I'm a five-pound rent boy, mr. Darcy.
Как видно, мой план выписать две главы и покончить с этим, наебнулся на отлично.
Я с трудом осилил написание половины - это все гребанный лаунж, пока слушаешь лаунж - не до чего в этой жизни больше.
К тому же, я очень сильно раздражаюсь, обдумывая, как бы мне сделать концовку еще более изящной.
Название: Rock-n-rolla
Автор: Entony
Бета: -
Фэндом: Durarara!!
Персонажи: Шизуо/Изая
Рейтинг: NC-17
Жанры: Драма, POV, Слэш (яой)
Предупреждения: Нецензурная лексика, BDSM, OOC, Насилие
Саммари: все фильмы Гая Ричи.
Комментарий: NC-17 стоит здесь не просто так. Наркотики, насилие, разврат, детальные описания всего, что придумал мой воспаленный разум, нецензурная речь – все это есть. Будьте бдительны и предохраняйтесь при чтении.
Права: в этом мире мне ничто не принадлежит
текст 9 (1/2)
**
Я заворачиваюсь в полотенце и ступаю на холодный пол, оставляя после себя мокрые следы.
- Кофе будешь? – он водит ладонью над кипящим чайником и перебирает пальцами пар.
- Нет, - усаживаюсь за его спиной и подтягиваю ногу. Хлопает себя по карманам, закуривает и наливает в чашку кипяток. Молча оборачивается ко мне и щурит глаза от едкого дыма, водит большим пальцем по нижней губе и сдувает пепел.
Мне надоедает участвовать в ранних фильмах Джима Джармуша буквально со второго его движения. Я хочу поговорить с тобой, и, желательно, не о европейском кинематографе.
Он держит паузу – сигарета медленно тлеет; глотает пустую горячую воду и выливает остатки в раковину.
- Расскажи мне, о чем ты успел подумать, пока я мылся, - затягивается.
- О том, что я делаю глупости.
- Широкий фронт работы… - шикает и тушит о столешницу сигарету.
Я вижу, что ему трудно, и надо бы как-нибудь помочь ему, задать вопросы, притвориться, что я хочу это слышать, но я еле нахожу силы моргать.
Мне становится очень скучно: быть здесь, слушать это, - потому что результат заранее известен, и, к тому же, уже пятнадцать минут я обдумываю, как бы эффектнее предложить тебе окончить этот разговор и пойти смотреть драмы про мафию. Ты еще ничего не сказал и не принес извинений по случаю, а я простил тебя и мало о чем жалею. Это все ночи, проведенные с марихуаной, но…
Я смотрю на то, как ты потираешь свою шею и бросаешь на меня косые взгляды, и да… Бери эту индульгенцию за все годы, которые ты не был рядом со мной. Серьезно. Прощаю тебе это потерянное время.
В фильмах, в которых мы с тобой играем, не бывает затяжных конфликтов: здесь все прощают с полуслова и всегда любят с полувзгляда, - но режиссер тянет время, потому заявленная длина фильма – час сорок. А мы отыграли хорошо, если минут пятнадцать…
Проводит ладонью по волосам и прикладывает пальцы к губам.
- …я начал работать на них около года назад: Том попросил помочь. Они пытались отмыть деньги на Акасаке, и надо было прижать пару человек, - достает очередную сигарету. – Ничего такого. Я там за полгода раза два от силы был: редко за что-то брался, только если Тому надо было… А потом, как-то раз он сказал, что хочет выйти из Сумиеси и заняться всем со мной на пару, но у него типа проблемы с новым секретарем… - выпускает дым и ведет плечами. – Том им крупно задолжал, - подпираю подбородок рукой, наблюдая, как он обходит стол и садится напротив. – И Касуми предложил отработать.
- И ты согласился?
- По-твоему, - повышает голос, - я должен был бросить Тома? – игнорирую грубость.
- И что он тебе предложил?
