I'm a five-pound rent boy, mr. Darcy.
Поскольку я написал его слишком давно, чтобы о чем-то тут растекаться, я, пожалуй, скажу, что однажды я нацежу целую книжку всяких своих проникновенных фразочек про любовьбольэкзистенцию.
Название: Тельма и Луиза
Автор: Entony
Бета: Hideaki
Размер: мини, 3 300
Фандом: Glee
Пейринг/Персонажи: Блейн/Курт
Жанр: драма, romance, POV
Рейтинг: R
Предупреждения: ООС
Краткое содержание: красные спортивные машины на трассе Нью-Йорк-Огайо
Права: в мире постмодернизма нет ни Автора, ни прав на тексты.
textЭй, смотри, мы крутые парни в крутой тачке! Открывай окно, высовывайся из машины, дери горло, крича: «Мы едем в Нью-Йорк!», пой осипшим голосом, от которого у меня дрожат колени, какое-то сентиментальное говно!
Мы крутые парни в крутой тачке! Это не твой старый «универсал» с просторным задним сидением, которое мы, кстати, так и не успели опробовать – это качественно новый уровень в нашей совместной жизни, выраженный в красном додже «Челленджере». Ты, конечно, улыбаешься и трешься щекой о мое плечо, заставляя вильнуть на дороге, совсем не потому, что понимаешь, насколько символично ехать в красной спортивной машине в Нью-Йорк – ты счастлив, и тебе было бы плевать, даже если бы мы ползли на старом форде, но это, Курт, поверь мне, действительно важно. Слышал ли ты о том, как люди умирали на шоссе Огайо-Нью-Йорк, потому что их форд, набрав 200 километров в час, вылетал с трассы? Вот-вот. А историй о том, какими непослушными бывают красные спортивные машины, хватило бы на полноценный буклет с цветными вставками «Как умереть молодым красиво?». Напомни мне отправить мисс Пиллсбери эту жемчужину мысли в сфере работы с подростками.
Скажем прямо: никто не рассчитывал на додж. Я думал, что мы будем тащиться на «универсале», я буду орать на тебя, ты будешь просить меня успокоиться, я включу музыку на полную громкость, чтобы произнести: «Как ты вообще можешь так поступать со мной?!» с таким отстраненным лицом героя арт-хаусного кино. Ты этого не услышишь или сделаешь вид, что не услышал, спрячешь лицо в пиджаке, мы будем молчать всю дорогу, приедем в Нью-Йорк, ненавидя друг друга, и я буду искренне желать тебе провалиться на всех вступительных.
Но твой отец как-то разгадывает эту мою затею с тем, чтобы отпихнуть тебя, отстраниться и сохранить хотя бы какое-то подобие внутреннего баланса. Твой отец… твой отец всегда просчитывает на десять шагов вперед все, что касается тебя. Когда ты говоришь: «Хочу лететь самолетом», а я фыркаю и приподнимаю бровь, показывая, что идея дурацкая, он пожимает плечами и, как ни в чем не бывало, бросает: «Почему бы Блейну не отвезти тебя? Вы сможете…» - он замолкает, ты киваешь мне и прикрываешь глаза: «Мы сможем провести еще какое-то время вместе». Дело в том, что мне не хочется проводить с тобой время. Ни минуты больше. Я с трудом удерживаю себя в твоем доме для фразы: «Тогда я зайду послезавтра».
Я действительно захожу послезавтра, переспав две очень жаркие ночи с мыслями о том, что я люблю тебя и должен помогать тебя в твоих начинаниях. Утром, когда, бреясь, я оставляю красную полосу на своей щеке, я почти верю в это: ты поступаешь правильно, и я поступаю правильно. Уверенность падает по мере того, как я упаковываю твои сумки и стараюсь не выдать желания сжечь твои вещи.
Твой отец хлопает меня по плечу и говорит: «Эй, веди аккуратнее, хорошо?» - ну и я киваю, конечно. Не могу же я сказать ему, что, как только я сяду за руль, я буду думать о том, как мы заканчиваем нашу великолепную, полную всяческих прекрасных перспектив жизнь в первом кювете. Я и не собирался думать об этом - я собирался думать о том, как тебе идет голубой свитер, как тебе идет зачесывать волосы наверх, как ты умудряешься заставлять меня улыбаться одним своим присутствием. Я собирался вести машину одной рукой, а второй аккуратно и очень нежно гладить твою ладонь, чтобы ты замирал от каждого прикосновения, а потом закасал мой рукав и поцеловал сгиб локтя.
Вместо этого я изобретаю чертовски здоровский план, по которому я вдавливаю педаль газа в пол, мы преодолеваем звуковой барьер, вылетаем на край ночи, где я вышвыриваю тебя в темноту и ору в лицо: «Ну как тебе это, Курт?!», а ты говоришь мне: «Ну, Блейн, ну! Давай без этих глупостей». А я, делая вид, что владею собой на все сто процентов – этакий парень, которому всегда можно довериться, - я отвечаю тебе, что и не собирался делать никаких глупостей, что это такая шутка, что, конечно, я люблю тебя и не собираюсь бросить тебя здесь одного, в полном одиночестве. Нет, конечно, нет. Я ведь не ты.
Ты смеешься какой-то собственной истории – я смеюсь в ответ; я не хочу слушать, что «…мы с Рейчел уже даже подыскали квартиру», но я почему-то слышу это, слышу – и крепче обхватываю руль. Вперед, навстречу твоей удивительной новой жизни!
- Может, сбросишь скорость? – с сомнением стучишь по приборной доске. – Мы никуда не торопимся.
- Ну, мне так не показалось… - устало трешь лоб и закрываешь второй рукой лицо.
- Блейн, ну что опять? Мы ведь все обсудили, - меня раздражает эта родительская интонация: «Мы же все обсудили, Блейн, какого черта ты поднимаешь эту тему? Хорошие мальчики попадают в Нью-Йорк, плохие – возвращаются в Лиму, о чем здесь еще говорить?».
