I'm a five-pound rent boy, mr. Darcy.
Мама учила меня не связываться с людьми без определенного будущего и стабильного дохода, а также теми, кто не понимает, как можно потратить на туфли триста евро. Но большая часть из этих мудрых советов в моей голове смешалась с песнями Яна Кертиса и Сида Вишиоса, поэтому из меня не вышло ничего особенно путного: я опустился на самое дно, увидел изнанку жизни, начал читать Кьеркегора и связался с гнусной бандой древнегреческих и римских поэтов. Его звали Катулл, а его дружков звали «неотериками» - весь Рим замирал, когда они выходили на форум, и вечеринки не начинались, пока Катулл не давал разрешения. Ему было двадцать два, когда он прославился, и тридцать, когда он умер. Он носил венок из цветов и был влюблен в женщину, которая заставила его изменить представления о поэзии. Как писал Стоппард, закусив лацкан своего твидового пиджака: «Его звали Катулл, ее звали Лесбия, они любили друг друга, а потом умерли, но между этим успели придумать лирику и все, что мы знаем о любви». Конечно, Стоппард кажется сентиментальным, но, знаете, когда вы написали о ком-то книгу, пьесу и защитили о нем свою докторскую, вы можете себе это позволить.
О, мы со Стоппардом мечтали, чтобы Катулл, этот юный гибкий римский бог, этот мальчик из золота и слоновой кости, приехал за нами в наши библиотеки на колеснице, запряженной львами, и украл в мир любви и эроса. Единственной проблемой в этих чертовски лихих планах был тот факт, что Катулл предпочитал быть мертвым уже две тысячи лет как. Нахал.
Но многое можно простить человеку, даже его смерть, если после себя он оставляет горсть стихов, которыми двадцать веков кто-то будет склонять девиц к робким невинным поцелуям.
«Будем жить, Лесбия, любя друг друга!..» - с этими словами я втаскиваю Щ в однокомнатную квартирку, которая еще чуть-чуть – и будет претендовать на звание богемной мастерской художника (три кляксы от бирюзовой краски делают свое дело), и Щ, краснея как гимназистка, конечно же считает, что я, неловко путаясь в буквах, предлагаю ей отправиться в дальнее путешествие на острова Греции, где нимфы по-сестрински целуют друг друга в плечи. Эти юные и недалекие создания, не чтящие память великих!.. – я не предлагаю Щ чая, а включаю для нее «Первый», где Андрей Малахов рассказывает историю женщины, влюбившейся в собственного сына.
Щ никогда не узнает, что Катулл был куда круче всех этих сплетен. Лесбия, по некоторым источником более известная как Клодия Терция, была любовницей не только Катулла, но и его отличного друга по сочинению поэм Марка Руфа, которого она отравила после того, как ей не понравилось одно из его стихотворений. А после смерти Катулла она ушла танцевать с Цицероном (даже самые из непросвещенных читателей оживились и придвинулись к экранам): ее судили за отравление, и Цицерон выступал стороной обвинения.
А теперь вообразите: молодой Цицерон, с бронзовой кожей, черными глазами, вьющимися волосами, слишком похожий на Марса, и девушка, которую он называет римской потаскухой, оскверняющей предков. Безусловно, между ними проскочила искра, которая, вероятно, переросла в пожар, на котором Нерон играл на лире.
Лесбия пережила всех своих великих любовников, и, если верить слухам, которым больше двух тысяч лет, каждое утро она просыпалась, брала с ложа стихотворение, написанное в ее честь, подходила к зеркалу и читала его для себя. И каждое стихотворение она заканчивала словом «Богиня».
Умели люди жить.
И вы учитесь.
О, мы со Стоппардом мечтали, чтобы Катулл, этот юный гибкий римский бог, этот мальчик из золота и слоновой кости, приехал за нами в наши библиотеки на колеснице, запряженной львами, и украл в мир любви и эроса. Единственной проблемой в этих чертовски лихих планах был тот факт, что Катулл предпочитал быть мертвым уже две тысячи лет как. Нахал.
Но многое можно простить человеку, даже его смерть, если после себя он оставляет горсть стихов, которыми двадцать веков кто-то будет склонять девиц к робким невинным поцелуям.
«Будем жить, Лесбия, любя друг друга!..» - с этими словами я втаскиваю Щ в однокомнатную квартирку, которая еще чуть-чуть – и будет претендовать на звание богемной мастерской художника (три кляксы от бирюзовой краски делают свое дело), и Щ, краснея как гимназистка, конечно же считает, что я, неловко путаясь в буквах, предлагаю ей отправиться в дальнее путешествие на острова Греции, где нимфы по-сестрински целуют друг друга в плечи. Эти юные и недалекие создания, не чтящие память великих!.. – я не предлагаю Щ чая, а включаю для нее «Первый», где Андрей Малахов рассказывает историю женщины, влюбившейся в собственного сына.
Щ никогда не узнает, что Катулл был куда круче всех этих сплетен. Лесбия, по некоторым источником более известная как Клодия Терция, была любовницей не только Катулла, но и его отличного друга по сочинению поэм Марка Руфа, которого она отравила после того, как ей не понравилось одно из его стихотворений. А после смерти Катулла она ушла танцевать с Цицероном (даже самые из непросвещенных читателей оживились и придвинулись к экранам): ее судили за отравление, и Цицерон выступал стороной обвинения.
А теперь вообразите: молодой Цицерон, с бронзовой кожей, черными глазами, вьющимися волосами, слишком похожий на Марса, и девушка, которую он называет римской потаскухой, оскверняющей предков. Безусловно, между ними проскочила искра, которая, вероятно, переросла в пожар, на котором Нерон играл на лире.
Лесбия пережила всех своих великих любовников, и, если верить слухам, которым больше двух тысяч лет, каждое утро она просыпалась, брала с ложа стихотворение, написанное в ее честь, подходила к зеркалу и читала его для себя. И каждое стихотворение она заканчивала словом «Богиня».
Умели люди жить.
И вы учитесь.
Антология соблазнителя прелестниц:
1. Будем жить, Лесбия, любя друг друга
2. Того, кого я почитаю равным богу
3. Скольких поцелуев, вопрошаешь, Лесбия, достанет мне?
4. Любовь и ненависть кипят в душе моей
-
-
16.09.2013 в 00:07-
-
16.09.2013 в 00:19-
-
16.09.2013 в 00:39-
-
16.09.2013 в 00:45-
-
16.09.2013 в 02:56Мало ли что сторонник моральных норм
думает – нас не прокормит думами.
Солнце зароют на ночь – ан дышит утром,
а мы наберём с тобою грунта в рот,
в дрёму впадём такую – не растолкают.
Тронь меня ртом семижды семь раз,
сорочью сорок тронь, семерью семь.
Утром что с посторонних, что с наших глаз –
сорок долой и семью, тронь и меня:
сплыли – и не потеряем, не отберут.
-
-
16.09.2013 в 03:35Но немеет тотчас язык, под кожей
Быстро легкий жар пробегает, смотрят,
Ничего не видя, глаза, в ушах же —
Звон непрерывный.
-
-
16.09.2013 в 11:09