I'm a five-pound rent boy, mr. Darcy.
Казалось мне, что я выложу этот текст последним, но сегодня я сел его перечитывать и негаданно проникся к нему таким глубоким соболезнованием, как к погибшему, и эмпатией, что взял себя в руки и заставил написать себя "почему там все так странно".
Для меня это один из - это самый важный текст, который я вообще писал. На мой вкус, на мой притязательный вкус и мою вечную неудовлетворенность тем, что в конечном итоге выползло из меня, я справился. Я хотел сделать отличный текст, который останется недопонятым и недопрочитанным - и я его сделал.
Проблема в том, что "Соловей и Роза" - это не порно ради порно, а порно ради литературы, за что я себя нещадно корю. Мне хотелось писать что-то "стильное" - и мне надо было идти писать любую другую художественную работу, заняться романом, чем угодно, ради Бога. Не было необходимости нести все это в слэш.
Но дело сделано, а хейтеры ненавидят меня не только за этот текст, так что, только ненависть, только молодость.
Почитать о том, почему мне не стыдно за себя и УайлдаЯ жажду объясниться, показать, если кто-то будет потом это читать, куда надо смотреть.
"Соловей и роза" - это контаминация сразу трех произведений от высокой литературы и одного фильма. Как видно по названию, основную идею я взял из Уайльдовской сказки - и мне не жаль. Знаете ли, я тут Кафку в порно цитирую, а тут всего лишь название... Для меня основной концепт как у Уайлда, так и в отношениях Курта и Блейна - это Любовь. Любовь, для которой нужна жертвенность, для которой нужна смелость, для которой нужна Сила. Деление на главы и название глав взяты мною из манги "Крысолов". How dare you! - Уайлда и Торао скрестить и даже не покраснеть. Во-первых, я считаю, что Торао - гений и "Крысолов" потрясающее произведение. Герои, которых создает Торао, заняты лишь одной проблемой: как испытывать меньше боли - а особенно этим обеспокоен Нацуо: "Я не могу дышать, видя тебя. Я не могу дышать".
Название четвертой главы - "Последняя ночь" - цитирование фильма "Порнократия" и его последней части, повествующей о том, что Любовь может все. "Последняя ночь" Порнократии и моя последняя ночь обе замешаны на крови, правда, в разных ее аспектах. Вообще, я бы, при желании, мог провести много параллелей с "Порнократией", но я не считаю их уместными. "Порнократия" - фильма о сексе, "Соловей" - текст о любви.
Третье, что я могу выделить довольно свободно, - Маркес и его "Монолог Исабели, которая смотрит на дождь в Макондо". В Маркесе очень сырой воздух и очень много плесени, и я нахожу сходство в этом с этим текстом.
Под картинкой - что-то типа микса.
Название: Соловей и Роза
Автор: Entony Lashden
Бета: Hideaki
Фандом: Glee
Персонажи: Блейн/Курт
Рейтинг: NC-17
Размер: миди (4 800)
Саммари: Курт больше не может петь
Предупреждение: авторский стиль
текстПеред грозой давление падает; ветер гонит пыль, ласточки задевают крыльями землю и пронзительно, испуганно верещат. Серое небо проламывается и кусками падает на дорогу.
Мир трескается, и из трещин начинает сочиться вода.
Соловей летит слишком быстро, пытаясь укрыться от дождя, и запутывается в проводах линии электропередач. Он трепыхается, пробует высвободить крылья, но черные жгуты только сильнее сжимают тело.
Соловей сдается; соловей начинает петь.
Погибающая птица тянет свою последнюю песню: каждая новая нота причиняет ей боль, но она не останавливается. Ее попытка бессмысленна: шум дождя заглушает трель, птица не слышит саму себя – никто не слышит птицу.
Птица поет, потому что не может не петь. Птица поет, потому что только так она чувствует себя живой.
Одно неверное движение – птица сгорает.
Жизнь - это то место, где все мы поем свои последние песни.
**
1. Не могу смотреть
Дождь идет третьи сутки.
По колено в воде: слишком высокая влажность – вдыхаешь, как будто пьешь. Все покрывается плесенью: дома, машины, дороги, - покрываются плесенью люди, их голоса, их сны.
Девушка из телевизора, ладонью счищая зеленую поросль со сна Блейна, говорит, что все Огайо промокнет, говорит, что Огайо захлебнется в воде.
Он натягивает одеяло и укрывается с головой.
В три часа ночи дождь хрипнет и начинает шептать через открытое окно, заполняя своими разговорами всю комнату.
Он не сразу слышит звонок телефона.
- Блейн?..
- …да? – переворачивается на спину, поднимая трубку.
- Блейн, ты можешь сейчас приехать к нам?
- Что-то случилось? – В трубке – шорох дождя и неловкое молчание, рожденное плохими новостями. Замирает, отводит от уха телефон. Должен спросить – не хочет слушать ответ: – Что-то… с Куртом? – конечно нет, конечно нет, - желудок болезненно сводит, и Блейн впивается ногтями в бок, переводя неприятное ощущение в другое место. С Куртом все хорошо, с ним ничего не может случиться, ведь Курт - мальчик-звезда: со звездами ничего не происходит, потому что они висят на безопасном расстоянии в небе, и их не могут коснуться ни природные катастрофы, ни болезни, ни несчастные случаи.
- Я… - Берт делает глубокий вдох, больше похожий на женский всхлип. – Я не знаю, - Блейн встает, переодевается в отсыревшую одежду и поднимает воротник куртки, выходя на улицу.
Перед рассветом ночь особенно темна; ночь влезает в окна проезжающих машин, тянет за собой запах мокрого асфальта и автомобильных аварий. Блейн не включает музыку, он напряженно ждет еще одного звонка.
Блейн ждет, что Курт позвонит ему: Курт всегда звонит ему, когда приезжает в город. Но телефон молчит.
Дворники с глухим стуком ударяются о капот машины, помогая сердцу Блейна вспомнить звук, который получается, если оно работает.
Блейн открывает дверь своими ключами, стягивает в коридоре обувь; он стоит в темной прихожей и не решается крикнуть. На втором этаже слышен невнятный шепот.
- Курт? – быстро поднимается по лестнице. – Курт, почему ты приехал? – спрашивает Блейн у Берта, сидящего напротив двери в комнату. – Что случилось? Где он? – Берт закрывает лицо руками и опускает голову между колен.
Из-за двери доносится что-то сродни кошачьему воплю, и Берт дергается от этого звука.
- Он приехал и заперся внутри. И он…
Курт кричит. Курт приехал домой и заперся в своей комнате для того, чтобы кричать.
Они вслушиваются в болезненные рыдания, доносящиеся из-за двери. Внутри комнаты что-то с грохотом разбивается – Блейн по инерции дотрагивается до своей грудной клетки, проверяя, все ли на месте.
- Берт, он просил, чтобы я пришел? – Берт устало трет виски и поджимает губы.
- Он ничего не говорил, понимаешь? Он ведь обычно… - столько разговаривает, что его нельзя остановить. У него в горле – все непроизнесенные слова за предыдущие и последующие жизни, и он никак не может высказать все, что хочет, а теперь он молчит, молчит, молчит. – Он написал мне, что хочет побыть один, - Курту нельзя оставаться одному – они оба понимают это: он в плохих отношениях с одиночеством, и при каждой новой встрече оно грозится прикончить его.
Курт снова кричит, но Блейн не различает в крике голос Курта. То, что он слышит, больше похоже на звон разбивающегося бокала: звук протекает из горла, и внутри голоса остается только лед – тяжелые, неподъемные вопли, которые Курт с таким трудом пытается достать из себя.
Он кричит; Блейн видел однажды, как это происходит: такой крик – это мертворожденная песня, которая хочет навсегда остаться в нем, и Курт, безобразно разевая рот и вбирая как можно больше воздуха, на выдохе выталкивает ее из себя. Блейн просил больше никогда так не делать, потому что страдания уродуют лицо. Блейн просил Курта больше не показывать ему свою боль, и теперь тот заперся внутри, выполняя просьбу.
- Курт?.. Может, ты впустишь меня? – вплотную прикладывает ладонь к двери. Он знает, что Курт стоит точно так же близко: Блейн умеет чувствовать его, он знает, что Курт сейчас откроет дверь, заберется под его руку и позволит обнять себя. Курт устал, и ему нужна помощь.
В заднем кармане звенит телефон; Курт пишет ему: «Нет» и добавляет через пару секунд: «Я не хочу никого видеть. Оставьте меня в покое».
Блейн не удивляется, Блейн не нервничает. Он касается лбом двери и приседает на корточки.
- Я не могу это видеть, - у Берта низкий голос, который стелется по полу. – Я не могу это видеть… - он закусывает губы и сильнее сжимает на затылке замок из пальцев.
«Тогда пусть не смотрит», - пишет Курт Блейну. «Если он не может этого видеть – пусть не смотрит. Пусть он не смотрит на меня!».
- Курт, почему ты не хочешь поговорить с нами? – тяжелые капли стекают по волосам, и Блейн проводит ладонью по виску, стирая воду.
