять почку на возможность тебя не знать, я бы согласился без раздумий.
Ты делаешь меня очень слабым. Настолько слабым, что я и дышать-то могу, только когда ты рядом, а все остальное время – плачу и задыхаюсь. И я не люблю тебя, Шизуо, я не люблю тебя.
Я по-прежнему так сильно тебя ненавижу, что кости выходят из суставов. Но нет тебя – нет меня. Занимательная алгебра.

Если бы мы жили с тобой в разных странах или хотя бы в разных городах, мы смогли бы избежать участи быть знакомыми, мы смогли бы никогда не встретиться. У нас был бы шанс прожить счастливую жизнь. Мы упустили его.
Дьявол! Давай же вслушаемся в этот звук утекающих возможностей.
С каждой секундой все будет становиться только хуже.

Я сжимаю его руку и кладу голову на плечо.
Какая разница.
Завтра не наступит никогда.
**
Мрачное воскресение.
Ты открываешь глаза и с самого порога утра ныряешь в безысходность. Крышка фортепиано откинута, и Реже Шереш наигрывает знакомый мотив. Ты похлопываешь инструмент в такт, другой рукой смазывая мылом шею, напеваешь слова и двигаешься в кухню за табуреткой. Набрасываешь петлю на крюк в потолке, встаешь на стул и замираешь в предвкушении того, что сейчас-то дверь обязательно откроется, придет твой спаситель, снимет с тебя веревку, потреплет по голове и скажет, что ты глупый, глупый, он же тебя так любит, что ты делаешь. Он придет, утешит тебя, фыркнет тебе в волосы, засмеется, обняв, расскажет о том, что вы со всем справитесь, раньше же справлялись. Поэтому совсем не страшно видеть эту даму в углу, которая так загадочно тебе улыбается. Ты веришь, нет, ты знаешь: он уже едет в метро. Через десять минут он будет здесь.

Дверь закрыта.
Никто не придет.
В самом конце ты окажешься в полном одиночестве.

Но сейчас ты цепляешься за руку и шепчешь в открытые пальцы посиневшими губами: «Только не уходи. Я умоляю тебя. Только не уходи». И он остается.
Потому что даже перекачанный таблетками, плохо разговаривающий, вонючий, грязный, ты нужен ему.
Пока нужен.

Он поклялся любить тебя вечно.
Но в наше время вечность длится немного короче, чем раньше.
**
Задеваю пальцами его лоб, отводя в сторону челку. Рассеянно, сонно улыбаешься и трешься о мою ладонь. Птица внутри меня бьется о грудную клетку, обрадованная утренней кормежкой.
- Ложись… - приподнимаешь руку, и, когда я ныряю к тебе под одеяло, обнимаешь меня, обезоруживая теплотой и уютом.
- Тебе не надо на работу?
- Нет… - проводит носом по виску и целует в щеку. – Спи.
И я затихаю, прижимая кулаки к твоей груди.
*
Осторожно, стараясь не будить, освобождаюсь от его руки и иду в ванную.
Открываю шкафчик.

Я буду жить не очень долго, не очень счастливо, не слишком достойно, и я не стану примером для других. Я буду жить вором, выкрадывая у вечности каждую секунду своего существования.

Встречаюсь с собственным отражением в зеркале. Я сейчас выгляжу лучше, чем когда-либо еще.
Ты предаешь меня, Клеопатра, но мои чувства снесут и эту рану (13).
Я хочу быть с тобой, упиваться твоей виной, дышать отравленным раскаянием воздухом. Я хочу видеть, как ты страдаешь.
И ты не заставишь меня умереть.