- Надо было развозить с Такумой какие-то лекарства и прикрывать его… - закрывает ладонями лицо. – Сначала мы ездили в разные больницы, но к осени к нам стала приходить девушка и забирать все сама. И параллельно мы фасовали пакеты: приближалась встреча на «точке», и я должен был сопровождать Касуми, - опускает плечи и замолкает.
Я принимаю это за очередную паузу, во время которой он борется с угрызениями совести, но это длится около десяти минут, его дыхание прерывается, и он сжимает пальцы в замок.
- Шизуо? – с шумом выдыхает, но продолжает сидеть в том же положении.
- Да?
- Что-нибудь? Слово? Полслова?
- Я не знал, что на «точку» приедешь ты, - беззвучно шевелит губами.
- Похуй на это, - хмурюсь и встаю со стула. – Шизуо? – приоткрывает рот и глубоко вдыхает, с силой прижимая ладони к глазам. – Шизуо, плевать на Касуми. Плевать на Сумиеси. Мне плевать на всех них, - обхожу стол и касаюсь его руки. – Это все не важно, Шизу.
- Товар не был чистым. Он собирался свалить это на тебя, - отнимаю от лица его пальцы и присаживаюсь перед ним.
- Это не твоя вина… - наклоняет голову и стискивает зубы.
- Он хотел выдать тебя Инагаве, но… - дотрагиваюсь губами до его ладони, и он распрямляет пальцы. – Но потом Касуми передумал, - целую его запястье, и он запускает руку в мои мокрые волосы, поглаживая затылок. Молчим какое-то время. Опускает руку и сводит колени. – Иди сюда… - поднимаюсь и, обняв его за шею, сажусь на него, утыкаясь носом в шею. – Я не знал, что это будешь ты, - он сдавливает меня и касается губами уха. – Я не знал. Правда не знал. Мне жаль, Изая, - спускается губами о шее и замирает.
- Все в порядке, - я с трудом фокусирую взгляд на стене и провожу рукой по его спине.
На самом деле, ничего не в порядке, Шизуо.
Потому что я уже две минуты не могу выдохнуть. Потому что твои губы нашли мою артерию, и, если ты начнешь считать мой пульс, я покраснею от стыда.
Потому что я не слушаю. Я не хочу слушать.
Какая, к чертям, разница, что хотел сделать этот ублюдок? Куда больше меня интересует то, почему ты так болезненно это воспринимаешь.
- Это все очень сложно, Изая… - почесываю его за ухом, пока он до хруста сжимает пальцы. – Это сложно…
- Я… - это не мой голос похож на сдавленный хрип. Я же очень убедительный взрослый парень, - я не пытаюсь тебя осудить. Все в порядке, Шизу-тян, - чувствую его улыбку на моем плече.
Мы меняемся ролями, ты замечаешь? Это выглядит как обмен любезностями: «Я не осуждаю тебя, Изая» - «Я тоже не осуждаю тебя, Шизуо», - но на самом деле, я просто пытаюсь не сказать какой-нибудь более ужасающей глупости.
- Ты не понимаешь, Изая… - камера отъезжает назад, берет крупным планом мои поджатые губы и его побелевшие ладони.
Это ты меня не понимаешь. Ты не хочешь меня понимать.
Я убираю руки с его спины и встаю.
- Ты не слышишь меня. Это раздражает.
*
Несколько часов мы сидим в разных комнатах, и, по моим подсчетам, за это время можно было совершить как минимум десять удачных попыток самоубийства, некоторые из которых с триумфом произошли во мне. Толпа худых парней где-то рядом с моей диафрагмой скандирует: «Поговори с ним!» и публично режет свои вены, но я скала. Я кремень.
Книга. Я пытаюсь ее читать, но так как каждое написанное предложение порождает ряд ассоциаций с Касуми, по большей части я шиплю сквозь зубы нечленораздельный мат и стучу костяшками пальцев по полу.
Я занят тем типом чтения, которое призвано прикрыть беспокойство, и поэтому я пропускаю страницы между пальцев и листаю книгу, слушая шуршание страниц. Если съесть много седативов и над ухом перелистывать тома японской классики, можно узнать, что у Оэ низкий голос. Или послушать лес конца 16 века.