Курт взвизгивает и ударяет по стене; слышно, как он быстро ходит из угла в угол, как останавливается в центре комнаты, как, в конечном итоге, отшвыривает от себя телефон.
Курт садится на пол, закрывает локтями уши и глухо, с нажимом стонет.
- Я не могу это больше слушать, - Берт говорит очень тихо, чтобы случайно не услышать самого себя. – Сделай что-нибудь, Блейн. Сделай что-нибудь, - Блейн поднимается с пола, открывает окно напротив комнаты Курта. Шум дождя заглушает их обоих.
Изо рта Блейна тянется белесый пар.
- Если не можешь слушать – не слушай. Не надо, не мучай его. Уходи, Берт. Я останусь, – Берт медленно кивает, глядя, как Блейн устраивается под окном.
Блейн умеет ждать. Он прождал Курта восемнадцать лет – он сможет подождать еще немного. Сердце Блейна натренировано останавливаться и снова идти: оно может выдержать очень многие вещи.
Берт приносит ему одеяло и подушку, старается не смотреть в глаза. Берту стыдно, но он пасует: Курт – дикое животное, которое не разрешает приближаться к себе, оно пойдет только на запах крови.
Блейн прокусывает нижнюю губу, слизывает темно-алую каплю и стучит костяшками пальцев по полу:
- Он тебе тоже смски писал?
- Да, - неловко мнется еще какое-то время; звуки за дверью затихают, и Блейн кивает ему:
- Спасибо, что позвал. Думаю, лучше немного поспать, - он заворачивается в одеяло и вытягивает ноги, когда Берт уходит.
Блейн закрывает глаза и представляет, что ему восемь лет и он в лесу, где-то очень далеко от дома. По стенам его палатки скатываются капли дождя – он поднимает голову, вглядываясь в темное ночное небо.
- …Курт, - рядом с дверью раздается шорох, вслед за ним – скрип кровати.
Блейн проваливается в тяжелую полудрему.
*
У него стучат зубы: громко, от большого напряжения, так, что он закусывает язык, пытаясь что-то сказать. Заставляет себя сглотнуть и выдохнуть через рот.
Курт приоткрывает дверь и замирает на пороге, готовый в любой момент сбежать.
Блейн спит сидя, упершись лбом в колени; у него вьются волосы от дождя, и на майке еще остались влажные пятна. Курт немо открывает рот и беззвучно зовет его по имени.
Он слышит. Медленно распрямляет спину, опасаясь спугнуть, стаскивает одеяло и разводит плечи, открывая объятья.
Как собака, подволакивая ноги, с воем тащится по полу и забирается на руки.
Курт испуган, он боится – прижимается к Блейну, тычется носом в висок, щеря зубы, больно тянет за волосы, протягивая руки к шее.
- Тихо, - Блейн притягивает к себе за талию и прячет под одеяло. – Тихо. Успокойся, - Курт подвывает, забираясь руками под майку, и мелко, нервно целует в щеку, размазывая по скулам поцелуи. – Курт, - запутывается пальцами в волосах и несильно дергает. – Что случилось? – Курт скулит и с силой царапает живот под футболкой – шипение. Рот в рот: Блейн надавливает языком на губы, заставляя открыться, ищет внизу ладонь и до боли сжимает ее, глотая чужой всхлип. Блейн злится, глухо злится, что Курт молчит, поэтому и поцелуи с привкусом металла, с горечью - Курт ударяет его по груди и отстраняется. – Просто поделись со мной, расскажи мне, - Блейн смаргивает, и Курт, страдальчески изгибая губы, прекращает точить об него свои когти и утыкается в плечо.
Блейн мягко и осторожно касается губами его шеи.
У Курта под ухом – соленый холодный пот. От Курта пахнет океаном, дождем, темнотой. От Курта пахнет болью, тоской и одиночеством.
- Что случилось, Курт? – Курт лишь сильнее стискивает колени на талии и пригибает голову, прячась под одеяло. Упирается лбом в грудную клетку, зажимает зубами ворот майки и скалится – он пытается терпеть.
Холодная ладонь на ребра – и неосязаемое движение до подмышки; вцепляется пальцами в плечи, пропуская ладони под руками Блейна, прижимается к нему еще теснее.
У Курта сбитое дыхание, как от долгого бега; выдохи лижут шею и ключицы, когда он поднимает голову, подставляя под поцелуй губы.
- Что с тобой случилось? – в реплике нет никакой уверенности – по-детски дрожит голос.
Курт приподнимается на коленях, тяжело вжимаясь пахом в живот Блейна, и кусает себя изнутри за щеку. Курта распинают на дыбе; слышен треск его костей, который можно принять за стук дождя по подоконнику.
- Курт? – зарывается носом в темные волосы, оставаясь в неудобной позе на коленях - Блейн подкладывает руку под ягодицы - Курт всхлипывает и шире раздвигает ноги, пропуская ладонь между бедер. – Мы не будем… - ногти впиваются в шею, и Курт оседает вниз, стискивая ногами руку. – Нет, - сухой требовательный поцелуй. – Нет, - поднимает лицо за подбородок и впечатывает в чужой рот: «Это не выход».
Губы Курта сжимаются в нитку, как будто он хочет расплакаться, но это всего лишь протекает крыша, прямо на его щеки. Курт держится. Курт держится и вытирает капли о майку Блейна.
Они накрываются одеялом, и Курт укладывает голову на плечо Блейна, слушая, как тот, размеренно гладя его по спине, дышит медленнее, успокаивается. Отяжелевшая рука слабо обнимает его.
Курт не спит. Он не может заснуть. Долго смотрит в окно, смотрит на то, как земля превращается в расплывающуюся грязь, смотрит, как рассвет не может пробиться через плотную завесу воды.
Он гладит щеку спящего Блейна и ласково целует в висок.
Курт пришел вслед за дождем. Курт пришел спрятаться в дожде.
У Курта хрупкие, тонкие кости: он похож на маленькую птичку. Теперь, когда он засыпает, уткнувшись в шею Блейна, он почти не дышит.
Курт похож на мертвую канарейку, к лапке которой примотана бумажка с датой смерти. Где его яркие желтые перья? Где его звонкий голос?
Фокусник демонстрирует пустую клетку, и публика восхищенно ахает: «Только посмотри! От него ничего не осталось!»
2. Не могу дышать
Он уходит под утро, ближе к восьми часам, когда дождь мнимо затихает. Закрывается в своей тюремной камере, как в крепости, на засов, и Блейн не останавливает его. Блейну кажется, что за ночь в ров между ними натекло слишком много воды; сейчас он не справится – утонет на середине, захлебнется, и Курт не будет его спасать.
Спускается вниз, на кухню: Берт спит, скрючившись, на диване, бесшумно шевелит губами, сжимая и разжимая пальцы. Блейн укрывает его упавшим одеялом, делает кофе. Возвращается на свое место.
Дверь в комнату немного приоткрыта, и, хотя самого Курта нельзя увидеть, из этой узкой щелки вполне различим его мир: тонкий запах духов, выстиранной одежды и крема для тела.
Курт где-то здесь, но Блейн не может до него дотянуться, Блейн не может его найти.
Щелкает по кнопкам мобильного телефона – раздается гудок.
- Алло, Рейчел? – она сонно здоровается с ним. – Рейчел, я хочу поговорить с тобой насчет… - Блейн замолкает, видя в дверном проеме Курта: у него перекошено лицо, вздуты вены на шее, и широко открыт рот – он пытается говорить. Губы, разорванные в уголках, произносят: «Блейн! Блейн!», но горло жадно проглатывает все звуки и отхаркивает только глухое рычание.
Курт зло отбрасывает трубку, сильно сжимает кисть Блейна, оставляя на коже полумесяцы от ногтей, и тянет к себе в комнату.
Клацанье закрываемого замка – поворачивается спиной, прижимается ладонями к дереву и замирает.
Комната заполнена густым сырым воздухом – Блейн пытается вдохнуть ртом, но легким все равно не хватает кислорода.
- Курт, как я пойму, что с тобой, если ты не расскажешь мне? – Курт ведет плечами и зажмуривается, вытирая ладонью пену с кровоточащих губ.
Тянется к столу, быстро черкая на бумажке: «Попробуй почувствовать» - Блейн хмурится, закрывает сложенными руками грудную клетку, чтобы ненароком не подставиться под еще один выстрел.
«Или», - пишет Курт, - «можешь разрезать себя и придерживать внутренности руками. Тогда ты точно будешь иметь представление о том, что я переживаю».
Кто этот человек, старающийся задеть Блейна? Кто это животное, кусающее за руку в надежде заразить сепсисом?.. Это так не похоже на Курта: гниющая злоба, запекшиеся кровавые корки в каждом слове, какие-то неимоверные усилия для того, чтобы моргать, ходить, дышать – мышцы подрагивают от напряжения. Как будто нет ни кожи, ни мяса – только оголенные нервы, по которым бежит ток, и поэтому от каждого прикосновения так больно, что Курт хочет вредить в ответ.