Надламываю горлышко ампул. Мелкой алмазной пылью на пальцах остается битое стекло. Бесцветная жидкость утекает в канализацию.
- … что ты делаешь? – он застывает в дверях, с удивлением смотрит на меня и делает шаг вперед. Не подходи.
- Ничего, - молча стоит на месте какое-то время, потом закрывает дверь и цокает, складывая руки на груди.
- И ты знал? – переворачиваю очередную ампулу. – Ты знал, и все равно лег рядом со мной? – методично продолжаю уничтожать упаковку. – Блять, как ты мог?! – дергает меня за плечо, и я поджимаю от обиды губы, сосредотачиваясь на движениях пальцев. – Почему ты не ушел, Изая?! Не попытался отомстить мне?! Почему ты остался и сделал вид, что ничего не произошло?! – надрывно кричит. – Отвечай мне!
Молодец, кричи сильнее, чтобы я точно забыл все наработки к этой сцене! Давай! Что тебе стоит! Меня колотит от осознания того, что я делаю, от того, что происходит, но так нужно! Я же принял решение.
- Куда мне идти?.. – нервно касаюсь пальцами лба. – С кем еще мне лечь рядом? Давай позвоним этим людям, я с радостью с ними познакомлюсь… - последняя капля лекарства, бросаю пачку на пол.
- Что с тобой происходит?! – пихает меня, и я натыкаюсь спиной на раковину. – Ответь! Изая, почему?!
- Ты действительно такой придурок?.. – на секунду перестает мучить меня риторическими вопросами, а потом кривит губы.
- Ты готов пойти на все, чтобы выиграть у меня, да? – склоняет голову набок, и челка закрывает глаза. Голос становится тихим. – Это же очередной уровень в твоей игре… - мудак.
- Да, точно, - зло ударяю его в плечо. – Правильно, это только очередной уровень! Сначала поверить кому-то, а потом узнать, что он пытается тебя убить! Э-ге-гей, как занятно! Блять… - все-таки не сдерживаюсь и закрываю ладонями лицо.
- Я не…
- Что ты «не»?! Ты не хотел, да?! Ты чисто случайно сначала делал вид, что ты так меня понимаешь, ни в чем не упрекаешь, что можешь поддержать меня?! Или ты вообще ничего мне не говорил, и это только мои фантазии?! И ты не собирался давать мне эти таблетки! Я сам их купил и сам принял! Так, Шизуо?! – маленькая комната заполняется моим криком.
- Не так… - он подносит пальцы ко рту и с силой кусает их. – Я правда хочу тебе помочь…
- Убив меня?! Огромное, блять, спасибо!
- Да пошел ты нахуй! – он вскидывает голову и щерится. – Ты сам умолял убить тебя, а теперь ты корчишь из себя недовольного?! Нашел смысл жизни за три дня?!
- Да, нашел! Что ты вообще обо мне знаешь?! – ударяю его по лицу, и на месте пощечины остается алый след.
- Ты думаешь, тебе больно?.. – мы закованы в одну цепь, идиот, и я слышу каждый отголосок твоей боли, я знаю, что раню тебя. Но ты скажи, скажи, как все на самом деле, или придумай что-нибудь, и я поверю в любую ложь, ты же сам видишь, как со мной все плохо. Я ведь даже не могу тебе в любви признаться, потому что это неправда, и ты это знаешь. И мне абсолютно нечем тебя удержать.
Ты не слышишь звона металла, когда отдаляешься от меня, но ошейник на моей шее болезненно затягивается по мере того, как ты отходишь в сторону. Я слишком гордый для того, чтобы любить тебя. И поэтому я просто терплю боль.

Он отворачивает голову и открывает дверь. Медленно выходит в коридор, поворачивает ключи в замке, достает кошелек, вынимает оттуда деньги.
- Уходи, Изая, - дежавю.
- Что?.. – я растерянно опускаю руку, и блестящие стеклянные пылинки порошком осыпаются на пол. – Куда мне идти?
- Куда угодно. Я тебя прошу… - он с силой зажмуривается и сжимает пальцы в кулаки. – Уходи.
Изваяние пытается спрятаться за челкой. Бумажки, плавно танцуя в воздухе, опускаются на пол.
- Ты окончательно ебнулся, Шизуо? – прекрати бесить меня, иначе сейчас мой язык раздвоится, и я отравлю твою жизнь. – Скажи мне, Хэйвадзима, тебе кажется недостаточным то, что я молча делаю вид, что ничего не произошло? Тебе кажется, что я мало унижаюсь?! – толкаю его в плечи, и он многострадально запрокидывает голову, кривя губы.