- Ничего, абсолютно ничего, - тяжело вздыхаешь и накрываешь своей ладонью мои сжатые пальцы.
- Блейн, мы будем созваниваться каждый вечер. Ты будешь приезжать на выходные - я буду приезжать на праздники. Мы будем писать друг другу смски, - ведешь подушечками пальцев по костяшкам и пододвигаешься на кресле – тянешь за локоть, чтобы я отдал тебе руку.
- …тут опасный участок дороги.
- Прекрати это, - губы превращаются в тонкую нить, и ты сильнее стискиваешь пальцы на моем предплечье: яснее некуда – тебе хочется, и ты берешь это. Тебе хочется, и ты делаешь это. Тебе хочется идти на выпускной в юбке? Ты идешь. Тебе хочется поступить в Нью-Йорк? Ты поступаешь. А я бегу за тобой, как брошенная жена, и кричу, чтобы ты, понимаешь, не забыл шарф, а то на улице мороз, а я переживаю. Я переживаю.
Тысячу раз виденная мизансцена: один из героев уходит, второй тянется за ним, хватает за рубашку, останавливает в самых дверях, упирается лбом между лопаток. Тут на них снисходит озарение: глупо куда-то идти, куда-то ехать, если надо оставаться здесь. Зал плачет – сценарист потирает руки.
Но мы-то с тобой едем в красной спортивной машине – тут не особенно развернешься с подобными режиссерскими изысками.
Отпускаю руку и сбрасываю скорость; быстро расстегиваешь рукав, закатывая ткань до плеча, и подносишь мою кисть к своим губам.
– Блейн, все будет в порядке, - ох, это всегда срабатывает, потому что с каждым разом это выглядит все лучше и лучше: медленно облизываешь мой средний палец, аккуратно вбираешь в рот и с оттягом выпускаешь через плотно сжатые губы. Дыхание растекается по внутренней стороне моей ладони, когда ты с нажимом целуешь и проводишь языком до запястья.
Мне нравится смотреть, как ты водишь носом по моей руке, как закрываешь глаза, втягивая запах духов, которые сам и выбирал, а потом оставил у меня дома. В этом есть что-то дьявольски сексуальное: мы пахнем одним и тем же. Нравится, как ты сжимаешь в замок наши ладони и по-хозяйски кладешь на свои колени. Мне вообще нравится чувствовать тебя. Не «кончиками пальцев» - мне нравится ночью зарываться в твоих волосах, нравится прижимать тебя, когда ты еще грязный и потный после секса, нравится стоять с тобой под душем, нравится обнимать тебя со спины, когда ты готовишь кофе.
- ... хорошо, Курт, ты действительно считаешь, что разговоры по скайпу смогут заменить это? – подлая уловка, конечно: пропускаю наши руки между коленями и веду вверх. Краснеешь и сжимаешь ноги.
- Мы будем видеться на выходных.
- Секс по расписанию – это отличная задумка, - двигаю ладонью – сдавленный выдох.
- Ты не сможешь потерпеть неделю? – с силой достаешь руку и разжимаешь пальцы.
Правильный ответ на этот вопрос: «Без тебя я не смогу потерпеть и часа». Ты улыбаешься – и мне хочется тебя обнять. Ты поешь – и мне хочется тебя поцеловать. Ты смотришь на меня снизу вверх – и мне хочется затащить тебя домой, перевернуть на спину и долго-долго рассказывать тебе, как сильно я хочу тебя, как сильно я люблю тебя, как иногда мне хочется запереть тебя в подвале и не давать другим людям даже смотреть.
Нам же не четырнадцать лет, чтобы заменять тактильные контакты смсками: когда я хочу укусить тебя, хочу пройтись по твоей шее и несильно оттянуть кожу около ключиц, услышать хриплое: «Еще», а не читать «Сегодня были на Лонг-Айленде!». Я хочу слушать твои новости, лежа в нашей кровати, перебирая твои волосы и грея твои замерзшие ноги. Я, блять, совсем не готов делиться тобой и нашими отношениями с Рейчел Берри.
Возвращаю руку на руль, разминаю шею - хмуришься и приглаживаешь ладонью волосы. Как же ты в Нью-Йорке собираешься проворачивать это прекрасное движение, если полностью оно выглядит следующим образом: ты сводишь брови, приподнимаешь угол рта, проводишь по волосам и запрокидываешь голову. Я ловлю твою руку и целую в шею, ты расслабляешься, невнятно говоришь что-нибудь вроде «Как я устал от всего этого», а я шепчу тебе, что ты все можешь, потому что ты удивительный, удивительный, удивительный.
- Блейн, что происходит? – отстегиваешь ремень, забираешься на сидение с ногами и упираешься спиной в дверь.
- Это ты мне скажи, - роешься в сумке и достаешь пачку сигарет. – С каких пор ты куришь?
- С недавних, - отмахиваешься от дыма и приоткрываешь окно.
- Что-нибудь еще, чего я о тебе не знаю? Может, уже и с Берри встречаешься? – легко пинаешь ногой в плечо. – Рубашка новая.
- Знаю. Я ее покупал, - стаскиваешь в воздухе кеды, зажимаешь в губах сигарету, чтобы положить обувь на пол. Выглядит хорошо; ну, то есть, если не задаваться вопросом, может ли выглядеть хорошо то, что однажды убьет тебя и наплодит в тебе раковых клеток, то сигарета в твоих сжатых губах – это достойное решение проблемы, как сделать тебя еще красивее. – Ну так что? – кладешь стопы на мою ногу и поджимаешь пальцы, давя на бедро, чтобы я раздвинул ноги.
- Мы, блять, сейчас попадем в аварию! – говорю я и послушно пускаю между бедер.
- Не все ли равно? – съезжаешь затылком по стеклу – поднимаю локоть, чтобы ты уперся коленом и просунул стопу дальше.
- Ты когда-нибудь думал о том, чтобы закончить свою жизнь в Пенсильвании? – улыбаешься и глубоко втягиваешь дым.