Курт разваливается на части; под струями дождя от кирпичей отлетают мелкие кусочки, и известняк смешивается с грязной водой: Курт похож на разрушенную крепость после проигранного боя.
У Курта красные глаза и опухшее лицо, как будто он ночи напролет оплакивает павших воинов, как будто у Курта изнутри все выжжено и его хватает только на завывания.
Трудный, грудной кашель – с болью отхаркивается, размазывая алое пятно по ладони, пытается скрыть кровь в кулаке. Молниеносная догадка: «Звезды горят, потому что это кому-то нужно» - а в Нью-Йорке Курт чувствует себя брошенным, растерянным, без своего места, без своего дома; нервничает, напрягается - болезнь прокусила ему легкое и свернулась тугой пружиной над диафрагмой. Курт гаснет.
- Курт… - Блейн не может дышать и говорить: нужно увезти его отсюда, выдрать с корнем туберкулез, залечить раны… Протягивает ладонь и дотрагивается пальцами до губ: мучительная улыбка и «Нет, это от усталости. Я не болен, Блейн» - листок дрожит в воздухе. «Я не болен», - но что тогда?
Позволяет обнять себя и чуть прикрывает глаза, слушая сбивчивое: «Ты должен рассказать мне, Курт, ты должен…». Рваный поцелуй: губы едва прижимаются к губам и уходят вниз по горлу, замирая на кадыке.
- Курт? – в горле – жалостливый немой скулеж; Курт запрокидывает голову и вцепляется пальцами в свои джинсы. Последний рубеж перейден, и, хотя Курт сильный, очень сильный, железо его брони трещит. Не получается делиться: так привык нести все самостоятельно, так сроднился с собственным бременем, что теперь боится просто исчезнуть без этой тяжести и стоит
с поднятой головой, ожидая, что небо упадет.
- Курт, пожалуйста… - ни одной другой интонации, кроме минора, и влажный след языка от кадыка до ключиц не высыхает: полоса остается, и на ней все чувствуется острее, как на обнаженной плоти: – Курт, я тебя умоляю… - через трахею, вниз по глотке, в легкие и оттуда – в сердце.
Резко отталкивает Блейна и вырывает клок бумаги из тетради: «Задыхаюсь, я задыхаюсь, Блейн!» - не истерика и не драма; Курт взахлеб кашляет, закрывая рукавом рубашки рот, и с астматическим рыком проглатывает воздух. От напряжения выступают слезы – с силой трет кулаками глаза и тянется к двери.
Он выбирается из своей комнаты, опираясь о стены, как при шторме, отвергая помощь, застывает перед лестницей и делает пробный шаг, нажимая ногой на ступеньку, – сбегает вниз и вырывается на улицу под редкие капли и застывает, как будто бы от испуга. Движения острые, рваные – боится увязнуть в утреннем тумане – вскидывает руку и закрывает ладонью неяркое солнце, едва различимое сквозь тучи.
Блейн подходит со спины, дотрагивается до талии и утыкается носом в затылок: запах Курта выветривается.
Холодная грязь расползается под стопами, и Курт переминается с ноги на ногу, зарываясь пальцами в жиже. Дергает плечом: «Отпусти», - и присаживается на корточки, уходя из объятий. Щелкают кнопки телефона: «Я не могу там находиться. Грудную клетку как будто сдавливает».
- Зачем тогда ты приехал, Курт?
«Я везде как узник. Везде чувствую себя ограниченным», - Блейн садится рядом, и Курт, подставив лицо под мелкий дождь, едва улыбается: «Мне не нужна решетка, чтобы быть в клетке».
Из-под ресниц текут мелкие ручейки, пока Курт пишет: «Я потерял голос. И теперь везде тюрьма».
На Курте нет цепей, нет ошейника, к рукам не привязаны грузы, но он все равно кренится к земле, по щиколотку уходя в темно-коричневую воду.
- Курт… Может, это от усталости? Может, нужно просто отдохнуть? – Курт пихает его в плечо, и Блейн неловко заваливается, скользя ладонями по грязи.
«Я онемел», - экран телефона дрожит перед лицом Блейна: «Я онемел. Ни песни, ни фразы, ни слова, ни звука. Я могу только выть, как животное».
Курт стоит на коленях в луже и добела сжимает губы: «Вот что случилось. Вот моя проблема. Вот моя болезнь».
Намокший, худой, жалкий – дождь льет за шиворот, и вода бежит вдоль позвоночника. Приехал сюда, притянул за собой эту тоску, это отчаяние: хотел похоронить здесь, как хоронил в этом городе злобу, раздражение, обиду. Только сейчас тут – дождь, и все разрастается, с корнями врастает в рыхлую землю.
- Я уверен, это лечится… Мы можем найти врача… - у Курта ходят от смеха плечи. Он пишет: «Мне приходится думать несколько раз, прежде чем сказать что-либо. Мне приходится очень много думать», - и ничего больше, но ненаписанная реплика различима в фоновом шуме: «Жаль, что тебе не нужно делать того же».
Блейн не успевает поднять локоть, чтобы защититься от яда – немного попадает на щеку, и он морщится:
- Я хочу помочь.
«Но ты не можешь», - Курт улыбается и смотрит поверх головы Блейна, разглядывая что-то на горизонте. «И никто не может», - поднимается и протягивает руку, помогая Блейну.
Их пальцы плотно сплетены в замке, и между ладоней лежит прямоугольник телефона; на полу остаются грязные разводы, и Курт специально подолгу задерживается на каждой ступеньке, ища знаки своего присутствия.
- Когда ты потерял голос? – Курт стягивает мокрую рубашку и бросает в корзину для белья, растирая по телу воду. Незаметная усмешка: потерял ли? Это больше похоже на забывчивость: вчера голос был при нем, а теперь он пытается вырвать из себя позвоночник, чтобы разродиться звуком. Может, его голос лежит у кого-нибудь на диване или пылится на книжной полке. Может, он сунул его по ошибке в чужой бумажник?..
«Около двух месяцев назад».
- Почему ты приехал только сейчас?
«Потому что я больше не могу», - раздумывает несколько секунд и клацает: «Не могу один».
Они смотрят друг на друга, словно увидев в первый раз, и Блейн делает шаг, прижимая ладонь к открытой груди: слишком быстрое сердце, которое бьется в предвкушении касания. Ведет пальцем до пупка и оставляет ладонь на ремне – Курт рассеянно улыбается, приоткрыв рот, и поднимает кисти, обнимая за плечи.
Неполноценный Курт, вытягивающийся под поцелуем в подбородок; Курт, замирающий от прикосновения к ребрам; Курт, широко распахивающий глаза, когда Блейн упирается лбом в живот и крепко обхватывает за бедра, прижимая к себе. Курт, который немо шевелит губами, произнося: «Пожалуйста, не плачь».
Блейн водит носом по жесткой дорожке волос и касается горячей влажной щекой прохладной кожи:
- Я обязательно помогу тебе, Курт. Я обязательно помогу тебе… - фраза должна звучать как «Я обязательно помогу нам», но Блейну трудно произносить вещи правильно, когда он задыхается от боли.
Они стоят так какое-то время, пока в шум дождя, набирающего силу, не вплетаются посторонние звуки: Курт замирает, наклонив голову, и ласково гладит Блейна по виску, вслушиваясь в его голос.
Блейн поет очень тихо, с усилием заставляя себя доставать из горла слова.
Блейн поет о солнце. Блейн поет о море. О счастливых днях, проведенных вместе. Блейн поет о семье в большом деревянном доме, поет о кострах на песке и ударах волн о скалы. Блейн поет об очень синем небе, которое никогда не разрывается дождем.
И где-то в отдалении, на дне голоса Блейна, прослеживается какой-то посторонний звук, как будто кто-то поет вместе с ним, но не попадает в ноты. Звонкий, высокий голос - Курт присаживается рядом и сжимает ладони, слушая, как его собственный голос просачивается по каплям через голос рот Блейна.
…или, может, он забыл свой голос в Блейне? Оставил до лучших времен? Для сохранности?.. – Блейн поет с закрытыми глазами, но обрывает песню, как только дуэт обретает слаженность.
Они долго молчат; Блейн идет под горячий душ, и в ванной придерживает свое горло рукой, чтобы не расплескать голос Курта.
Машина Берта, увязнув в грязи, буксует за окном. Курт смотрит, как отец, упершись руками в багажник автомобиля, опускается на колени и наклоняет голову, как будто рассматривая что-то в бурой воде.
Берт оставляет Курта, как оставляют безнадежно больных: «Мы сделали все, что могли». Худая ладонь дотрагивается до холодного стекла: «Вы сделали все, что могли».
Когда Блейн выходит, Курт лежит спиной к двери и спит, подобрав под себя ноги.
На окне, в отблесках занимающейся алой зари, висит кривой лист. Курт пишет огрызком карандаша:
«Посмотри, небо горит.
Потеря голоса – моя смерть принцессы Дианы, мой личный Титаник, моя персональная утрата Джуди Гарленд.
Потеря голоса – мой личный конец света.
Только посмотри: даже небо горит».
Горит не только небо – горит все вокруг.