«Do you remember, Odin, when in bygone days
We mixed our blood together?» (18), - бумага рвется от резкого движения. Латиница? - почерк слишком мелкий, к тому же синие чернила поплыли от влаги, даже это можно прочесть с трудом… Один мой знакомый рассказывал, что японцы всегда говорят на японском, даже когда делают вид, что говорят на другом языке, поэтому когда я пытаюсь произнести вслух строчку, у меня на губах остается песок японской лексики. Поворачиваю страницу к свету.
Почему Касуми изменил свое решение? – Шизуо садится рядом со мной и вынимает из моих рук книгу, стряхивая в нее пепел от новой сигареты.
Ты тоже хочешь смешать нашу кровь, рыцарь?
- Разговаривать? – он поправляет мою челку и застывает, прикоснувшись к моему лицу. Мы долго смотрим в глаза друг другу, пока я не решаю испортить момент. - Ты знаешь, что люди, которые долго смотрят друг другу в глаза, влюблены? – усмехается и делает затяжку.
- Ты влюблен в меня?
- Нет, - ставлю руку ближе к нему и дотрагиваюсь до бедра. – А ты?
- Я тоже нет, - улыбается и касается дымом моего рта. – Я не ребенок, чтобы быть влюбленным, Изая, - я еще успеваю заметить, что он пальцами тушит сигарету, а потом, конечно, меня уже мало волнует состояние его кожи, потому что он тянет меня за волосы, заставляя поцеловать его. И я теряю связь с мелочами, чувствуя только, как поднимается злоба.
- Прекрати, - стискиваю зубы, и он останавливается, проводя губами по моему подбородку.
- Что не так?
- Все не так. Я не хочу тебя целовать, Шизуо, - у него темнеют глаза, и он демонстрирует оскал.
- И как мне заставить тебя?
- Это обычно делается на добровольных основаниях, Хэйвадзима. Или ты можешь сказать мне, откуда в книге стихи, - сгорбившись, подбираю к себе колени. Всегда произноси только то, что от тебя хотят услышать.
- Шлюха, - отстраняется от меня, и я чую запах разочарования в воздухе. Держит на мне взгляд, пока ложится на спину, а потом закрывает глаза. – Чего ты хочешь?
- Автор? Название поэмы?
- Я не про это, - вытягивает вдоль туловища руки и сгибает ноги.
- Я не знаю. Я просто бросаюсь в тебя упреками, надеясь, что мне станет легче.
- Ты ведешь себя как подросток, - жмурится и протягивает руку.
- А мне казалось, что это очень по-взрослому.
- Что тебе еще кажется? – гладит пальцами сгиб моего локтя, и я бессознательно улыбаюсь от едва ощутимой щекотки.
- Мне кажется, что ты пытаешься оставить все, как есть, - тянет меня к себе, но я остаюсь на месте.
У меня несколько рациональных причин для злобы, в числе которых усталость, боль, ломка, и целая тысяча иррациональных поводов, чтобы вырвать тебе печень.
Ты разрываешь меня и разрываешь себя, а я устал принимать участие в ритуальных жертвах. Не можешь найти в себе силы для принятия решения и считаешь, что лучше тянуть, делать вид, что ничего не происходит. Так кажется только тебе. Во мне происходит целый Холокост, и тоска разъедает меня все больше с каждой секундой его замалчивания.
Я - тысячи людей, брошенных в огонь, и каждое мгновение я переживаю новую смерть. Я испытываю только скорбь и разочарование.
Любовь – это очень неприятно. Особенно с учетом того обстоятельства, что я постоянно отрекаюсь от нее и закапываю, как новорожденного в земле, вынужденный слышать по ночам ее крик.
Я не могу терпеть. Я не могу ждать. Еще минута – и я заору от боли.
Я хочу, чтобы не только меня утомляли эти чувства, я хочу, чтобы ты страдал в той же мере, что страдаю и я.
А потом я открываю глаза и смотрю на тебя. И понимаю, что любое мое слово будет лишним.