- Да, и этот вариант был в моем топе самых нелепых смертей. Но это было до того, как я познакомился с тобой.
- И что изменилось, Курт? – долго смотришь – всегда так делаешь, когда пытаешься понять, серьезно ли я - встаешь, опираясь на руку, и касаешься губами щеки.
- Как насчет варианта «всё»? – я выгибаю шею, скорее из привычки поставляться под каждый твой возможный поцелуй, а не из реального желания прикосновения, и все равно думаю о том, как мы идеально смотримся: ты обхватываешься меня рукой за шею, прижимаешься носом к виску и оставляешь на мне оттиск своих губ. Я не вижу тебя – я ведь якобы слежу за дорогой, но я знаю, что ты закрываешь глаза, приоткрываешь рот и нажимаешь языком на нижнюю губу.
Ты какое-то время сидишь, уткнувшись в меня, а я сдерживаюсь, чтобы не выдать заготовленный монолог о том, как мы подходим друг другу. Другие люди могут счесть тебя худым, угловатым, со слишком длинными руками и ногами, и я, только я, буду подходить тебе по-настоящему: это уже доказано кучей поз, всевозможными видами объятий, совместными просмотрами кино. Я просто не понимаю, как ты отказываешься от этой возможности всегда выглядеть превосходно в моей компании.
- Блейн, посмотри на меня… - тихо, в сторону, отстраняясь.
- Я не могу – я веду машину.
- Посмотри на меня! – я смотрю, смотрю, не кричи, ок? Что, по-твоему, я должен увидеть, кроме острых скул, мешков под глазами и измученного лица? Сейчас ты, что ли, начнешь улыбаться, делать вид, что все отлично, все идет по накатанной и заранее продуманной дороге?
- Мы разобьемся, - целую тебя в лоб, чтобы увеличить вероятность этого события.
- Мне плевать. Пожалуйста, смотри на меня, - цепляешься за мою рубашку, поднимаешь глаза и очень внятно, печатая слова, произносишь: - Никогда не переставай смотреть на меня.
Я пропускаю сквозь зубы что-то среднее между «Черт» и «Ублюдок», останавливаю машину у обочины и открываю дверь, впуская в салон воздух.
Эта грязная игра называется «В шаге от тебя», если ты, конечно, не изменил название, и к этой придумке ты прибегаешь только в очень крайних и очень запущенных случаях, когда тебе кажется, что я не слышу тебя. Суть ее в том, что мы якобы снимаемся в малобюджетном фильме, целиком и полностью состоящем из пафосных диалогов и оригинальных признаний в любви двух людей, которые не могут донести друг до друга собственные чувства. Ее побочная цель – раздирать мне диафрагму тем, как ты держишь позу и выглядишь как чертова суперзвезда мелодрамы.
Сейчас я должен сказать тебе: «Я никогда не перестаю смотреть, но иногда солнце слепит меня», чтобы помириться, но в моем рту лежит готовое «А не пошел бы ты нахуй?», и мне трудно заставить себя молчать.
- Что, собственно, ты хочешь услышать? – выбрасываешь в окно окурок и достаешь ноги из-под моих бедер, прижимая их к себе.
- Я бы хотел услышать, в чем твоя проблема, - морщишься и упираешься подбородком в колено.
- Моя проблема?.. О, знаешь, все отлично, - отстегиваюсь и спускаю ноги на землю, поворачиваясь. – Вся моя жизнь с треском разваливается, но в остальном все отлично, просто отлично.
- Я не вся твоя жизнь, Блейн.
- Да неужели? – мне хочется ударить тебя, но я сильнее сжимаю пальцы.
- Да, именно, - ты упираешься стопой в мою спину и разминаешь позвоночник. – Я – это большая и, наверное, очень значимая часть твоей жизни. Но точно не вся она.
- Меня поражает твое умение не вовремя требовать словесного выражения моей любви. Курт, ты хочешь слышать, что я люблю тебя? – оборачиваюсь – ты улыбаешься.
- Я просто не понимаю, что ты говоришь. Твой рот открывается, но оттуда сыплются бессвязные звуки, и мне бы хотелось услышать в этой какофонии что-то, что я могу понять. К примеру, да,что ты любишь меня, - ты улыбаешься, улыбаешься, улыбаешься, и я пропускаю момент, когда ты начинаешь плакать. Без какого-то видимого напряжения или усилия. Без надрыва и всхлипываний. Я смотрю на то, как ты плачешь и закусываешь от боли губы. И мне настолько странно это видеть, что я продолжаю растерянно смотреть на то, как у тебя по щекам бегут слезы.
– Блейн, все же давно решено… Сейчас я еду в Нью-Йорк, ты переезжаешь туда через год. Мы снимаем дешевую квартиру в Сохо, где будет вонять краской, и будем спать на одном матрасе, и ты будешь петь мне по ночам … Мы будем очень счастливы вместе, посвятим друг другу кучу альбомов, люди будут вырезать из журналов наши фотографии, и я буду очень любить тебя. Всегда. Потому что моя любовь сильнее расстояния, сильнее разлуки. Моя любовь сильнее меня, Блейн, - «Блейн-Блейн-Блейн» - в какой-то момент это становится похожим на страдальческий стон.
От звука захлопнувшейся двери звенит в ушах. Я нечленораздельно умоляю тебя перестать плакать, и ты протягиваешь ко мне руки, как будто я действительно могу защитить тебя.
Это ранит нас обоих, неужели ты не видишь? Скажи мне, что тебе тоже страшно, что ты тоже боишься, что тебе болит так же, как и мне. Скажи мне, что ты тоже не хочешь уезжать, но ты должен, потому что мы не можем всегда оставаться на месте – мы должны двигаться вперед. Скажи мне хоть что-нибудь, Курт.
И ты говоришь. Ты вгоняешь ногти в мою шею и говоришь: «Пожалуйста, Блейн. Пожалуйста».
Отодвигаю кресло, и ты перелазишь ко мне, пряча лицо в моих волосах, потому что не хочешь, чтобы я видел, как у тебя дрожат губы и как ты не можешь справиться с собой. Я глажу тебя по спине, и мне все хочется сказать тебе, что я всегда буду на твоей стороне, всегда буду петь тебе, всегда буду подвозить тебя, буду забирать из прачечной твои костюмы. Послушай, я ведь люблю тебя так, как никто никогда не будет любить: я выгрыз тебя у других людей, я заставил самого себя прекратить сопротивляться неизбежному и полюбить тебя, хотя знал, какой катастрофой это обернется.
- Блейн, пожалуйста… - почти неслышно; обнимаешь меня за шею и пододвигаешься.
- Я люблю тебя так сильно, что был готов умереть в Пенсильвании, - кладешь голову на мое плечо, целуя шею.
Одно из лучших ощущений в мире: я веду ладонью по твоей спине, и ты прогибаешься для того, чтобы прикусить мое ухо и чтобы я мог просунуть пальцы под твои джинсы, - и это слаженно и отточено.
- Я люблю тебя так сильно, что был готов позволить тебе угробить нас в этой чертовой Пенсильвании, - отрываешься от моего плеча и направляешь мои ладони ниже поясницы.
У тебя голубые глаза, Курт Хаммел, ты знаешь? Я почти хочу поделиться этим откровением с тобой, когда ты так по-домашнему улыбаешься мне и трешься носом о мой нос, но куда больше я желаю поцеловать тебя.
- Ты потрясающий, Курт, - наклоняешься ко мне за поцелуем: мягко, очень аккуратно, захватывая верхнюю губу, с таким поверхностным выдохом, когда я дотрагиваюсь до твоего языка, и мы оба замираем, чтобы ты успел снова задышать и потянуться к моему рту. И это как в первый раз: не я целую тебя, а наконец-то ты целуешь меня. Гладишь мое лицо, едва касаешься зубами губ, чтобы неощутимо нажать и заставить меня облизаться, надавливаешься на мой язык и еще теснее вжимаешься в меня.
- Блейн?.. – это одна из самых неудобных поз на свете: ноги начнут ныть через десять минут, мышцы будет тянуть еще час после этого, трудно потом чистить одежду, трудно вытираться – но как насчет того, чтобы послать все к чертям и стянуть твои узкие неудобные джинсы?
Ты смеешься где-то рядом с моим виском, приподнимаясь, чтобы я потянул штаны за задние карманы: пальцы касаются копчика, задевают резинку белья – и дальше я восторженно смотрю, как ты закрываешь глаза и открываешь рот, потираясь о мою ладонь.
Вслепую расстегиваешь мои брюки и подаешься вперед, шире раздвигая бедра, - тянусь к бардачку:
- Блейн, пожалуйста, - надо сказать: «Мы не можем, Курт», но я говорю:
- Я не услышал, - пропускаю руку между твоими ногами, стягивая джинсы до колен. Упираешься лбом в мой лоб, сжимаешь мое плечо и восхитительно бесстыдно повторяешь: «Блейн, пожалуйста, давай займемся любовью без презервативов».
А я ничего не могу. Ничего не могу. Ничего, кроме как цепляться за твой свитер, растягивать его и повторять тебе в рот «Я люблю тебя».
Один из плюсов устоявшихся отношений – ты по-прежнему краснеешь, когда я облизываю пальцы и дотрагиваюсь тебя, но к этому добавляется нетерпеливое хриплое «Давай» и прикусывание моих губ, когда я хмыкаю. Ты не знаешь об этом, но когда ты взмокаешь, когда твоя прическа растрепывается, когда твой голос падает до низких стонов, перемешанных с шипением, когда ты упираешься спиной в руль, проводишь пальцем по моей нижней губе и смущаешься, когда я втягиваю фалангу, ты выглядишь самым прекрасным человеком на этой планете.
Садишься на меня – мы одновременно задыхаемся, одновременно тянемся друг к другу, и я бессильно закусываю ткань у твоей ключицы, не имея возможности целовать твою открытую кожу. Я знаю, что тебе не больно, что ты чувствуешь себя комфортно, что мы все делаем правильно, но ты медлишь – делаешь одно осторожное движение, останавливаешься, ищешь мою руку. И неуверенно кладешь к себе на бедро.
Ты ищешь моей поддержки. Я что-то хриплю, потому что у меня в горле клокочет нежность, и я вообще не могу больше разговаривать - затыкаешь меня поцелуем и резко подаешься вперед, вырывая у меня «Ах».
Крепко обнимаешь меня, чтобы было удобнее двигаться, целуешь меня в щеку и жалобно стонешь, когда я накрываю ладонью твой член. Тебе всегда хватает нескольких отрывистых движений, и поэтому я растягиваю каждое касание: медленно, чувственно, останавливаясь для глубоких поцелуев, я ласкаю тебя.
Почему мы никогда не занимаемся сексом – только любовью? Потому что мои легкие и желудок меняются местами, когда я вижу, как ты кончаешь от того, что я шепчу тебе на ухо: «Курт, я люблю тебя».
Тяжело дышишь, перебираешься на свое место, расслабленно, счастливо улыбаешься, забирая у меня салфетки.
- Почему ты такой красивый, Блейн?
- Это у нас с тобой семейное.
- Ты хрипишь, - ерошишь мои волосы, и я снова завожу машину.
- Я могу записать тебе такое протяжное «Курт» на звонок.
- Чтобы каждый раз, когда ты звонил, я такой: «О, секундочку, милый, у меня тут срочное дело в ванной!..» - мы смеемся; я поворачиваюсь к тебе и, как ни в чем не бывало, спрашиваю:
- Ты знаешь, что у тебя голубые глаза?
- Теперь с этим какая-то проблема?
- Да, Курт. Ведь теперь я, глядя на небо над Огайо, буду слать тебе сентиментальные смски о том, что я всегда буду смотреть на тебя. Всегда.
Я не вижу, как из-за поворота появляется машина.
Я вижу, как ты удивленно поднимаешь брови, отводишь взгляд, кладешь ладонь мне на щеку и говоришь: «Я люблю тебя, Блейн».
Название: Тельма и Луиза
Автор: Entony
Бета: Hideaki
Размер: мини, 3 300
Фандом: Glee
Пейринг/Персонажи: Блейн/Курт
Жанр: драма, romance, POV
Рейтинг: R
Предупреждения: ООС
Краткое содержание: красные спортивные машины на трассе Нью-Йорк-Огайо
Права: в мире постмодернизма нет ни Автора, ни прав на тексты.
textЭй, смотри, мы крутые парни в крутой тачке! Открывай окно, высовывайся из машины, дери горло, крича: «Мы едем в Нью-Йорк!», пой осипшим голосом, от которого у меня дрожат колени, какое-то сентиментальное говно!
Мы крутые парни в крутой тачке! Это не твой старый «универсал» с просторным задним сидением, которое мы, кстати, так и не успели опробовать – это качественно новый уровень в нашей совместной жизни, выраженный в красном додже «Челленджере». Ты, конечно, улыбаешься и трешься щекой о мое плечо, заставляя вильнуть на дороге, совсем не потому, что понимаешь, насколько символично ехать в красной спортивной машине в Нью-Йорк – ты счастлив, и тебе было бы плевать, даже если бы мы ползли на старом форде, но это, Курт, поверь мне, действительно важно. Слышал ли ты о том, как люди умирали на шоссе Огайо-Нью-Йорк, потому что их форд, набрав 200 километров в час, вылетал с трассы? Вот-вот. А историй о том, какими непослушными бывают красные спортивные машины, хватило бы на полноценный буклет с цветными вставками «Как умереть молодым красиво?». Напомни мне отправить мисс Пиллсбери эту жемчужину мысли в сфере работы с подростками.
Скажем прямо: никто не рассчитывал на додж. Я думал, что мы будем тащиться на «универсале», я буду орать на тебя, ты будешь просить меня успокоиться, я включу музыку на полную громкость, чтобы произнести: «Как ты вообще можешь так поступать со мной?!» с таким отстраненным лицом героя арт-хаусного кино. Ты этого не услышишь или сделаешь вид, что не услышал, спрячешь лицо в пиджаке, мы будем молчать всю дорогу, приедем в Нью-Йорк, ненавидя друг друга, и я буду искренне желать тебе провалиться на всех вступительных.
Но твой отец как-то разгадывает эту мою затею с тем, чтобы отпихнуть тебя, отстраниться и сохранить хотя бы какое-то подобие внутреннего баланса. Твой отец… твой отец всегда просчитывает на десять шагов вперед все, что касается тебя. Когда ты говоришь: «Хочу лететь самолетом», а я фыркаю и приподнимаю бровь, показывая, что идея дурацкая, он пожимает плечами и, как ни в чем не бывало, бросает: «Почему бы Блейну не отвезти тебя? Вы сможете…» - он замолкает, ты киваешь мне и прикрываешь глаза: «Мы сможем провести еще какое-то время вместе». Дело в том, что мне не хочется проводить с тобой время. Ни минуты больше. Я с трудом удерживаю себя в твоем доме для фразы: «Тогда я зайду послезавтра».
Я действительно захожу послезавтра, переспав две очень жаркие ночи с мыслями о том, что я люблю тебя и должен помогать тебя в твоих начинаниях. Утром, когда, бреясь, я оставляю красную полосу на своей щеке, я почти верю в это: ты поступаешь правильно, и я поступаю правильно. Уверенность падает по мере того, как я упаковываю твои сумки и стараюсь не выдать желания сжечь твои вещи.
Твой отец хлопает меня по плечу и говорит: «Эй, веди аккуратнее, хорошо?» - ну и я киваю, конечно. Не могу же я сказать ему, что, как только я сяду за руль, я буду думать о том, как мы заканчиваем нашу великолепную, полную всяческих прекрасных перспектив жизнь в первом кювете. Я и не собирался думать об этом - я собирался думать о том, как тебе идет голубой свитер, как тебе идет зачесывать волосы наверх, как ты умудряешься заставлять меня улыбаться одним своим присутствием. Я собирался вести машину одной рукой, а второй аккуратно и очень нежно гладить твою ладонь, чтобы ты замирал от каждого прикосновения, а потом закасал мой рукав и поцеловал сгиб локтя.
Вместо этого я изобретаю чертовски здоровский план, по которому я вдавливаю педаль газа в пол, мы преодолеваем звуковой барьер, вылетаем на край ночи, где я вышвыриваю тебя в темноту и ору в лицо: «Ну как тебе это, Курт?!», а ты говоришь мне: «Ну, Блейн, ну! Давай без этих глупостей». А я, делая вид, что владею собой на все сто процентов – этакий парень, которому всегда можно довериться, - я отвечаю тебе, что и не собирался делать никаких глупостей, что это такая шутка, что, конечно, я люблю тебя и не собираюсь бросить тебя здесь одного, в полном одиночестве. Нет, конечно, нет. Я ведь не ты.
Ты смеешься какой-то собственной истории – я смеюсь в ответ; я не хочу слушать, что «…мы с Рейчел уже даже подыскали квартиру», но я почему-то слышу это, слышу – и крепче обхватываю руль. Вперед, навстречу твоей удивительной новой жизни!
- Может, сбросишь скорость? – с сомнением стучишь по приборной доске. – Мы никуда не торопимся.
- Ну, мне так не показалось… - устало трешь лоб и закрываешь второй рукой лицо.
- Блейн, ну что опять? Мы ведь все обсудили, - меня раздражает эта родительская интонация: «Мы же все обсудили, Блейн, какого черта ты поднимаешь эту тему? Хорошие мальчики попадают в Нью-Йорк, плохие – возвращаются в Лиму, о чем здесь еще говорить?».
- Ничего, абсолютно ничего, - тяжело вздыхаешь и накрываешь своей ладонью мои сжатые пальцы.
- Блейн, мы будем созваниваться каждый вечер. Ты будешь приезжать на выходные - я буду приезжать на праздники. Мы будем писать друг другу смски, - ведешь подушечками пальцев по костяшкам и пододвигаешься на кресле – тянешь за локоть, чтобы я отдал тебе руку.
- …тут опасный участок дороги.
- Прекрати это, - губы превращаются в тонкую нить, и ты сильнее стискиваешь пальцы на моем предплечье: яснее некуда – тебе хочется, и ты берешь это. Тебе хочется, и ты делаешь это. Тебе хочется идти на выпускной в юбке? Ты идешь. Тебе хочется поступить в Нью-Йорк? Ты поступаешь. А я бегу за тобой, как брошенная жена, и кричу, чтобы ты, понимаешь, не забыл шарф, а то на улице мороз, а я переживаю. Я переживаю.
Тысячу раз виденная мизансцена: один из героев уходит, второй тянется за ним, хватает за рубашку, останавливает в самых дверях, упирается лбом между лопаток. Тут на них снисходит озарение: глупо куда-то идти, куда-то ехать, если надо оставаться здесь. Зал плачет – сценарист потирает руки.
Но мы-то с тобой едем в красной спортивной машине – тут не особенно развернешься с подобными режиссерскими изысками.
Отпускаю руку и сбрасываю скорость; быстро расстегиваешь рукав, закатывая ткань до плеча, и подносишь мою кисть к своим губам.
– Блейн, все будет в порядке, - ох, это всегда срабатывает, потому что с каждым разом это выглядит все лучше и лучше: медленно облизываешь мой средний палец, аккуратно вбираешь в рот и с оттягом выпускаешь через плотно сжатые губы. Дыхание растекается по внутренней стороне моей ладони, когда ты с нажимом целуешь и проводишь языком до запястья.
Мне нравится смотреть, как ты водишь носом по моей руке, как закрываешь глаза, втягивая запах духов, которые сам и выбирал, а потом оставил у меня дома. В этом есть что-то дьявольски сексуальное: мы пахнем одним и тем же. Нравится, как ты сжимаешь в замок наши ладони и по-хозяйски кладешь на свои колени. Мне вообще нравится чувствовать тебя. Не «кончиками пальцев» - мне нравится ночью зарываться в твоих волосах, нравится прижимать тебя, когда ты еще грязный и потный после секса, нравится стоять с тобой под душем, нравится обнимать тебя со спины, когда ты готовишь кофе.
- ... хорошо, Курт, ты действительно считаешь, что разговоры по скайпу смогут заменить это? – подлая уловка, конечно: пропускаю наши руки между коленями и веду вверх. Краснеешь и сжимаешь ноги.
- Мы будем видеться на выходных.
- Секс по расписанию – это отличная задумка, - двигаю ладонью – сдавленный выдох.
- Ты не сможешь потерпеть неделю? – с силой достаешь руку и разжимаешь пальцы.
Правильный ответ на этот вопрос: «Без тебя я не смогу потерпеть и часа». Ты улыбаешься – и мне хочется тебя обнять. Ты поешь – и мне хочется тебя поцеловать. Ты смотришь на меня снизу вверх – и мне хочется затащить тебя домой, перевернуть на спину и долго-долго рассказывать тебе, как сильно я хочу тебя, как сильно я люблю тебя, как иногда мне хочется запереть тебя в подвале и не давать другим людям даже смотреть.
Нам же не четырнадцать лет, чтобы заменять тактильные контакты смсками: когда я хочу укусить тебя, хочу пройтись по твоей шее и несильно оттянуть кожу около ключиц, услышать хриплое: «Еще», а не читать «Сегодня были на Лонг-Айленде!». Я хочу слушать твои новости, лежа в нашей кровати, перебирая твои волосы и грея твои замерзшие ноги. Я, блять, совсем не готов делиться тобой и нашими отношениями с Рейчел Берри.
Возвращаю руку на руль, разминаю шею - хмуришься и приглаживаешь ладонью волосы. Как же ты в Нью-Йорке собираешься проворачивать это прекрасное движение, если полностью оно выглядит следующим образом: ты сводишь брови, приподнимаешь угол рта, проводишь по волосам и запрокидываешь голову. Я ловлю твою руку и целую в шею, ты расслабляешься, невнятно говоришь что-нибудь вроде «Как я устал от всего этого», а я шепчу тебе, что ты все можешь, потому что ты удивительный, удивительный, удивительный.
- Блейн, что происходит? – отстегиваешь ремень, забираешься на сидение с ногами и упираешься спиной в дверь.
- Это ты мне скажи, - роешься в сумке и достаешь пачку сигарет. – С каких пор ты куришь?
- С недавних, - отмахиваешься от дыма и приоткрываешь окно.
- Что-нибудь еще, чего я о тебе не знаю? Может, уже и с Берри встречаешься? – легко пинаешь ногой в плечо. – Рубашка новая.
- Знаю. Я ее покупал, - стаскиваешь в воздухе кеды, зажимаешь в губах сигарету, чтобы положить обувь на пол. Выглядит хорошо; ну, то есть, если не задаваться вопросом, может ли выглядеть хорошо то, что однажды убьет тебя и наплодит в тебе раковых клеток, то сигарета в твоих сжатых губах – это достойное решение проблемы, как сделать тебя еще красивее. – Ну так что? – кладешь стопы на мою ногу и поджимаешь пальцы, давя на бедро, чтобы я раздвинул ноги.
- Мы, блять, сейчас попадем в аварию! – говорю я и послушно пускаю между бедер.
- Не все ли равно? – съезжаешь затылком по стеклу – поднимаю локоть, чтобы ты уперся коленом и просунул стопу дальше.
- Ты когда-нибудь думал о том, чтобы закончить свою жизнь в Пенсильвании? – улыбаешься и глубоко втягиваешь дым.
- Да, и этот вариант был в моем топе самых нелепых смертей. Но это было до того, как я познакомился с тобой.
- И что изменилось, Курт? – долго смотришь – всегда так делаешь, когда пытаешься понять, серьезно ли я - встаешь, опираясь на руку, и касаешься губами щеки.
- Как насчет варианта «всё»? – я выгибаю шею, скорее из привычки поставляться под каждый твой возможный поцелуй, а не из реального желания прикосновения, и все равно думаю о том, как мы идеально смотримся: ты обхватываешься меня рукой за шею, прижимаешься носом к виску и оставляешь на мне оттиск своих губ. Я не вижу тебя – я ведь якобы слежу за дорогой, но я знаю, что ты закрываешь глаза, приоткрываешь рот и нажимаешь языком на нижнюю губу.
Ты какое-то время сидишь, уткнувшись в меня, а я сдерживаюсь, чтобы не выдать заготовленный монолог о том, как мы подходим друг другу. Другие люди могут счесть тебя худым, угловатым, со слишком длинными руками и ногами, и я, только я, буду подходить тебе по-настоящему: это уже доказано кучей поз, всевозможными видами объятий, совместными просмотрами кино. Я просто не понимаю, как ты отказываешься от этой возможности всегда выглядеть превосходно в моей компании.
- Блейн, посмотри на меня… - тихо, в сторону, отстраняясь.
- Я не могу – я веду машину.
- Посмотри на меня! – я смотрю, смотрю, не кричи, ок? Что, по-твоему, я должен увидеть, кроме острых скул, мешков под глазами и измученного лица? Сейчас ты, что ли, начнешь улыбаться, делать вид, что все отлично, все идет по накатанной и заранее продуманной дороге?
- Мы разобьемся, - целую тебя в лоб, чтобы увеличить вероятность этого события.
- Мне плевать. Пожалуйста, смотри на меня, - цепляешься за мою рубашку, поднимаешь глаза и очень внятно, печатая слова, произносишь: - Никогда не переставай смотреть на меня.
Я пропускаю сквозь зубы что-то среднее между «Черт» и «Ублюдок», останавливаю машину у обочины и открываю дверь, впуская в салон воздух.
Эта грязная игра называется «В шаге от тебя», если ты, конечно, не изменил название, и к этой придумке ты прибегаешь только в очень крайних и очень запущенных случаях, когда тебе кажется, что я не слышу тебя. Суть ее в том, что мы якобы снимаемся в малобюджетном фильме, целиком и полностью состоящем из пафосных диалогов и оригинальных признаний в любви двух людей, которые не могут донести друг до друга собственные чувства. Ее побочная цель – раздирать мне диафрагму тем, как ты держишь позу и выглядишь как чертова суперзвезда мелодрамы.
Сейчас я должен сказать тебе: «Я никогда не перестаю смотреть, но иногда солнце слепит меня», чтобы помириться, но в моем рту лежит готовое «А не пошел бы ты нахуй?», и мне трудно заставить себя молчать.
- Что, собственно, ты хочешь услышать? – выбрасываешь в окно окурок и достаешь ноги из-под моих бедер, прижимая их к себе.
- Я бы хотел услышать, в чем твоя проблема, - морщишься и упираешься подбородком в колено.
- Моя проблема?.. О, знаешь, все отлично, - отстегиваюсь и спускаю ноги на землю, поворачиваясь. – Вся моя жизнь с треском разваливается, но в остальном все отлично, просто отлично.
- Я не вся твоя жизнь, Блейн.
- Да неужели? – мне хочется ударить тебя, но я сильнее сжимаю пальцы.
- Да, именно, - ты упираешься стопой в мою спину и разминаешь позвоночник. – Я – это большая и, наверное, очень значимая часть твоей жизни. Но точно не вся она.
- Меня поражает твое умение не вовремя требовать словесного выражения моей любви. Курт, ты хочешь слышать, что я люблю тебя? – оборачиваюсь – ты улыбаешься.
- Я просто не понимаю, что ты говоришь. Твой рот открывается, но оттуда сыплются бессвязные звуки, и мне бы хотелось услышать в этой какофонии что-то, что я могу понять. К примеру, да,что ты любишь меня, - ты улыбаешься, улыбаешься, улыбаешься, и я пропускаю момент, когда ты начинаешь плакать. Без какого-то видимого напряжения или усилия. Без надрыва и всхлипываний. Я смотрю на то, как ты плачешь и закусываешь от боли губы. И мне настолько странно это видеть, что я продолжаю растерянно смотреть на то, как у тебя по щекам бегут слезы.
– Блейн, все же давно решено… Сейчас я еду в Нью-Йорк, ты переезжаешь туда через год. Мы снимаем дешевую квартиру в Сохо, где будет вонять краской, и будем спать на одном матрасе, и ты будешь петь мне по ночам … Мы будем очень счастливы вместе, посвятим друг другу кучу альбомов, люди будут вырезать из журналов наши фотографии, и я буду очень любить тебя. Всегда. Потому что моя любовь сильнее расстояния, сильнее разлуки. Моя любовь сильнее меня, Блейн, - «Блейн-Блейн-Блейн» - в какой-то момент это становится похожим на страдальческий стон.
От звука захлопнувшейся двери звенит в ушах. Я нечленораздельно умоляю тебя перестать плакать, и ты протягиваешь ко мне руки, как будто я действительно могу защитить тебя.
Это ранит нас обоих, неужели ты не видишь? Скажи мне, что тебе тоже страшно, что ты тоже боишься, что тебе болит так же, как и мне. Скажи мне, что ты тоже не хочешь уезжать, но ты должен, потому что мы не можем всегда оставаться на месте – мы должны двигаться вперед. Скажи мне хоть что-нибудь, Курт.
И ты говоришь. Ты вгоняешь ногти в мою шею и говоришь: «Пожалуйста, Блейн. Пожалуйста».
Отодвигаю кресло, и ты перелазишь ко мне, пряча лицо в моих волосах, потому что не хочешь, чтобы я видел, как у тебя дрожат губы и как ты не можешь справиться с собой. Я глажу тебя по спине, и мне все хочется сказать тебе, что я всегда буду на твоей стороне, всегда буду петь тебе, всегда буду подвозить тебя, буду забирать из прачечной твои костюмы. Послушай, я ведь люблю тебя так, как никто никогда не будет любить: я выгрыз тебя у других людей, я заставил самого себя прекратить сопротивляться неизбежному и полюбить тебя, хотя знал, какой катастрофой это обернется.
- Блейн, пожалуйста… - почти неслышно; обнимаешь меня за шею и пододвигаешься.
- Я люблю тебя так сильно, что был готов умереть в Пенсильвании, - кладешь голову на мое плечо, целуя шею.
Одно из лучших ощущений в мире: я веду ладонью по твоей спине, и ты прогибаешься для того, чтобы прикусить мое ухо и чтобы я мог просунуть пальцы под твои джинсы, - и это слаженно и отточено.
- Я люблю тебя так сильно, что был готов позволить тебе угробить нас в этой чертовой Пенсильвании, - отрываешься от моего плеча и направляешь мои ладони ниже поясницы.
У тебя голубые глаза, Курт Хаммел, ты знаешь? Я почти хочу поделиться этим откровением с тобой, когда ты так по-домашнему улыбаешься мне и трешься носом о мой нос, но куда больше я желаю поцеловать тебя.
- Ты потрясающий, Курт, - наклоняешься ко мне за поцелуем: мягко, очень аккуратно, захватывая верхнюю губу, с таким поверхностным выдохом, когда я дотрагиваюсь до твоего языка, и мы оба замираем, чтобы ты успел снова задышать и потянуться к моему рту. И это как в первый раз: не я целую тебя, а наконец-то ты целуешь меня. Гладишь мое лицо, едва касаешься зубами губ, чтобы неощутимо нажать и заставить меня облизаться, надавливаешься на мой язык и еще теснее вжимаешься в меня.
- Блейн?.. – это одна из самых неудобных поз на свете: ноги начнут ныть через десять минут, мышцы будет тянуть еще час после этого, трудно потом чистить одежду, трудно вытираться – но как насчет того, чтобы послать все к чертям и стянуть твои узкие неудобные джинсы?
Ты смеешься где-то рядом с моим виском, приподнимаясь, чтобы я потянул штаны за задние карманы: пальцы касаются копчика, задевают резинку белья – и дальше я восторженно смотрю, как ты закрываешь глаза и открываешь рот, потираясь о мою ладонь.
Вслепую расстегиваешь мои брюки и подаешься вперед, шире раздвигая бедра, - тянусь к бардачку:
- Блейн, пожалуйста, - надо сказать: «Мы не можем, Курт», но я говорю:
- Я не услышал, - пропускаю руку между твоими ногами, стягивая джинсы до колен. Упираешься лбом в мой лоб, сжимаешь мое плечо и восхитительно бесстыдно повторяешь: «Блейн, пожалуйста, давай займемся любовью без презервативов».
А я ничего не могу. Ничего не могу. Ничего, кроме как цепляться за твой свитер, растягивать его и повторять тебе в рот «Я люблю тебя».
Один из плюсов устоявшихся отношений – ты по-прежнему краснеешь, когда я облизываю пальцы и дотрагиваюсь тебя, но к этому добавляется нетерпеливое хриплое «Давай» и прикусывание моих губ, когда я хмыкаю. Ты не знаешь об этом, но когда ты взмокаешь, когда твоя прическа растрепывается, когда твой голос падает до низких стонов, перемешанных с шипением, когда ты упираешься спиной в руль, проводишь пальцем по моей нижней губе и смущаешься, когда я втягиваю фалангу, ты выглядишь самым прекрасным человеком на этой планете.
Садишься на меня – мы одновременно задыхаемся, одновременно тянемся друг к другу, и я бессильно закусываю ткань у твоей ключицы, не имея возможности целовать твою открытую кожу. Я знаю, что тебе не больно, что ты чувствуешь себя комфортно, что мы все делаем правильно, но ты медлишь – делаешь одно осторожное движение, останавливаешься, ищешь мою руку. И неуверенно кладешь к себе на бедро.
Ты ищешь моей поддержки. Я что-то хриплю, потому что у меня в горле клокочет нежность, и я вообще не могу больше разговаривать - затыкаешь меня поцелуем и резко подаешься вперед, вырывая у меня «Ах».
Крепко обнимаешь меня, чтобы было удобнее двигаться, целуешь меня в щеку и жалобно стонешь, когда я накрываю ладонью твой член. Тебе всегда хватает нескольких отрывистых движений, и поэтому я растягиваю каждое касание: медленно, чувственно, останавливаясь для глубоких поцелуев, я ласкаю тебя.
Почему мы никогда не занимаемся сексом – только любовью? Потому что мои легкие и желудок меняются местами, когда я вижу, как ты кончаешь от того, что я шепчу тебе на ухо: «Курт, я люблю тебя».
Тяжело дышишь, перебираешься на свое место, расслабленно, счастливо улыбаешься, забирая у меня салфетки.
- Почему ты такой красивый, Блейн?
- Это у нас с тобой семейное.
- Ты хрипишь, - ерошишь мои волосы, и я снова завожу машину.
- Я могу записать тебе такое протяжное «Курт» на звонок.
- Чтобы каждый раз, когда ты звонил, я такой: «О, секундочку, милый, у меня тут срочное дело в ванной!..» - мы смеемся; я поворачиваюсь к тебе и, как ни в чем не бывало, спрашиваю:
- Ты знаешь, что у тебя голубые глаза?
- Теперь с этим какая-то проблема?
- Да, Курт. Ведь теперь я, глядя на небо над Огайо, буду слать тебе сентиментальные смски о том, что я всегда буду смотреть на тебя. Всегда.
Я не вижу, как из-за поворота появляется машина.
Я вижу, как ты удивленно поднимаешь брови, отводишь взгляд, кладешь ладонь мне на щеку и говоришь: «Я люблю тебя, Блейн».
@темы: fiction