И это не тяжелые дождевые облака – это свинцовый дым.
3. Не могу терпеть
Курт не спит ночью: он разглядывает усталое лицо Блейна, водит пальцами по векам и изредка касается губами полуоткрытого рта. Рахитная благодарность лезет наружу, заставляет обнять Блейна за шею и прижаться к нему, разглаживая ладонью острые лопатки. Только не закрывать глаза, только не засыпать, только не тешиться иллюзией, что после шести часов черного провала в памяти голос вернется.
Блейн сражается во сне за них обоих; ему нужно забрать из сна голос Курта, потому что Курт не умеет без него жить, а Блейн не умеет жить без Курта. В последний момент, почти добежав до дверей дома, он поскальзывается на мокрых ступеньках, и голос, который он так бережно нес в ладонях, разбивается на тысячу мелких осколков.
Захлебывается воздухом – и резко поднимается на кровати, сжимая одеяло.
- Я не могу вернуть его, - пытается отдышаться и в темноте ищет ледяную руку Курта. – Я просто не могу…
Ни злости, ни обиды, ни сожаления – Курт бесшумно встает, всматриваясь в серый пейзаж, испорченный дождем, открывает дверь, спускается на кухню.
- Пожалуйста, подумай насчет врача, - беспомощно повторяет одно и то же, глядя на прямую спину, покрытую мурашками от холода.
Курт останавливается у раковины и, взяв с полки чашку, с силой ударяет ей по металлической поверхности.
Дежавю: Блейн делает шаг назад, пока Курт методично собирает осколки в пластмассовую бутылку:
- Подумай насчет врача…
Дело не во враче, дело не в теле, - Курт выпрямляется и протягивает бутылку. Тело – всего лишь хранилище для голоса, и оно исправно. Оно ест, ходит, дышит, по-прежнему любит тебя. Просто я – это не тело.
Курт водит бутылкой в воздухе, и осколки издают тихий перезвон. Звуки медленно текут сквозь стекло, и это почему-то напоминает солнце: яркое, теплое, к которому хочется подставлять лицо. Едва слышно щелкают кнопки мобильного: «Музыка есть во всем, теперь я это знаю».
Пальцы едва дотрагиваются до левой стороны груди Блейна, чуть нажимая на кости: «Музыка внутри тебя. Внутри меня – пустота». Все вокруг полно гармонии, нужно было только догадаться, открыть это для себя: мир хочет помочь Курту, хочет сделать его голос богаче, хочет вместе с ним тянуть высокие ноты, - поэтому теперь так нужен голос, поэтому теперь физически необходимо петь.
Курт не собирается плакать – он с бессильной завистью сжимает мигающий экран и пододвигается к Блейну, ныряя в его объятья.
Они касаются друг друга губами – Курт закрывает глаза, позволяя обнять себя за поясницу и уткнуться носом между его ключиц. Ему тяжело нести это в одиночку, но он не может рассказать об этом Блейну: музыка постепенно исчезает; чем дольше он молчит, тем больше дисбаланс, тем больше голос отвыкает слушаться его.
Что будет, если они застрянут здесь на тысячу лет? В тишине и дожде.
Песни в их сердцах намокнут и превратятся в размытые передовицы оставленных на пороге газет.
Вымокнет их любовь, и они, стараясь сохранить ее, будут слой за слоем обдирать ее заплесневелое нутро. От них ничего не останется.
Сначала все потеряет звук, потом – цвет. Все закончится в сером дне, до края наполненном дождем.
Курт не открывает рот, чтобы произнести это, но он знает, что Блейн слышит его.
«Я не могу больше терпеть», - поцелуй горький, со сжатыми зубами – они прижимаются ртом ко рту, оставляя отпечаток, и тянутся еще ближе, стараясь запечатлеть друг друга в собственных телах.
- …скажи, кто сделал это с тобой? – Блейну хочется отмщения, хочется отдать чужому человеку эту боль. Блейну хочется верить, что можно наказать того, кто заставляет Курта страдать.
Но Курт только морщится, ероша его волосы. - …это Дэвид? Кто-то из Академии? – нет, нет, нет. Курт мотает головой из стороны в сторону, защищаясь руками. Плечи трясутся от подавляемой истерики, и колени мелко дрожат, пока Курт с хрипом глотает воздух.
«Это я. Это все я сам», - по щекам бегут слезы, и он ищет рукой опору за спиной.
«Это все я сам», - повторяет его немой рот. «Я сам, я сам, я сам», - в уголках губ появляется сукровица, но Курт будто бы не обращает внимания на это мимолетное неудобство, продолжая твердить, что он сам во всем виноват. Только он один.
Произошло что-то ужасное, - Блейн смотрит на лицо, полное муки, и аккуратно приглаживает волосы Курта. Произошло что-то ужасное, что заставило Курта выплевывать кровь, заставило его приехать сюда, заставило его онеметь, только бы он ничего не смог рассказать другим. Курт выдумывает, что-то про музыку, про голос, только бы Блейн не узнал правду.
Столько усилий, чтобы придумать ложь, а Блейн терзает его, раз за разом выпрашивая ответ, который Курт дать не может.
Это Блейн раздирает его легкие, Блейн дерет его горло, Блейн причиняет ему боль…
- Ты ни в чем не виноват, - встает на колено, мягко дотрагиваясь губами до кисти Курта. – Ты ни в чем не виноват, - он защитит Курта от всего на свете, включая его самого.
Блейн касается лбом стопы Курта и выпрямляется, едва заметно улыбаясь.
- Я помогу тебе, Курт. Я знаю, как тебе помочь.
4. Последняя ночь
Блейн долго укладывает его в кровать: Курт цепляется руками за плечи, тянет рубашку, перебирает языком слова и закрывает лицо, имитируя рыдания. Какая разница, что говорит Блейн, если он бросает его?.. «Не уезжай, прошу тебя, не уезжай…» - от многоразового повторения устает рот, и Курт плотно сжимает губы, молча наблюдая, как Блейн застегивает куртку.
- Я отъеду на несколько часов, пожалуйста, постарайся уснуть… - у Блейна заострились скулы, и клоками отросла щетина, как будто он не спал и не ел много дней, как будто он забыл смотреть на себя в зеркале.
«Трус», - Курт плюет ему в спину, накрываясь одеялом с головой. «Какой же ты трус…» - он вжимается лицом в подушку и добела сжимает пальцы.
Даже если Блейн и вернется, он вернется с врачом, потому что ему проще думать, что с Куртом что-то не так, чем попытаться понять его, - в глазах темнеет, и Курт с усилием заставляет себя смотреть на потолок. Не спать, только не спать, или это может произойти опять… - по руке проходит судорога, и Курт открывает рот, выпуская наружу боль.
Он сгниет здесь. Он закончится здесь - Курт вытягивает руки и обнимает пустоту.
*
Печет между лопаток – Блейн пытается стереть со спины злое «Трус», заводя машину.
На шоссе к двенадцати часам – редкие огни вперемешку с косым дождем; первый поворот направо – едет к центру города, сильнее нажимает на газ, набирая скорость.
Он не трус, не трус – он хочет помочь Курту.
На прилавке магазина звенит мелочь, пальцы мнут банкноту и передают продавщице смятый клочок бумаги.
- Вам не нужны перчатки?
- Нет, спасибо, - возвращается в машину, автоматически включает радио. Музыка неприятно режет уши; умение петь кажется вульгарным.
Блейн успевает доехать до своего дома за двадцать минут – свет выключен, двери закрыты на все замки – он паркуется сбоку, берет пакет с покупками и спускается в гараж. Впустую щелкает выключателем.
В темноте снимает куртку и расстегивает верхние пуговицы рубашки. Шуршит полиэтилен.
Блейн спешит, поэтому первый ряд колючей проволоки на горле получается неровным: шипы неприятно царапают ключицы, а от сглатывания появляется ссадина. Голос Курта где-то внутри него – быстро обворачивает шею металлическими жгутом и останавливается, дойдя до подбородка.
Блейн резко тянет за свободные концы, и его голос, взвившись от острой боли, в панике ищет выход. Еще глубже – на ладонях появляются порезы, и Блейн закрывает слезящиеся глаза, затягивая проволоку. Это его терновый венец, его испытание – по трахее текут красные ручейки, пачкающие рубашку. Бедный, бедный голос – вокруг него сжимается колючая клетка, и он трепыхается, как пойманная в силки птица, в этом капкане.
От проволоки остаются глубокие борозды – и вдруг, где-то в глубине, около разорванной кожи, что-то блестит. В горле неприятно булькает – Блейн выплевывает в ладони сгусток крови и облегченно выдыхает, раздвигая пальцами жижу.
Аккуратно садит маленькую серебристую птичку в клетку, закрывает дверцу и распутывает на шее металлические нити.
Птичка радостно щебечет, когда они перебираются в теплый салон машины, и поет какую-то песенку по дороге домой. Блейн закрывает ее от мелкой мороси, набросив на клетку свою куртку, и ставит на пол, занеся в дом.
- Блейн?.. – Курт застывает на лестнице, крепко держась на перила. – Что с твоим горлом?