Сукин сын… Кусаю себя за пальцы. Ну что, что мне сделать, чтобы заткнуться, чтобы не портить ситуацию еще больше… Хочешь, вырву себе язык и никогда больше не пророню ни слова, буду только немо тебя обожать? Хочешь, вырву себе легкие и не посмею вздохнуть в твоем присутствии? Хочешь, вырву себе сердце, вымою его и положу рядом с тобой на тумбочку, чтобы оно билось в такт твоему дыханию?

- Ты унижаешься?! А нахуя?! – отбрасывает мои руки и ведет плечами. – Ты можешь идти, Орихара! Давай, пиздуй, дверь открыта! – главное, не расплачься, когда я буду уходить, ок?
- Я не это хотел сказать.

Я вообще ничего не хотел говорить, просто… мне так обидно, Шизуо. И еще как-то больно, как-то нездорово, знаешь. Я ведь обычно мальчик-самоконтроль, собранный, холодный, а сейчас готов упасть на колени и ждать, пока из моей спины прорастут крылья, чтобы я смог спрятаться от тебя. Я не хочу любить тебя, Шизуо. Я не нахожу в себе сил поверить людям. В этой жизни мой фонд доверия к миру исчерпан. Свяжись со мной в следующей реинкарнации.
Позови меня в следующей жизни, когда я смогу спокойно воспринять то, что от того, смотришь ты на меня или нет, зависит частота моего пульса. Позови меня. Я приду.
…
БЛЯТЬ, КОМУ Я ЛГУ! Я хочу быть с тобой прямо сейчас, я хочу обладать тобой прямо здесь, мне так надоело ждать, мое тело ужасно тоскует по тебе, я только и делаю, что пытаюсь не потерять остатки самообладания, вдыхая твой запах, я держусь из последних сил…
Мне плевать, что ты хочешь меня убить. Мне плевать, что ты хочешь меня сдать. Мне плевать, что ты со мной только из-за денег.
Мне плевать абсолютно на все. На всех. Какое мне дело до этих условностей: друг-враг, всей этой философской чуши, всех этих разговоров… Важны только чувства. Ну или то, что выжирает меня изнутри. Может, этому есть и другое название.

Ты будешь моей идеальной Джульеттой, я убью себя в твою честь!
Это все самообман, это только самовнушение… Выпишите мне больше этих таблеток, пусть их действие продлится дольше.

За полторы недели больше, чем за всю жизнь, Шизу.

- Шизуо… - мой ли это голос, который сейчас может произнести только его имя? Я ли это подхожу к нему и чувствую спазм, когда вижу его подрагивающие губы? Я ли хочу обнять и успокоить его, и поэтому протягиваю к нему руку? Я ли испытываю предсмертную агонию, когда он избегает моих пальцев и в беззвучном крике приоткрывает рот?
Болезненно морщится, упирается в стену и закрывает лицо ладонями.
- Уходи… - ты не сможешь укрыться от меня.
- Не смей… - прислоняюсь лбом к его плечу, - не смей теперь оставлять меня одного… - у меня не хватает сил на злость, я всего лишь хочу, чтобы ты прекратил повторять это ужасное слово, чтобы ты укутал меня одеялом, хочу, чтобы мы вместе пережили еще одну ночь ломки, это так просто, Шизуо… Для того, чтобы быть вместе, просто не нужно быть поодиночке, понимаешь? – Ты ведь хочешь быть со мной, правда? Хочешь выслушивать мои исповеди? Хочешь обнимать меня во сне? Хочешь просыпаться со мной утром? Хочешь?..– пальцы предательски дрожат, когда я пропускаю сквозь них светлые пряди, и опускаю ладонь ему на шею. Прижимаюсь совсем близко и слышу усталое биение его сердца.

