sk

[энтони лашден]

Мы с А. сидели в Художественном музее, и она дергала рукав, слушая мою отповедь о том, что если вовремя не опомнится, кровь засыхает твердой пленкой, и потом приходится заново раздирать под водой порезы, чтобы смыть сукровицу.

- А почему... - А. сглатывает, переводит взгляд в сторону, - а почему ты не позвонил мне? Я бы сказала тебе, что ты делаешь глупость.
А я смотрю на руку А.: глубокий шрам от локтя к запястью, - и почему-то не особенно верю ее словам. Я не пытаюсь поставить под сомнение ее дружеское участие, но я в полной мере сознаю, что если бы я позвонил ей и сказал: "Дорогая, сегодня я решился добраться до своей сути, спрятанной под кожей", она бы замолчала, а потом спросила: "И как?"
Боль не получается остановить одним телефонным звонком, одной фразой, смской после часа ночи. Как если твое тело разорвало на тысячу частей, маленький пластырь с динозавриками не собирает тебя обратно.

Когда А. рассказала мне о том, как она получила эту почетную ленту "За отвагу", мы были знакомы два года и она была в одном шаге от того, чтобы назвать в честь меня свою кошку. Мы были близки; А. сидела напротив меня и, закрыв лицо, улыбаясь, рассказывала мне, что однажды она пришла домой и подумала, что будет совсем неплохо вырезать себе вены. Куда лучше, чем смотреть "Пусть говорят", куда лучше, чем идти на кухню и пялится в холодильник, надеясь, что внутри него найдется смысл жизни. Вырезать себе вены показалось отличной перспективой для пятничного вечера - стильно, модно, экзистенциально.
А. улыбалась очень широко - я отлично помню, как уголки ее губ расходятся в стороны, и ее улыбка почему-то кажется мне гримасой боли - и говорит: "Я взяла нож для бумаги, которым обычно открывала конверты, и воткнула его в руку. И просто потянула его".
А. не собиралась умирать. А., зажавшись передо мной, сцепив в замок пальцы, кусала свои губы и говорила, что она сидела несколько часов, пока кровь текла по столу, и думала только о том, что мама будет очень огорчена тем, что А. испортила бельгийский ковер. Мама пришла с работы, мама перебинтовала А. руку. После этого предполагалось, что А. заживет счастливо, попытается выйти замуж, но А. ограничилась исключительно тем, что начала выходить из квартиры.
Большой прогресс для А. - слабое утешение для ее мамы.

Во всем этом процессе самым важным было причинить себе боль, перенести страдания в осязаемую форму: я ненавижу себя и ненавижу то, насколько мне плохо, - увидеть, что вот она ты, истекаешь кровью, вот посмотри, это твои ноги, правда, теперь они больше напоминают лохмотья, а это твой бок, хотя теперь так сразу и не скажешь, а вот - не отворачивайся, дорогая, когда-то это было твоими руками. И вот ты стоишь напротив прямого отражения того, насколько ты нуждаешься в помощи, и зажимаешь рот, чтобы случайно не закричать, потому что тебя жаль себя, тебе жаль свое тело, тебе жаль, что приходится все это выносить, и больше всего тебе жаль, что ты не можешь этого вынести, потому что ты слабая. Ты очень слабая. Ты слабая и тебе нужна помощь. Ты слабая, тебе нужна помощь и тебе стоит ненавидеть себя за это.
И эта удивительная догадка заслуживает еще нескольких порезов.