Блейн ничего не отвечает.
Блейн молчит.
Для меня это один из - это самый важный текст, который я вообще писал. На мой вкус, на мой притязательный вкус и мою вечную неудовлетворенность тем, что в конечном итоге выползло из меня, я справился. Я хотел сделать отличный текст, который останется недопонятым и недопрочитанным - и я его сделал.
Проблема в том, что "Соловей и Роза" - это не порно ради порно, а порно ради литературы, за что я себя нещадно корю. Мне хотелось писать что-то "стильное" - и мне надо было идти писать любую другую художественную работу, заняться романом, чем угодно, ради Бога. Не было необходимости нести все это в слэш.
Но дело сделано, а хейтеры ненавидят меня не только за этот текст, так что, только ненависть, только молодость.
Почитать о том, почему мне не стыдно за себя и УайлдаЯ жажду объясниться, показать, если кто-то будет потом это читать, куда надо смотреть.
"Соловей и роза" - это контаминация сразу трех произведений от высокой литературы и одного фильма. Как видно по названию, основную идею я взял из Уайльдовской сказки - и мне не жаль. Знаете ли, я тут Кафку в порно цитирую, а тут всего лишь название... Для меня основной концепт как у Уайлда, так и в отношениях Курта и Блейна - это Любовь. Любовь, для которой нужна жертвенность, для которой нужна смелость, для которой нужна Сила. Деление на главы и название глав взяты мною из манги "Крысолов". How dare you! - Уайлда и Торао скрестить и даже не покраснеть. Во-первых, я считаю, что Торао - гений и "Крысолов" потрясающее произведение. Герои, которых создает Торао, заняты лишь одной проблемой: как испытывать меньше боли - а особенно этим обеспокоен Нацуо: "Я не могу дышать, видя тебя. Я не могу дышать".
Название четвертой главы - "Последняя ночь" - цитирование фильма "Порнократия" и его последней части, повествующей о том, что Любовь может все. "Последняя ночь" Порнократии и моя последняя ночь обе замешаны на крови, правда, в разных ее аспектах. Вообще, я бы, при желании, мог провести много параллелей с "Порнократией", но я не считаю их уместными. "Порнократия" - фильма о сексе, "Соловей" - текст о любви.
Третье, что я могу выделить довольно свободно, - Маркес и его "Монолог Исабели, которая смотрит на дождь в Макондо". В Маркесе очень сырой воздух и очень много плесени, и я нахожу сходство в этом с этим текстом.
Под картинкой - что-то типа микса.
Название: Соловей и Роза
Автор: Entony Lashden
Бета: Hideaki
Фандом: Glee
Персонажи: Блейн/Курт
Рейтинг: NC-17
Размер: миди (4 800)
Саммари: Курт больше не может петь
Предупреждение: авторский стиль
текстПеред грозой давление падает; ветер гонит пыль, ласточки задевают крыльями землю и пронзительно, испуганно верещат. Серое небо проламывается и кусками падает на дорогу.
Мир трескается, и из трещин начинает сочиться вода.
Соловей летит слишком быстро, пытаясь укрыться от дождя, и запутывается в проводах линии электропередач. Он трепыхается, пробует высвободить крылья, но черные жгуты только сильнее сжимают тело.
Соловей сдается; соловей начинает петь.
Погибающая птица тянет свою последнюю песню: каждая новая нота причиняет ей боль, но она не останавливается. Ее попытка бессмысленна: шум дождя заглушает трель, птица не слышит саму себя – никто не слышит птицу.
Птица поет, потому что не может не петь. Птица поет, потому что только так она чувствует себя живой.
Одно неверное движение – птица сгорает.
Жизнь - это то место, где все мы поем свои последние песни.
**
1. Не могу смотреть
Дождь идет третьи сутки.
По колено в воде: слишком высокая влажность – вдыхаешь, как будто пьешь. Все покрывается плесенью: дома, машины, дороги, - покрываются плесенью люди, их голоса, их сны.
Девушка из телевизора, ладонью счищая зеленую поросль со сна Блейна, говорит, что все Огайо промокнет, говорит, что Огайо захлебнется в воде.
Он натягивает одеяло и укрывается с головой.
В три часа ночи дождь хрипнет и начинает шептать через открытое окно, заполняя своими разговорами всю комнату.
Он не сразу слышит звонок телефона.
- Блейн?..
- …да? – переворачивается на спину, поднимая трубку.
- Блейн, ты можешь сейчас приехать к нам?
- Что-то случилось? – В трубке – шорох дождя и неловкое молчание, рожденное плохими новостями. Замирает, отводит от уха телефон. Должен спросить – не хочет слушать ответ: – Что-то… с Куртом? – конечно нет, конечно нет, - желудок болезненно сводит, и Блейн впивается ногтями в бок, переводя неприятное ощущение в другое место. С Куртом все хорошо, с ним ничего не может случиться, ведь Курт - мальчик-звезда: со звездами ничего не происходит, потому что они висят на безопасном расстоянии в небе, и их не могут коснуться ни природные катастрофы, ни болезни, ни несчастные случаи.
- Я… - Берт делает глубокий вдох, больше похожий на женский всхлип. – Я не знаю, - Блейн встает, переодевается в отсыревшую одежду и поднимает воротник куртки, выходя на улицу.
Перед рассветом ночь особенно темна; ночь влезает в окна проезжающих машин, тянет за собой запах мокрого асфальта и автомобильных аварий. Блейн не включает музыку, он напряженно ждет еще одного звонка.
Блейн ждет, что Курт позвонит ему: Курт всегда звонит ему, когда приезжает в город. Но телефон молчит.
Дворники с глухим стуком ударяются о капот машины, помогая сердцу Блейна вспомнить звук, который получается, если оно работает.
Блейн открывает дверь своими ключами, стягивает в коридоре обувь; он стоит в темной прихожей и не решается крикнуть. На втором этаже слышен невнятный шепот.
- Курт? – быстро поднимается по лестнице. – Курт, почему ты приехал? – спрашивает Блейн у Берта, сидящего напротив двери в комнату. – Что случилось? Где он? – Берт закрывает лицо руками и опускает голову между колен.
Из-за двери доносится что-то сродни кошачьему воплю, и Берт дергается от этого звука.
- Он приехал и заперся внутри. И он…
Курт кричит. Курт приехал домой и заперся в своей комнате для того, чтобы кричать.
Они вслушиваются в болезненные рыдания, доносящиеся из-за двери. Внутри комнаты что-то с грохотом разбивается – Блейн по инерции дотрагивается до своей грудной клетки, проверяя, все ли на месте.
- Берт, он просил, чтобы я пришел? – Берт устало трет виски и поджимает губы.
- Он ничего не говорил, понимаешь? Он ведь обычно… - столько разговаривает, что его нельзя остановить. У него в горле – все непроизнесенные слова за предыдущие и последующие жизни, и он никак не может высказать все, что хочет, а теперь он молчит, молчит, молчит. – Он написал мне, что хочет побыть один, - Курту нельзя оставаться одному – они оба понимают это: он в плохих отношениях с одиночеством, и при каждой новой встрече оно грозится прикончить его.
Курт снова кричит, но Блейн не различает в крике голос Курта. То, что он слышит, больше похоже на звон разбивающегося бокала: звук протекает из горла, и внутри голоса остается только лед – тяжелые, неподъемные вопли, которые Курт с таким трудом пытается достать из себя.
Он кричит; Блейн видел однажды, как это происходит: такой крик – это мертворожденная песня, которая хочет навсегда остаться в нем, и Курт, безобразно разевая рот и вбирая как можно больше воздуха, на выдохе выталкивает ее из себя. Блейн просил больше никогда так не делать, потому что страдания уродуют лицо. Блейн просил Курта больше не показывать ему свою боль, и теперь тот заперся внутри, выполняя просьбу.
- Курт?.. Может, ты впустишь меня? – вплотную прикладывает ладонь к двери. Он знает, что Курт стоит точно так же близко: Блейн умеет чувствовать его, он знает, что Курт сейчас откроет дверь, заберется под его руку и позволит обнять себя. Курт устал, и ему нужна помощь.
В заднем кармане звенит телефон; Курт пишет ему: «Нет» и добавляет через пару секунд: «Я не хочу никого видеть. Оставьте меня в покое».
Блейн не удивляется, Блейн не нервничает. Он касается лбом двери и приседает на корточки.
- Я не могу это видеть, - у Берта низкий голос, который стелется по полу. – Я не могу это видеть… - он закусывает губы и сильнее сжимает на затылке замок из пальцев.
«Тогда пусть не смотрит», - пишет Курт Блейну. «Если он не может этого видеть – пусть не смотрит. Пусть он не смотрит на меня!».
- Курт, почему ты не хочешь поговорить с нами? – тяжелые капли стекают по волосам, и Блейн проводит ладонью по виску, стирая воду.
Курт взвизгивает и ударяет по стене; слышно, как он быстро ходит из угла в угол, как останавливается в центре комнаты, как, в конечном итоге, отшвыривает от себя телефон.
Курт садится на пол, закрывает локтями уши и глухо, с нажимом стонет.
- Я не могу это больше слушать, - Берт говорит очень тихо, чтобы случайно не услышать самого себя. – Сделай что-нибудь, Блейн. Сделай что-нибудь, - Блейн поднимается с пола, открывает окно напротив комнаты Курта. Шум дождя заглушает их обоих.
Изо рта Блейна тянется белесый пар.
- Если не можешь слушать – не слушай. Не надо, не мучай его. Уходи, Берт. Я останусь, – Берт медленно кивает, глядя, как Блейн устраивается под окном.
Блейн умеет ждать. Он прождал Курта восемнадцать лет – он сможет подождать еще немного. Сердце Блейна натренировано останавливаться и снова идти: оно может выдержать очень многие вещи.
Берт приносит ему одеяло и подушку, старается не смотреть в глаза. Берту стыдно, но он пасует: Курт – дикое животное, которое не разрешает приближаться к себе, оно пойдет только на запах крови.
Блейн прокусывает нижнюю губу, слизывает темно-алую каплю и стучит костяшками пальцев по полу:
- Он тебе тоже смски писал?
- Да, - неловко мнется еще какое-то время; звуки за дверью затихают, и Блейн кивает ему:
- Спасибо, что позвал. Думаю, лучше немного поспать, - он заворачивается в одеяло и вытягивает ноги, когда Берт уходит.
Блейн закрывает глаза и представляет, что ему восемь лет и он в лесу, где-то очень далеко от дома. По стенам его палатки скатываются капли дождя – он поднимает голову, вглядываясь в темное ночное небо.
- …Курт, - рядом с дверью раздается шорох, вслед за ним – скрип кровати.
Блейн проваливается в тяжелую полудрему.
*
У него стучат зубы: громко, от большого напряжения, так, что он закусывает язык, пытаясь что-то сказать. Заставляет себя сглотнуть и выдохнуть через рот.
Курт приоткрывает дверь и замирает на пороге, готовый в любой момент сбежать.
Блейн спит сидя, упершись лбом в колени; у него вьются волосы от дождя, и на майке еще остались влажные пятна. Курт немо открывает рот и беззвучно зовет его по имени.
Он слышит. Медленно распрямляет спину, опасаясь спугнуть, стаскивает одеяло и разводит плечи, открывая объятья.
Как собака, подволакивая ноги, с воем тащится по полу и забирается на руки.
Курт испуган, он боится – прижимается к Блейну, тычется носом в висок, щеря зубы, больно тянет за волосы, протягивая руки к шее.
- Тихо, - Блейн притягивает к себе за талию и прячет под одеяло. – Тихо. Успокойся, - Курт подвывает, забираясь руками под майку, и мелко, нервно целует в щеку, размазывая по скулам поцелуи. – Курт, - запутывается пальцами в волосах и несильно дергает. – Что случилось? – Курт скулит и с силой царапает живот под футболкой – шипение. Рот в рот: Блейн надавливает языком на губы, заставляя открыться, ищет внизу ладонь и до боли сжимает ее, глотая чужой всхлип. Блейн злится, глухо злится, что Курт молчит, поэтому и поцелуи с привкусом металла, с горечью - Курт ударяет его по груди и отстраняется. – Просто поделись со мной, расскажи мне, - Блейн смаргивает, и Курт, страдальчески изгибая губы, прекращает точить об него свои когти и утыкается в плечо.
Блейн мягко и осторожно касается губами его шеи.
У Курта под ухом – соленый холодный пот. От Курта пахнет океаном, дождем, темнотой. От Курта пахнет болью, тоской и одиночеством.
- Что случилось, Курт? – Курт лишь сильнее стискивает колени на талии и пригибает голову, прячась под одеяло. Упирается лбом в грудную клетку, зажимает зубами ворот майки и скалится – он пытается терпеть.
Холодная ладонь на ребра – и неосязаемое движение до подмышки; вцепляется пальцами в плечи, пропуская ладони под руками Блейна, прижимается к нему еще теснее.
У Курта сбитое дыхание, как от долгого бега; выдохи лижут шею и ключицы, когда он поднимает голову, подставляя под поцелуй губы.
- Что с тобой случилось? – в реплике нет никакой уверенности – по-детски дрожит голос.
Курт приподнимается на коленях, тяжело вжимаясь пахом в живот Блейна, и кусает себя изнутри за щеку. Курта распинают на дыбе; слышен треск его костей, который можно принять за стук дождя по подоконнику.
- Курт? – зарывается носом в темные волосы, оставаясь в неудобной позе на коленях - Блейн подкладывает руку под ягодицы - Курт всхлипывает и шире раздвигает ноги, пропуская ладонь между бедер. – Мы не будем… - ногти впиваются в шею, и Курт оседает вниз, стискивая ногами руку. – Нет, - сухой требовательный поцелуй. – Нет, - поднимает лицо за подбородок и впечатывает в чужой рот: «Это не выход».
Губы Курта сжимаются в нитку, как будто он хочет расплакаться, но это всего лишь протекает крыша, прямо на его щеки. Курт держится. Курт держится и вытирает капли о майку Блейна.
Они накрываются одеялом, и Курт укладывает голову на плечо Блейна, слушая, как тот, размеренно гладя его по спине, дышит медленнее, успокаивается. Отяжелевшая рука слабо обнимает его.
Курт не спит. Он не может заснуть. Долго смотрит в окно, смотрит на то, как земля превращается в расплывающуюся грязь, смотрит, как рассвет не может пробиться через плотную завесу воды.
Он гладит щеку спящего Блейна и ласково целует в висок.
Курт пришел вслед за дождем. Курт пришел спрятаться в дожде.
У Курта хрупкие, тонкие кости: он похож на маленькую птичку. Теперь, когда он засыпает, уткнувшись в шею Блейна, он почти не дышит.
Курт похож на мертвую канарейку, к лапке которой примотана бумажка с датой смерти. Где его яркие желтые перья? Где его звонкий голос?
Фокусник демонстрирует пустую клетку, и публика восхищенно ахает: «Только посмотри! От него ничего не осталось!»
2. Не могу дышать
Он уходит под утро, ближе к восьми часам, когда дождь мнимо затихает. Закрывается в своей тюремной камере, как в крепости, на засов, и Блейн не останавливает его. Блейну кажется, что за ночь в ров между ними натекло слишком много воды; сейчас он не справится – утонет на середине, захлебнется, и Курт не будет его спасать.
Спускается вниз, на кухню: Берт спит, скрючившись, на диване, бесшумно шевелит губами, сжимая и разжимая пальцы. Блейн укрывает его упавшим одеялом, делает кофе. Возвращается на свое место.
Дверь в комнату немного приоткрыта, и, хотя самого Курта нельзя увидеть, из этой узкой щелки вполне различим его мир: тонкий запах духов, выстиранной одежды и крема для тела.
Курт где-то здесь, но Блейн не может до него дотянуться, Блейн не может его найти.
Щелкает по кнопкам мобильного телефона – раздается гудок.
- Алло, Рейчел? – она сонно здоровается с ним. – Рейчел, я хочу поговорить с тобой насчет… - Блейн замолкает, видя в дверном проеме Курта: у него перекошено лицо, вздуты вены на шее, и широко открыт рот – он пытается говорить. Губы, разорванные в уголках, произносят: «Блейн! Блейн!», но горло жадно проглатывает все звуки и отхаркивает только глухое рычание.
Курт зло отбрасывает трубку, сильно сжимает кисть Блейна, оставляя на коже полумесяцы от ногтей, и тянет к себе в комнату.
Клацанье закрываемого замка – поворачивается спиной, прижимается ладонями к дереву и замирает.
Комната заполнена густым сырым воздухом – Блейн пытается вдохнуть ртом, но легким все равно не хватает кислорода.
- Курт, как я пойму, что с тобой, если ты не расскажешь мне? – Курт ведет плечами и зажмуривается, вытирая ладонью пену с кровоточащих губ.
Тянется к столу, быстро черкая на бумажке: «Попробуй почувствовать» - Блейн хмурится, закрывает сложенными руками грудную клетку, чтобы ненароком не подставиться под еще один выстрел.
«Или», - пишет Курт, - «можешь разрезать себя и придерживать внутренности руками. Тогда ты точно будешь иметь представление о том, что я переживаю».
Кто этот человек, старающийся задеть Блейна? Кто это животное, кусающее за руку в надежде заразить сепсисом?.. Это так не похоже на Курта: гниющая злоба, запекшиеся кровавые корки в каждом слове, какие-то неимоверные усилия для того, чтобы моргать, ходить, дышать – мышцы подрагивают от напряжения. Как будто нет ни кожи, ни мяса – только оголенные нервы, по которым бежит ток, и поэтому от каждого прикосновения так больно, что Курт хочет вредить в ответ.
Курт разваливается на части; под струями дождя от кирпичей отлетают мелкие кусочки, и известняк смешивается с грязной водой: Курт похож на разрушенную крепость после проигранного боя.
У Курта красные глаза и опухшее лицо, как будто он ночи напролет оплакивает павших воинов, как будто у Курта изнутри все выжжено и его хватает только на завывания.
Трудный, грудной кашель – с болью отхаркивается, размазывая алое пятно по ладони, пытается скрыть кровь в кулаке. Молниеносная догадка: «Звезды горят, потому что это кому-то нужно» - а в Нью-Йорке Курт чувствует себя брошенным, растерянным, без своего места, без своего дома; нервничает, напрягается - болезнь прокусила ему легкое и свернулась тугой пружиной над диафрагмой. Курт гаснет.
- Курт… - Блейн не может дышать и говорить: нужно увезти его отсюда, выдрать с корнем туберкулез, залечить раны… Протягивает ладонь и дотрагивается пальцами до губ: мучительная улыбка и «Нет, это от усталости. Я не болен, Блейн» - листок дрожит в воздухе. «Я не болен», - но что тогда?
Позволяет обнять себя и чуть прикрывает глаза, слушая сбивчивое: «Ты должен рассказать мне, Курт, ты должен…». Рваный поцелуй: губы едва прижимаются к губам и уходят вниз по горлу, замирая на кадыке.
- Курт? – в горле – жалостливый немой скулеж; Курт запрокидывает голову и вцепляется пальцами в свои джинсы. Последний рубеж перейден, и, хотя Курт сильный, очень сильный, железо его брони трещит. Не получается делиться: так привык нести все самостоятельно, так сроднился с собственным бременем, что теперь боится просто исчезнуть без этой тяжести и стоит
с поднятой головой, ожидая, что небо упадет.
- Курт, пожалуйста… - ни одной другой интонации, кроме минора, и влажный след языка от кадыка до ключиц не высыхает: полоса остается, и на ней все чувствуется острее, как на обнаженной плоти: – Курт, я тебя умоляю… - через трахею, вниз по глотке, в легкие и оттуда – в сердце.
Резко отталкивает Блейна и вырывает клок бумаги из тетради: «Задыхаюсь, я задыхаюсь, Блейн!» - не истерика и не драма; Курт взахлеб кашляет, закрывая рукавом рубашки рот, и с астматическим рыком проглатывает воздух. От напряжения выступают слезы – с силой трет кулаками глаза и тянется к двери.
Он выбирается из своей комнаты, опираясь о стены, как при шторме, отвергая помощь, застывает перед лестницей и делает пробный шаг, нажимая ногой на ступеньку, – сбегает вниз и вырывается на улицу под редкие капли и застывает, как будто бы от испуга. Движения острые, рваные – боится увязнуть в утреннем тумане – вскидывает руку и закрывает ладонью неяркое солнце, едва различимое сквозь тучи.
Блейн подходит со спины, дотрагивается до талии и утыкается носом в затылок: запах Курта выветривается.
Холодная грязь расползается под стопами, и Курт переминается с ноги на ногу, зарываясь пальцами в жиже. Дергает плечом: «Отпусти», - и присаживается на корточки, уходя из объятий. Щелкают кнопки телефона: «Я не могу там находиться. Грудную клетку как будто сдавливает».
- Зачем тогда ты приехал, Курт?
«Я везде как узник. Везде чувствую себя ограниченным», - Блейн садится рядом, и Курт, подставив лицо под мелкий дождь, едва улыбается: «Мне не нужна решетка, чтобы быть в клетке».
Из-под ресниц текут мелкие ручейки, пока Курт пишет: «Я потерял голос. И теперь везде тюрьма».
На Курте нет цепей, нет ошейника, к рукам не привязаны грузы, но он все равно кренится к земле, по щиколотку уходя в темно-коричневую воду.
- Курт… Может, это от усталости? Может, нужно просто отдохнуть? – Курт пихает его в плечо, и Блейн неловко заваливается, скользя ладонями по грязи.
«Я онемел», - экран телефона дрожит перед лицом Блейна: «Я онемел. Ни песни, ни фразы, ни слова, ни звука. Я могу только выть, как животное».
Курт стоит на коленях в луже и добела сжимает губы: «Вот что случилось. Вот моя проблема. Вот моя болезнь».
Намокший, худой, жалкий – дождь льет за шиворот, и вода бежит вдоль позвоночника. Приехал сюда, притянул за собой эту тоску, это отчаяние: хотел похоронить здесь, как хоронил в этом городе злобу, раздражение, обиду. Только сейчас тут – дождь, и все разрастается, с корнями врастает в рыхлую землю.
- Я уверен, это лечится… Мы можем найти врача… - у Курта ходят от смеха плечи. Он пишет: «Мне приходится думать несколько раз, прежде чем сказать что-либо. Мне приходится очень много думать», - и ничего больше, но ненаписанная реплика различима в фоновом шуме: «Жаль, что тебе не нужно делать того же».
Блейн не успевает поднять локоть, чтобы защититься от яда – немного попадает на щеку, и он морщится:
- Я хочу помочь.
«Но ты не можешь», - Курт улыбается и смотрит поверх головы Блейна, разглядывая что-то на горизонте. «И никто не может», - поднимается и протягивает руку, помогая Блейну.
Их пальцы плотно сплетены в замке, и между ладоней лежит прямоугольник телефона; на полу остаются грязные разводы, и Курт специально подолгу задерживается на каждой ступеньке, ища знаки своего присутствия.
- Когда ты потерял голос? – Курт стягивает мокрую рубашку и бросает в корзину для белья, растирая по телу воду. Незаметная усмешка: потерял ли? Это больше похоже на забывчивость: вчера голос был при нем, а теперь он пытается вырвать из себя позвоночник, чтобы разродиться звуком. Может, его голос лежит у кого-нибудь на диване или пылится на книжной полке. Может, он сунул его по ошибке в чужой бумажник?..
«Около двух месяцев назад».
- Почему ты приехал только сейчас?
«Потому что я больше не могу», - раздумывает несколько секунд и клацает: «Не могу один».
Они смотрят друг на друга, словно увидев в первый раз, и Блейн делает шаг, прижимая ладонь к открытой груди: слишком быстрое сердце, которое бьется в предвкушении касания. Ведет пальцем до пупка и оставляет ладонь на ремне – Курт рассеянно улыбается, приоткрыв рот, и поднимает кисти, обнимая за плечи.
Неполноценный Курт, вытягивающийся под поцелуем в подбородок; Курт, замирающий от прикосновения к ребрам; Курт, широко распахивающий глаза, когда Блейн упирается лбом в живот и крепко обхватывает за бедра, прижимая к себе. Курт, который немо шевелит губами, произнося: «Пожалуйста, не плачь».
Блейн водит носом по жесткой дорожке волос и касается горячей влажной щекой прохладной кожи:
- Я обязательно помогу тебе, Курт. Я обязательно помогу тебе… - фраза должна звучать как «Я обязательно помогу нам», но Блейну трудно произносить вещи правильно, когда он задыхается от боли.
Они стоят так какое-то время, пока в шум дождя, набирающего силу, не вплетаются посторонние звуки: Курт замирает, наклонив голову, и ласково гладит Блейна по виску, вслушиваясь в его голос.
Блейн поет очень тихо, с усилием заставляя себя доставать из горла слова.
Блейн поет о солнце. Блейн поет о море. О счастливых днях, проведенных вместе. Блейн поет о семье в большом деревянном доме, поет о кострах на песке и ударах волн о скалы. Блейн поет об очень синем небе, которое никогда не разрывается дождем.
И где-то в отдалении, на дне голоса Блейна, прослеживается какой-то посторонний звук, как будто кто-то поет вместе с ним, но не попадает в ноты. Звонкий, высокий голос - Курт присаживается рядом и сжимает ладони, слушая, как его собственный голос просачивается по каплям через голос рот Блейна.
…или, может, он забыл свой голос в Блейне? Оставил до лучших времен? Для сохранности?.. – Блейн поет с закрытыми глазами, но обрывает песню, как только дуэт обретает слаженность.
Они долго молчат; Блейн идет под горячий душ, и в ванной придерживает свое горло рукой, чтобы не расплескать голос Курта.
Машина Берта, увязнув в грязи, буксует за окном. Курт смотрит, как отец, упершись руками в багажник автомобиля, опускается на колени и наклоняет голову, как будто рассматривая что-то в бурой воде.
Берт оставляет Курта, как оставляют безнадежно больных: «Мы сделали все, что могли». Худая ладонь дотрагивается до холодного стекла: «Вы сделали все, что могли».
Когда Блейн выходит, Курт лежит спиной к двери и спит, подобрав под себя ноги.
На окне, в отблесках занимающейся алой зари, висит кривой лист. Курт пишет огрызком карандаша:
«Посмотри, небо горит.
Потеря голоса – моя смерть принцессы Дианы, мой личный Титаник, моя персональная утрата Джуди Гарленд.
Потеря голоса – мой личный конец света.
Только посмотри: даже небо горит».
Горит не только небо – горит все вокруг.
И это не тяжелые дождевые облака – это свинцовый дым.