Я неподходящая для тебя компания, я знаю. Я весь такой несуразный, со мной всегда так трудно, хуже всего: я не могу дать никаких гарантий, что завтра мы все еще будем вместе. Я не могу дать гарантий, что мы будем вместе до сегодняшнего вечера. И твое сердце не выдерживает уже сейчас: оно бьется тише, медленнее, не желая быть охотничьей собакой, которая бежит за моей эфемерной любовью, - а я только хохочу над его потугами.
Глупый, глупый Шизуо, я смеюсь, потому что пытаюсь не заорать от страха и не спугнуть твою худую борзую, которая принюхивается к моему кровавому следу.
Шизу, это ведь не любовь… это хуже. Это больнее. Это сильнее. Любви.

- Я…- в муке кривит губы, кладет руку мне на затылок, привлекая к своему плечу, и я, растерянно сжимая кулаки, приготовившись обороняться от стрел, вдыхаю его запах. – Ну пожалуйста, уходи, - он крепче прижимает меня к себе, наклоняясь над ухом. – Если мы будем вместе, это убьет нас… Это убьет кого угодно… Твоя любовь, Изая… ей нужны жертвы. А мне нечего ей отдать… - обнимаю его за талию, судорожно целуя в шею, слизывая его холодный пот.
- Не бойся, Шизуо, я сам ее покормлю… она будет очень послушной, я посажу ее на цепь, она не тронет тебя… - истерично хихикаю и утыкаюсь носом в ключицы. – Я сам, сам, она будет только смотреть на тебя со стороны, не прогоняй ее… - обхватывает рукой мою спину, и теперь между нами не остается места ни для чего, кроме злого клекота птицы. Она так недовольна мной, что бьет крыльями по клетке. Потому что она тоже знает, что я ничего не могу ей сделать. Ее хозяин ты. Моя любовь подчиняется только тебе. А ты так к ней безразличен.
- Мы… я не могу так, - слов почти не расслышать, и он, дрожа, проводит пальцами по моим губам. Мой рыцарь, ну что же ты так сдаешься сразу, я не могу смотреть на тебя, мне не хочется думать, что я - причина твоих страданий… Он изгибается в судороге бессильной злобы.– Пожалуйста, уходи отсюда быстрее. Мы созданы для того, чтобы быть врагами…
- А я не хочу быть твоим врагом, - с силой притянуть к себе и впиться в рот, будто если я не поцелую его сейчас, то задохнусь. Горькие губы, которые отвечают мне, жадные руки, которые тут же спускаются со спины на талию, крепко обнимают и выдавливают последний воздух. Ты опять хочешь разрушать и сдавливаешь ладонями мои ребра, пальцами впиваясь в тонкую кожу. Еще – подставляю рот, и он проводит языком по небу, кусает за нижнюю губу, надавливает на щеку. Давай только целоваться. Давай не будем больше разговаривать.
Злоба и отчаяние непередаваемы на вкус, я нежно сцеловываю их, дотрагиваюсь до выемки его губ, оставляю там маленький поцелуй, а потом он отстраняется, я пытаюсь притянуть его к себе, цепляюсь за волосы и…
- Я…
- Закрой рот, Изая, я не хочу этого слышать… - зажмуривается и целует подбородок, приоткрывая рот.
- …хочу быть с тобой, - он задыхается от попадания в сердце, выгибаясь подо мной.
- Ты лжешь… ты всегда лжешь, - нервно поправляет рукой свои волосы и дергает за пряди. – Ты мне лжешь, Изая... – пьяно смотрит на меня и отводит пальцами челку. - А я тебе не буду лгать… - проводит ладонью по спине и обнимает за шею. - Слушай меня внимательно, Орихара, - хрип, полная вранья, - проваливай из моей квартиры. Из моей жизни. Я не хочу тебя видеть. Не хочу играть в твои игры… У моей любви к раненым животным есть предел, - меня съедает мелкая дрожь, я вжимаюсь в него, и он, распахивая шире глаза, пытаясь не смотреть на меня, гладит мою спину.
- Нет, Шизу, взрослые мальчики так не поступают… - они, спрятав от мамы собаку, оставляют ее потом на всю оставшуюся жизнь. И собака становится очень преданной.
- А я не хочу быть взрослым, - стискивает пальцами мои плечи и насильно отталкивает меня. – Я не хочу быть взрослым. Почему ты не предупредил меня в школе, всезнающая крыса, что в этой взрослой жизни мне не понравится? Почему ты не сказал, - проводит ладонью по моему подбородку, и я доверчиво тянусь к нему, - что здесь будет плохо?
- Я не знал, правда, не знал, - кладу руку ему под спину и обхватываю за талию. – Прости меня…
- Я прощаю тебя, - заправляет мне волосы за ухо и наклоняется к моим губам. – Я прощаю тебя за все… А теперь уходи, - зачем же тогда ты так крепко обнимаешь меня?
- Ты ведь меня не отпустишь, дурак, - я перехожу на шепот, подтягиваясь к его рту. - Ты ведь хочешь мне помочь… хочешь меня защитить… хочешь меня оберегать…
- Я хочу, - он облизывает мои губы и упирается лбом в висок. – Но в моей жизни есть и другие вещи, сохранить которые важнее. Ты очень самостоятельный. Ты справишься, - закусывает губы и с усилием отстраняется от меня. – Я не позволю тебе остаться. Я не позволю тебе разрушить то, что осталось от моей жизни, Изая.
- Ты в этом так уверен? – ах, как остро звучит мой металлический от злости голос. Им можно расчленять детей.
Важнее меня? Важнее меня?! Что может быть важнее меня, если только рядом со мной ты исходишь на такую истерику, страсть и кровь, что Мессалина завистливо кусает локти?! Что может быть важнее меня, если я тебе даже снюсь?! Что может быть важнее меня?! Если я тебя так…

