I'm a five-pound rent boy, mr. Darcy.
слово, которое повторяют несколько раз, теряет свой смысл; сон, который снится на протяжении долгого времени, теряет начало и конец, ты снова и снова приходишь в одно и то же место, ты видишь одни и те же лица, и никак не можешь вспомнить: как все это началось? почему я здесь?
я просыпаюсь в 5:49, смотрю на часы и снова ложусь, успокоенный тем, что время еще есть. "время еще есть", но лучше было бы отвлечься от концепции времени, от высчитывания: три дня до новой поездки. три часа до нового дня.
в питере: зубы сводит от желания зевнуть, пальцы чешут под кадыком и извлекают изо рта глухое, кашляющее "р". петляем от фонтанки до обводного, дома становятся одним бесконечным домом. каждый тебе сосед, каждый тебе близкий; сотни окон, сотни дверей. на перекрестке яркий свет разрезает воздух, и пространство выдыхает открытой раной. у с. не дом, а декорации к литературе русской эмиграции: высокий потолок, ступеньки, предназначенные для того, чтобы слышать в спину: "осторожнее!" - и не быть осторожным.
ночью светло, и он говорит: "и это - белые ночи? и все?" - и мы смеемся, долго, с этого, "и все". и это - моя жизнь? и все? и это - я? и все? мы смеемся; чем дольше, тем становится очевиднее, что перестало быть смешно.
я говорю: хочется в другую языковую среду, выйти из русского вон. привожу ужасающую метафору, в худших традициях почвенников: представь, что русский - земля, и я черпаю из него, вытягиваю подходящие слова, и из земли растут цветы ( -- из моего тела растут цветы, и это - вечность --) ; и однажды эта земля превращается в грязь, и я только пачкаю руки, я только мараю себя языком, который больше не описывает то, что мне хочется описать.
я хотел бы попасть в другое место, в другой город, в другую страну, молчать какое-то время, исключительно м о л ч а т ь.
я просыпаюсь в 5:49, смотрю на часы и снова ложусь, успокоенный тем, что время еще есть. "время еще есть", но лучше было бы отвлечься от концепции времени, от высчитывания: три дня до новой поездки. три часа до нового дня.
в питере: зубы сводит от желания зевнуть, пальцы чешут под кадыком и извлекают изо рта глухое, кашляющее "р". петляем от фонтанки до обводного, дома становятся одним бесконечным домом. каждый тебе сосед, каждый тебе близкий; сотни окон, сотни дверей. на перекрестке яркий свет разрезает воздух, и пространство выдыхает открытой раной. у с. не дом, а декорации к литературе русской эмиграции: высокий потолок, ступеньки, предназначенные для того, чтобы слышать в спину: "осторожнее!" - и не быть осторожным.
ночью светло, и он говорит: "и это - белые ночи? и все?" - и мы смеемся, долго, с этого, "и все". и это - моя жизнь? и все? и это - я? и все? мы смеемся; чем дольше, тем становится очевиднее, что перестало быть смешно.
я говорю: хочется в другую языковую среду, выйти из русского вон. привожу ужасающую метафору, в худших традициях почвенников: представь, что русский - земля, и я черпаю из него, вытягиваю подходящие слова, и из земли растут цветы ( -- из моего тела растут цветы, и это - вечность --) ; и однажды эта земля превращается в грязь, и я только пачкаю руки, я только мараю себя языком, который больше не описывает то, что мне хочется описать.
я хотел бы попасть в другое место, в другой город, в другую страну, молчать какое-то время, исключительно м о л ч а т ь.