3. Не могу терпеть
Курт не спит ночью: он разглядывает усталое лицо Блейна, водит пальцами по векам и изредка касается губами полуоткрытого рта. Рахитная благодарность лезет наружу, заставляет обнять Блейна за шею и прижаться к нему, разглаживая ладонью острые лопатки. Только не закрывать глаза, только не засыпать, только не тешиться иллюзией, что после шести часов черного провала в памяти голос вернется.
Блейн сражается во сне за них обоих; ему нужно забрать из сна голос Курта, потому что Курт не умеет без него жить, а Блейн не умеет жить без Курта. В последний момент, почти добежав до дверей дома, он поскальзывается на мокрых ступеньках, и голос, который он так бережно нес в ладонях, разбивается на тысячу мелких осколков.
Захлебывается воздухом – и резко поднимается на кровати, сжимая одеяло.
- Я не могу вернуть его, - пытается отдышаться и в темноте ищет ледяную руку Курта. – Я просто не могу…
Ни злости, ни обиды, ни сожаления – Курт бесшумно встает, всматриваясь в серый пейзаж, испорченный дождем, открывает дверь, спускается на кухню.
- Пожалуйста, подумай насчет врача, - беспомощно повторяет одно и то же, глядя на прямую спину, покрытую мурашками от холода.
Курт останавливается у раковины и, взяв с полки чашку, с силой ударяет ей по металлической поверхности.
Дежавю: Блейн делает шаг назад, пока Курт методично собирает осколки в пластмассовую бутылку:
- Подумай насчет врача…
Дело не во враче, дело не в теле, - Курт выпрямляется и протягивает бутылку. Тело – всего лишь хранилище для голоса, и оно исправно. Оно ест, ходит, дышит, по-прежнему любит тебя. Просто я – это не тело.
Курт водит бутылкой в воздухе, и осколки издают тихий перезвон. Звуки медленно текут сквозь стекло, и это почему-то напоминает солнце: яркое, теплое, к которому хочется подставлять лицо. Едва слышно щелкают кнопки мобильного: «Музыка есть во всем, теперь я это знаю».
Пальцы едва дотрагиваются до левой стороны груди Блейна, чуть нажимая на кости: «Музыка внутри тебя. Внутри меня – пустота». Все вокруг полно гармонии, нужно было только догадаться, открыть это для себя: мир хочет помочь Курту, хочет сделать его голос богаче, хочет вместе с ним тянуть высокие ноты, - поэтому теперь так нужен голос, поэтому теперь физически необходимо петь.
Курт не собирается плакать – он с бессильной завистью сжимает мигающий экран и пододвигается к Блейну, ныряя в его объятья.
Они касаются друг друга губами – Курт закрывает глаза, позволяя обнять себя за поясницу и уткнуться носом между его ключиц. Ему тяжело нести это в одиночку, но он не может рассказать об этом Блейну: музыка постепенно исчезает; чем дольше он молчит, тем больше дисбаланс, тем больше голос отвыкает слушаться его.
Что будет, если они застрянут здесь на тысячу лет? В тишине и дожде.
Песни в их сердцах намокнут и превратятся в размытые передовицы оставленных на пороге газет.
Вымокнет их любовь, и они, стараясь сохранить ее, будут слой за слоем обдирать ее заплесневелое нутро. От них ничего не останется.
Сначала все потеряет звук, потом – цвет. Все закончится в сером дне, до края наполненном дождем.
Курт не открывает рот, чтобы произнести это, но он знает, что Блейн слышит его.
«Я не могу больше терпеть», - поцелуй горький, со сжатыми зубами – они прижимаются ртом ко рту, оставляя отпечаток, и тянутся еще ближе, стараясь запечатлеть друг друга в собственных телах.
- …скажи, кто сделал это с тобой? – Блейну хочется отмщения, хочется отдать чужому человеку эту боль. Блейну хочется верить, что можно наказать того, кто заставляет Курта страдать.
Но Курт только морщится, ероша его волосы. - …это Дэвид? Кто-то из Академии? – нет, нет, нет. Курт мотает головой из стороны в сторону, защищаясь руками. Плечи трясутся от подавляемой истерики, и колени мелко дрожат, пока Курт с хрипом глотает воздух.
«Это я. Это все я сам», - по щекам бегут слезы, и он ищет рукой опору за спиной.
«Это все я сам», - повторяет его немой рот. «Я сам, я сам, я сам», - в уголках губ появляется сукровица, но Курт будто бы не обращает внимания на это мимолетное неудобство, продолжая твердить, что он сам во всем виноват. Только он один.
Произошло что-то ужасное, - Блейн смотрит на лицо, полное муки, и аккуратно приглаживает волосы Курта. Произошло что-то ужасное, что заставило Курта выплевывать кровь, заставило его приехать сюда, заставило его онеметь, только бы он ничего не смог рассказать другим. Курт выдумывает, что-то про музыку, про голос, только бы Блейн не узнал правду.
Столько усилий, чтобы придумать ложь, а Блейн терзает его, раз за разом выпрашивая ответ, который Курт дать не может.
Это Блейн раздирает его легкие, Блейн дерет его горло, Блейн причиняет ему боль…
- Ты ни в чем не виноват, - встает на колено, мягко дотрагиваясь губами до кисти Курта. – Ты ни в чем не виноват, - он защитит Курта от всего на свете, включая его самого.
Блейн касается лбом стопы Курта и выпрямляется, едва заметно улыбаясь.
- Я помогу тебе, Курт. Я знаю, как тебе помочь.
4. Последняя ночь
Блейн долго укладывает его в кровать: Курт цепляется руками за плечи, тянет рубашку, перебирает языком слова и закрывает лицо, имитируя рыдания. Какая разница, что говорит Блейн, если он бросает его?.. «Не уезжай, прошу тебя, не уезжай…» - от многоразового повторения устает рот, и Курт плотно сжимает губы, молча наблюдая, как Блейн застегивает куртку.
- Я отъеду на несколько часов, пожалуйста, постарайся уснуть… - у Блейна заострились скулы, и клоками отросла щетина, как будто он не спал и не ел много дней, как будто он забыл смотреть на себя в зеркале.
«Трус», - Курт плюет ему в спину, накрываясь одеялом с головой. «Какой же ты трус…» - он вжимается лицом в подушку и добела сжимает пальцы.
Даже если Блейн и вернется, он вернется с врачом, потому что ему проще думать, что с Куртом что-то не так, чем попытаться понять его, - в глазах темнеет, и Курт с усилием заставляет себя смотреть на потолок. Не спать, только не спать, или это может произойти опять… - по руке проходит судорога, и Курт открывает рот, выпуская наружу боль.
Он сгниет здесь. Он закончится здесь - Курт вытягивает руки и обнимает пустоту.
*
Печет между лопаток – Блейн пытается стереть со спины злое «Трус», заводя машину.
На шоссе к двенадцати часам – редкие огни вперемешку с косым дождем; первый поворот направо – едет к центру города, сильнее нажимает на газ, набирая скорость.
Он не трус, не трус – он хочет помочь Курту.
На прилавке магазина звенит мелочь, пальцы мнут банкноту и передают продавщице смятый клочок бумаги.
- Вам не нужны перчатки?
- Нет, спасибо, - возвращается в машину, автоматически включает радио. Музыка неприятно режет уши; умение петь кажется вульгарным.
Блейн успевает доехать до своего дома за двадцать минут – свет выключен, двери закрыты на все замки – он паркуется сбоку, берет пакет с покупками и спускается в гараж. Впустую щелкает выключателем.
В темноте снимает куртку и расстегивает верхние пуговицы рубашки. Шуршит полиэтилен.
Блейн спешит, поэтому первый ряд колючей проволоки на горле получается неровным: шипы неприятно царапают ключицы, а от сглатывания появляется ссадина. Голос Курта где-то внутри него – быстро обворачивает шею металлическими жгутом и останавливается, дойдя до подбородка.
Блейн резко тянет за свободные концы, и его голос, взвившись от острой боли, в панике ищет выход. Еще глубже – на ладонях появляются порезы, и Блейн закрывает слезящиеся глаза, затягивая проволоку. Это его терновый венец, его испытание – по трахее текут красные ручейки, пачкающие рубашку. Бедный, бедный голос – вокруг него сжимается колючая клетка, и он трепыхается, как пойманная в силки птица, в этом капкане.
От проволоки остаются глубокие борозды – и вдруг, где-то в глубине, около разорванной кожи, что-то блестит. В горле неприятно булькает – Блейн выплевывает в ладони сгусток крови и облегченно выдыхает, раздвигая пальцами жижу.
Аккуратно садит маленькую серебристую птичку в клетку, закрывает дверцу и распутывает на шее металлические нити.
Птичка радостно щебечет, когда они перебираются в теплый салон машины, и поет какую-то песенку по дороге домой. Блейн закрывает ее от мелкой мороси, набросив на клетку свою куртку, и ставит на пол, занеся в дом.
- Блейн?.. – Курт застывает на лестнице, крепко держась на перила. – Что с твоим горлом?
Блейн ничего не отвечает.
Блейн молчит.
-
-
31.10.2012 в 00:42-
-
31.10.2012 в 01:12