Вы все меня бросаете. Ты. Мама. Отец. Сестры. Всем на меня плевать. Только вот когда я был маленьким, я не мог ничего с этим поделать. Мне приходилось прятаться в ванной под водой и плакать там, потому что никто не готов был вытирать мои сопли. Но сейчас, Шизуо, я достаточно вырос, чтобы научиться заставлять людей быть со мной. Мне откровенно похуй на твое разрешение. Я могу приставить тебе нож к горлу, могу попытаться тебя покалечить, могу взять в заложники твоего обожаемого брата, я могу заставить тебя полюбить меня… Я могу уничтожить тебя и то, что тебе дорого, заменив все это собой. Я могу сломать тебя, а потом починить, и играться с тобой, пока мне не наскучит.
Я оскаливаюсь. А ты сжимаешь пальцы в кулаки.

Только вот я не хочу этого.
Потому что это ты. Ты, который, сонно улыбаясь, чешет мне спину, чтобы я поспал еще немного. Ты, который, куря, оглядывается на меня через плечо и поджимает губы, если я не смотрю в твою сторону. Ты, который так восхитительно выглядит в обтягивающих майках или без обтягивающих маек. Ты, который слушает меня и утешает. Ты, который раздражает и бесит меня.
Если бы я не был так к тебе привязан, я бы приказал тебе остаться со мной. Но это не по правилам. Не в этой игре, где я ношусь со своими неразделенными чувствами.
И ты понимаешь, - я улыбаюсь и убираю руку с твоей талии, - радости в том, чтобы быть с тобой, если этого не хочешь ты, никакой нет. Ты не любишь меня. Но это и к лучшему.

Наклоняюсь и поднимаю деньги. Зашнуровываю кроссовки.
- До свидания, Шизуо, - дверь в твою жизнь закрывается за моей спиной.
__
11. Зюскинд, «Парфюмер»
12. Сиболд, «Милые кости»
13. Шоу, «Цезарь и Клепатра»

@темы: fiction

---

Я хацеў бы спаткацца з Вамі на вуліцы
У ціхую сінюю ноч
І сказаць:
"Бачыце гэтыя буйныя зоркі,
Ясныя зоркі Геркулеса?
Да іх ляціць наша сонца,
І нясецца за сонцам зямля.
Хто мы такія?
Толькі падарожныя, - папутнікі сярод нябёс.
Нашто ж на зямлі
Сваркі і звадкі, боль і горыч,
Калі мы ўсе разам ляцім
Да зор?"

Макс

@темы: книги

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра