r4s

[энтони лашден]

Право на страдания

Если бы не кинематограф, я бы никогда и не узнал, что моя депрессия – это совсем неплохо. Можно даже сказать, что моя депрессия – это элегантное дополнение к моим черным платьям и темной помаде.


Некто Эстель просыпается в своей комнате, залитой ярким солнечным светом, вытягивается под мягким одеялом, хрустящим от свежести, и открывает свои глаза изумительного голубого цвета. Камера берет крупный план: солнечный блик скользит по ее ухоженному лицу, и Эстель грустно улыбается, ведь она не может радоваться солнечному дню. Эстель в депрессии.

Мне всегда было любопытно, кто именно становится прообразами этих прекрасных девушек на экране в выглаженной одежде, которые послушно принимают медикаменты, ходят в университет и немножечко печалятся на досуге между построением блестящей карьеры и идеальных отношений. Почему я никогда не встречаю их? Или почему мне никогда не выпадает подобная роль? Я очень способный, я бы определенно мог это сыграть.

Когда мне было четырнадцать, в моем окружении хорошим тоном считалось выявить у себя биполярное или диссоциативное расстройство, а потом обсуждать этот свой оглушительный успех в области диагностирования за чашечкой кофе и куском чизкейка. Все мои друзья проходили он-лайн тесты на выявление шизофрении и боялись, что однажды они закончат свои дни в компании галлюцинаций. И это были целые года обсуждения заболеваний, которых ни у кого из этих людей не было, но почему-то мне не приходило в голову обозвать их всех показушными лжецами и, брызжа слюной, обличать их в недостоверности переживаний. Моим друзьям нужно было внимание, и они хотели почувствовать себя значимыми, хотя бы за счет имитирования проблем с психикой, - когда тебе четырнадцать, или пятнадцать, или шестнадцать, ты чувствуешь себя таким оторванным от жизни, что ты пытаешься всеми силами склеить ее с собой. Ты прикладываешь неимоверно много усилий, чтобы осознать: эта квартира, эти книги, эта одежды – это все твое, это ты. Ведь ты чувствуешь себя ненужным, бесталанным, бесперспективным, жалким, некрасивым и одиноким – уже одного этого хватило бы для того, чтобы тебя утешили, но в этом прекрасном деликатном редко услышишь, что тебе готовы оказать помощь просто так. Не нужно терпеть христовых мук, чтобы к твоим чувствам отнеслись с пониманием, но ты-то об этом не знаешь. Ты смотришь много фильмов, где люди чувствуют себя почти так же, как и ты, и в этих фильмах часто фигурирует слово «депрессия», или апатия, или как придется. Ты ассоциируешь себя с этими людьми, и, чтобы приблизить сцену, где ты выходишь на белоснежную веранду дома на изумрудной лужайке, ты подаешь знак. Ты говоришь: «У меня депрессия» - и твои друзья, которые смотрят те же фильмы, интуитивно знаю, что тебя надо взять за руку и вывести в лучшую жизнь.
Рассказывая о том, как тебе больно и плохо, ты учишься доверять другим людям, ты учишься искать помощи, когда она тебе нужна, и ты учишься принимать эту помощь. Не лишним будет заметить, что отсутствие этих умений в конечном итоге превращает твою жизнь в ад, а тебя самого заставляет корчиться от боли в трех шагах от больницы исключительно потому, что ты понятия не имеешь: тебе могут помочь. Меня всегда изумляют те, кто обвиняет кого-либо в демонстрации слабости и боли: «Ты пытаешься привлечь внимание!» - и мне всегда хочется рассказать этим воинам насилия над собой, что, если они не смогли попросить в свое время о помощи и необходимом внимании, это не значит, что другие люди обязаны идти по этой дорожке из красных кирпичей Освенцима. Никто не должен терпеть боль. Это в порядке вещей – просить о помощи любым доступным тебе способом.

Да, так вот, в мои четырнадцать-пятнадцать, к этим стонам о необходимости врачевания душевных ран относились с пониманием. Одной из самых частых реплик, которые мне доводилось слышать в то время, была фраза, которую я бы хотел высечь на своей надгробной плите: «Это всего лишь подростковый период. Скоро пройдет». И, не буду держать многолетнюю интригу, большая часть этих людей и в самом деле оказалась очень здоровой (я бы даже сказал «слишком здоровой», так как впоследствии они завели семьи, партнеров, собак и жилплощади). А меньшая часть, в которую не слишком удачно вошел я, подняв этот замечательный вымпел с надписью «Это всего лишь подростковый период» двинулись дальше по жизни.


Одна из больших проблем неполадок внутри головы – их никто не видит. Предположим, ты поранил ногу – и вот она загноилась. Несколько дней ты – да, глупый ты, без медицинского образования – бинтуешь ее и чем-то смазываешь. Это, конечно, не производит никакого эффекта: из раны сочится гной, края нарывает, ты не можешь ходить – и, как результат, ты просишь о помощи кого-нибудь более компетентного в этой области. Ты испытываешь боль, и ты знаешь, что люди с опытом в таких вопросах или с квалификацией в данной области, помогут тебе. Ты ведь не думаешь о том, что кто-то может сказать тебе: «О, гноящаяся нога? Это всего лишь подростковый период. Скоро пройдет».

Однажды меня попросили объяснить, что такое быть в депрессии, и я сказал, что это такое состояние, будто бы ты вогнал в себя ржавый гвоздь и забыл о том, что ты это сделал. И каждый день тебе приходится мучиться от невыносимой боли, которую ты вынужден терпеть, потому что ты не знаешь ни откуда она взялась, ни как ее облегчить. Сейчас я бы добавил, что депрессия – это ржавые гвозди по всему телу, которые ты видишь каждый день в зеркале, и ты не можешь никому об этом рассказать, потому что ты боишься, что тебя высмеют.
Мы поддерживаем существование общества, которое заставляет нас ненавидеть слабость. Которое заставляет нас ненавидеть самих себя за то, что мы испытываем: за то, что мы чувствуем боль, одиночество, мы переживаем и не можем справиться со своими переживаниями сами.
Мы поддерживаем общество, которое день за днем говорит нам, что мы должны быть здоровыми и чувствовать себя хорошо, но если мы не испытываем этого, мы не должны обращаться за помощью – мы должны притворяться.

Это стыдно: все девочки как девочки, ходят в кино и обнимаются с парнями, а ты сидишь, запершись в ванной комнате, и пытаешься убедить настойчивый голос в своей голове, что двадцать пять порезов не решат ровным счетом ни одной проблемы. И то ли занятия в дебатном клубе оказались недостаточно продуктивными, то ли голос брал уроки у лучших ораторов, но ты эти споры никогда не выигрываешь.
Это стыдно, потому что люди участвуют в олимпиадах, конкурсах, ходят на вечеринки, а ты задыхаешься и стараешься прижаться к полу от страха, вызванного перспективой выйти из дома. Это стыдно: ты никому не можешь рассказать и боишься признаться самой себе, что эти удивительно правильные мысли о том, будто ты не заслуживаешь жизни, будто ты ничтожна, будто твое существование – это ошибка, будто твои родители желают твоей смерти или – в целом – весь мир желает твоей смерти, - всё это обосновалось внутри твоей головы, рядом с анимацией Хаяо Миядзаки. И почему-то не покидает ее.

Как рассказать людям, которые в пятничный вечер сидят и смотрят юмористическое шоу, чтобы отдохнуть от работы, что ты двадцать минут проторчала под дверью в квартиру, заставляя себя прекратить рыдать? Как рассказать о том, что ты плачешь в уборных, ты плачешь под партой, ты плачешь-плачешь-плачешь и ты не можешь проконтролировать себя? Как рассказать о том, что для возвращения контроля над этой паршивой жизнью, ты уродуешь себя три дня в неделю с помощью грязного лезвия, которое ты хранишь в пенале якобы для того, чтобы исправлять описки в тетрадях?

Ты не знаешь.
Ты не знаешь.
И никто тебе не говорит.

В фильмах обычно главная героиня в такие моменты открывает широко свои прелестные глаза и говорит своей маме о том, что в последнее время ее существование перестало быть таким уж замечательным. В реальной жизни ты открываешь широко свои далеко не прелестные глаза, чтобы просто не разрыдаться от осознания собственной никчемности, и говоришь маме о том, что в школе все было нормально, и ты продолжаешь готовиться к выпускным экзаменам.
Когда ты пытаешься рассказать хоть кому-то о том, что ты испытываешь, тебе говорят, что «я тоже испытывала подобное, но потом повзрослела». Тебя обвиняют в лицемерии и позерстве.
А ты в это время режешь свое запястье.

Иногда, когда я случайно вижу или слышу эти дельные комментарии насчет того, что пора бы прекратить ныть и что «все проходят через подростковые страдания», мне очень хочется сказать этим людям: если вы не можете оказать поддержки – уходите.

Если вы не можете уважать чужое право испытывать боль, делиться этой болью, если вас раздражает, что другие люди описывают свое состояние, чтобы получить помощь и перестать чувствовать себя одинокими, - уходите. Вам нужно поработать над собой, чтобы осознать: ваше понимание боли базируется на романтизированном кинематографичном образе барышень, которые сидят на мягких постельках и жуют мармеладки, пока их психологи или психотерапевты прописывают им таблеточки, от которых снова хочется жить. Вы не имеете никакого права судить состояния других людей. Вы не имеете права стыдить их или указывать им, как себя чувствовать. Вы невежественны и ограничены в области понимания других людей.

Когда ты говоришь о том, чего не испытываешь, - ты получаешь необходимую поддержку и двигаешься дальше. Когда ты говоришь о том, что испытываешь, и не получаешь поддержки, ты еще больше замыкаешься в себе. Потому что ты-то знаешь: тебя не сыграет Руни Мара и ее длинные ухоженные волосы, или Кристина Риччи и ее губы бантиком – ты избегаешь своего отражения, потому что на коже появились прыщи, от недостатка физической активности ты оплыла и стала грузной.
Потому что ты знаешь: это не похоже на фильмы.

На самом деле, ты не находишь сил посещать психотерапевта. Ты не находишь сил даже выйти в ванную. Ты лежишь часами и смотришь в противоположную стену, надеясь, что кто-нибудь догадается, что ты хочешь в туалет и поможет тебе дойти туда. Когда ты включаешь душ, тебе кажется, будто ты слишком устала для всего, и ты просто стоишь и плачешь перед текущей водой.
Ты не можешь переступить через бордюр ванной, чтобы помыться. Ты не можешь приготовить себе еду. Ты забываешь есть.
Через три дня от тебя начинает вонять. Твои волосы, нет, они не струятся аккуратными локонами по твоим плечам – они превратились в жирные сосульки; немытая кожа чешется, и ежедневно ты выколупливаешь из-под своих ногтей серые комки грязи.

И это только внешнее состояние, на контроль которого ты тратишь все свои силы: ты заставляешь себя подниматься, заставляешь себя одеваться и идти на учебу, потому что в противном случае ты можешь расстроить всех людей, которые питают надежды на твое светлое будущее. Ты плачешь от ненависти и бессилия, ты плачешь, потому что ты чувствуешь себя слишком несчастной, чтобы не плакать.
И это не длится час сорок четыре минуты – однажды утром ты просыпаешься и понимаешь, что ты хочешь себя убить, потому что ты чисто физически не можешь продолжать жить так. И никто не говорит тебе: «Спасибо за это великолепно исполненное чувство ненависти к себе! Теперь можем снимать другую сцену» - каждый сраный день ты просыпаешься с чувством омерзения к себе и живешь с ним, потому что думаешь о других людях, о долге и ответственности перед ними.

Когда ты наконец просишь помощи и о твоем состоянии узнают, например, твои родители, вся эта ситуация усугубляет постоянным ожиданием: «Тебе лучше?».
Тебе лучше?

Ты попадаешь к психотерапевту и он предлагает тебе пить таблетки, потому что слишком высоко оценивает твой риск самоубийства, и первое время ты не можешь заставить себя их пить, потому что таблетки – это своего рода барьер, отделяющий «это пройдет» и серьезные проблемы, с которыми ты не смог справиться сам.
И ты снова и снова перечитываешь побочные эффекты, ты снова и снова объясняешь себе, как важно быть здоровой и что за твоим нынешним состоянием есть целая жизнь.

Ты начнешь принимать таблетки – и твои волосы станут вылезать клочьями, а если тебе кажется, что это гипербола, то однажды ты проснешься на подушке и рядом с тобой будет лежать прядь. Ты будешь бояться расчесываться и мыть голову, потому что, запуская руку, ты будешь доставать клок волос. У тебя начнут выпадать брови и ресницы, ты узнаешь о прелестях сухой и раздраженной кожи.

Тебя начнет тошнить, и хорошо, если только тошнить. У тебя начнется бессонница, расстройство аппетита и вспышки агрессии – и это все еще не страшно, потому что вроде как это может даже быть изящными чертами характера, подчеркивающими твою личность. А что более унизительно, так это то, что однажды ты пойдешь гулять с парнем – или девушкой – и все свидание проторчишь в уборной, потому что у тебя диарея. Ты будешь лежать бревном, пока он или она будут пытаться добиться от тебя хотя бы одобрительного хмыканья, и, после получаса бессмысленных попыток, ты предложишь заказать пиццу.
И все это время на тебя, униженную и жалкую, будут смотреть и спрашивать: «Тебе лучше?».

Ты будешь ходить на терапию: сидеть один на один с врачом, сидеть в группе из восьми таких же неудачников – ты будешь отмечать дни, когда тебе снова становится плохо, пробовать разные медикаменты, чтобы снизить побочное действие.
Это все потребует едва ли не больше сил, чем жизнь в хронической депрессии, и, пока ты будешь пытаться в этой кромешной темноте из боли и колоссального отвращения к себе найти того, кто поймет тебя, знающие тактичные специалисты будут укорять тебя за то, что ты имеешь дерзость демонстрировать это.

Если бы каждому из нас хоть раз в жизни пришлось по-настоящему встать на место другого, мы бы переписали Декларацию прав человека, осознав, что боль – это не то, как мы воспринимаем чувства других людей. Боль – это то, что испытывают они. И каждый из нас должен уважать право быть слабым. Каждый из нас должен уважать право быть понятым и защищенным без осуждения и упреков. Каждому из нас необходима поддержка и помощь.

Каждый из нас – это возможность помочь.

@темы: тексты, Антон Лашден решает не умирать