I'm a five-pound rent boy, mr. Darcy.
Есть моменты, когда я чувствую глубокую сопричастность со своей жизнью, когда те или иные части моего тела утопают в ней, как в болотной жиже, и я остаюсь замурованным в этой смоле. Мне не нужно ничего делать: моя жизнь, как камень, брошенный в воду, благодаря импульсу стремится к точке, которая мне неизвестна, но она существует; моя жизнь обретает какой-то смысл и цель, она становится не конвульсией, а преднамеренным рывком. И тогда мне нужно только моргать и улыбаться в нужных моментах - я становлюсь участником своей жизни, не всей ей, но какой-то определенностью частью. Я чувствую себя собой. Я надеваю нужную одежду, говорю подходящие реплики, я правильно шучу и реагирую на чужие слова - я постепенно вживаюсь в то, что называется моей жизнью, и жадно облепляю ее, как мясо обтягивает скелет, и жду, что из этого союза мертвой плоти и мертвых костей внутри родится стук сердца.
Большую часть времени я чувствую себя отрезанным от своей жизни, -от-ре-шен-ным- от нее, я чувствую себя зрителем постановки, которая мне не нравится, но я не могу уйти из чувства вежливости перед человеком, терзающим себя на сцене. Я чувствую себя пассажиром поезда, который попадает в тоннель и вдруг, в кромешной темноте, видит отблески другого поезда. Я не знаю ни его конечного пункта назначения, ни количества его пассажиров: и вот, я вижу, как кто-то выходит к окну и на короткий миг мы смотрим друг на друга, я и этот не знакомый мне человек, который стучит ладонью по стеклу и пытается что-то сообщить мне.
Я возвращаюсь к себе в купе, накрываюсь одеялом, достаю книгу, делаю большой глоток обжигающего чая. И только тогда понимаю, что это была моя жизнь, я сам нахожусь не в том месте и не в то время, не с теми людьми, не в том состоянии, я делаю не то, что нужно, и это страх парализует меня.
И я просто смотрю в потолок, я изучаю разводы, я спрашиваю, куда я направляюсь, а потом поправляю себя: это не так важно. Я не важен. Все вокруг не имеет ни малейшего смысла.
Я третьи сутки не могу реконструировать то, как я выгляжу: я распадаюсь на фрагменты и не собираюсь в целое. Я настолько оторван от своего существования, что, пока вчера я пытался потрогать свое лицо, я разодрал себе губу и поранил веко.
Большую часть времени я чувствую себя отрезанным от своей жизни, -от-ре-шен-ным- от нее, я чувствую себя зрителем постановки, которая мне не нравится, но я не могу уйти из чувства вежливости перед человеком, терзающим себя на сцене. Я чувствую себя пассажиром поезда, который попадает в тоннель и вдруг, в кромешной темноте, видит отблески другого поезда. Я не знаю ни его конечного пункта назначения, ни количества его пассажиров: и вот, я вижу, как кто-то выходит к окну и на короткий миг мы смотрим друг на друга, я и этот не знакомый мне человек, который стучит ладонью по стеклу и пытается что-то сообщить мне.
Я возвращаюсь к себе в купе, накрываюсь одеялом, достаю книгу, делаю большой глоток обжигающего чая. И только тогда понимаю, что это была моя жизнь, я сам нахожусь не в том месте и не в то время, не с теми людьми, не в том состоянии, я делаю не то, что нужно, и это страх парализует меня.
И я просто смотрю в потолок, я изучаю разводы, я спрашиваю, куда я направляюсь, а потом поправляю себя: это не так важно. Я не важен. Все вокруг не имеет ни малейшего смысла.
Я третьи сутки не могу реконструировать то, как я выгляжу: я распадаюсь на фрагменты и не собираюсь в целое. Я настолько оторван от своего существования, что, пока вчера я пытался потрогать свое лицо, я разодрал себе губу и поранил веко.
Я вообще не слишком уверен в том, что я существую.