Потому что быть слабой - плохо.
Показывать, что ты испытываешь боль, - плохо.
Просить о помощи - плохо.
Демонстрировать эмоции - плохо.
Переживать - плохо.
Ты плохая, милочка.
Сходи и уничтожь себя, никто не будет играть с тобой во дворе и не позовет танцевать на дискотеке.

the harder the better

Сама мысль о том, чтобы попросить кого-то помочь не приходила в мою светлую голову очень долгое время, потому что, как мне казалось, все мои проблемы - надуманное дерьмо, боль, которую я испытываю, - подростковые переживания, не заслуживающие особенного внимания, и мне казалось, что как только я скажу: "Эй, пожалуйста, помогите мне! Мне кажется, я тут немножечко оплошал!", я услышу:
"Знаешь, в твоем возрасте пора справляться со всем самому". Мне было 14, я не знал, на какой автобус садиться, чтобы доехать домой, но был уверен, что мои страдания вполне заслужены, а порезы - прямое тому доказательство. И я предпочитал прятаться в уборных, клеить на ноги и живот силиконовые послеоперационные пластыри, от которых я покрывался болезненной аллергией, я предпочитал почти весь год ходить в закрытой одежде и лгать о том, что я от природы мерзну. А еще, очевидно, мне очень нравилось пачкать майки сукровицей и стирать их хозяйственным мылом, сушить, и только потом класть в корзину для грязного белья, нравилось морщиться от каждого движения, нравилось говорить "Нет, не надо, пожалуйста" каждому, кто порывался меня обнять, ну и вообще мне нравились мои частные элитарные вечеринки под аккомпанемент собственных рыданий, иначе зачем тогда я все это делал.

А потом в мое окошко залетел белый голубь мира Пикассо, принес мне миртовую веточку и послание, в котором спрашивалось: "Дорогуша, не кажется ли тебе, что ты медленно умираешь?" - так это выглядело в моем воображении, а в реальной жизни на меня сорок минут орали:"Почему ты просто не попросил меня помочь?!"
Я не знаю; ты была занята: работа, учеба, выгул собаки. Я не знаю; просто где ты, а где я: в моем мире просят о скорейшем избавлении, а не о помощи. Я не знаю; я не нашелся с ответом.
И она села рядом со мной, зажав ладони между коленями, и сказала: "Пожалуйста, разреши я тебе помогу". Доверься мне. Я могу тебе помочь.

И - сейчас никто мне не поверит - но она помогла мне.
И это было так удивительно: надо было просто попросить. Надо было просто сказать, что мне очень болит и я не могу справляться с этим один.

Я знаю, что в злых квартирах еще хуже, чем на злых улицах, и никто не скажет вам этого, но, на самом деле, быть слабой - это не плохо, это не заслуживает осуждения, это не заслуживает ненависти к себе.

Прекрати осуждать себя за то, что ты чувствуешь.
Прекрати осуждать себя за то, что ты испытываешь.
Прекрати осуждать себя за беспомощность и слабость.

Тебе готовы помочь.
Тебе нужно просто сказать: "Эй, ребята, сегодня не очень удачный день. Пожалуйста, пусть кто-нибудь позаботиться обо мне".

Ты не заслуживаешь страданий.
Ты заслуживаешь любви.

@темы: тексты, Это мой мальчик!, Антон Лашден решает не умирать

Comments

[Аллен Хивер]

Я думаю, в просьбе о помощи нет никакого смысла, если помочь некому. Тогда лучше молчать и справляться самому.
К тому же часто сложно сформулировать, что именно с тобой происходит. Если тебе плохо, если все внутри леденеет и трескается - как рассказать это другому человеку так, чтобы он не посчитал твои страдания надуманными и мизерными?
Еще хуже вопрос "Как я могу тебе помочь?". Я, допустим, точно знаю, что фраза "Ну не волнуйся, все будет хорошо" ни черта в моем состоянии не изменит; и если человек соизволит принести мне чашечку чая - тоже. И в таком случае нет смысла просить о помощи - ведь сам не знаешь, в чем конкретно эта помощь должна заключаться.

Возможно, это просто дурная привычка продумывать наперед и исходить из самого худшего.

[stay glitchy, hazy-kun]

но ведь не скажешь это тем, кому на тебя всё равно.
или тем, кто сделает тебе ещё хуже.
вот в чём проблема бывает.

[Все Кувырком]

Лашден говорит: "Чтобы тебе помогли, достаточно лишь попросить об этом". Он говорит: "Ты не должен страдать". Он говорит: "Ты достоин того, чтобы тебя любили".
Лашден, почему же ты до сих пор гниешь на дне, раз такой умный?