- Что ты хочешь услышать? – опускает руку и сглатывает.
- Я не знаю, - скажи, к примеру, что скоро все закончится – и тогда я еще потерплю. Знаешь, на пытках люди держатся только потому, что думают: конец скоро.
Кто говорил, что чувства чем-то отличаются от раскаленных игл?
- Это все продолжается ровно столько, сколько ты хочешь сам, Изая.
- Не пытайся спихнуть все на мое самовнушение. Ты сам во всем виноват, - подсаживаюсь к нему под бок и кладу ладонь на висок, пуская пальцы под волосы.
- Тебе хочется страдать – и ты страдаешь… Наркотики, кратковременные связи, твое поведение - это все нужно тебе, чтобы ты мог быть жертвой.
- Посмотри на меня, - он поднимает на меня глаза и улыбается.
- Да. Именно поэтому я испытываю потребность защитить тебя. Ты прозорливый ублюдок, Орихара.
Хочу быть дефектным, Шизуо. Хочу иметь в себе что-то гнилое и надломанное, хочу иметь что-то, что позволит мне жалеть себя и упиваться чувством собственной неполноценности. Я хочу отличаться.
Я не такой, как они. Я должен помнить об этом.
Красивые и самодостаточные люди не испытывают никакой неприязни к обществу, хотя бы потому, что они живут счастливой и гармоничной жизнью.
Даже если я наберу десять килограмм веса, отращу волосы, приведу в порядок руки, это не сделает меня счастливым. Всеобщее страдание - вот что решит мои проблемы раз и навсегда.
«Именно поэтому я испытываю потребность защитить тебя», - неплохо, Шизу-тян. Совсем неплохо для новичка в области признаний.
-…это Такума писал, - отрываюсь от созерцания его ключиц.
- Откуда ты знаешь?
- У Касуми привычка дурацкая – цитировать скандинавскую поэзию, а Такума за ним записывал, куда попало. У меня даже на карточке страхования что-то нацарапано, - у Касуми нет такой привычки. У Касуми нет такой привычки.
- Для чего ты мне говоришь это? – он усмехается и закрывает ладонями лицо.
*
Я сначала рисую в воздухе замысловатые узоры, а потом стираю их. Люблю играть в море с пространством.
Я даже не помню, как увидел его в первый раз. У меня нет какого-то четкого воспоминания о Касуми: только какая-то не слишком хорошая лаунж-музыка и ухмылки в три четверти, которыми я, кстати, заразился.
Мимика, интонация, жесты – это как простуда. Их можно подхватить и даже не заметить, а Касуми был эпидемией распространения себя. Я не видел в зеркалах своего отражения – видел его улыбки и взмахи ладонями и очень раздражался. От Касуми оставался только запах сигарет и паленой шерсти, потому что он всегда игрался с зажигалками и задевал пиджак. И еще от него оставался отпечаток на мне. Но больше я ничего не мог найти.
Я работал около месяца над тем,чтобы узнать, где он живет. Никакой информации о личной жизни, никаких сведений о биографии, никаких друзей, знакомых, коллег по работе - Касуми существовал только в моем воспаленном схемами разуме. Это бросало вызов.
Запомните один дельный совет: никогда не поднимайте дуэльные перчатки реальной жизни. Это всегда кончается плохо.
Конкретно для меня это закончилось ночью в его квартире.
Я захотел ее, как ни одну другую вещь на этой планете, влюбился с первого взгляда. Я хотел прожить в ней всю жизнь и умереть за рабочим столом, хотел просыпаться там, хотел мучиться бессонницей и ловить приходы именно в этой квартире. Мы были созданы друг для друга, и это было очевидно.
До сих пор не могу понять, для чего он тогда позвал меня: мы разговаривали на крайне отвлеченные темы, слушали джаз, более того, Касуми показался бы мне приятным, если бы я не
испытывал желания прикончить его и завладеть квартирой.
Это показалось тогда очень смешным, но на следующий день я заметил у него рыжую прядь.
Я вообще тогда коротал время, подмечая за Касуми малейшее изменение в поведении, повадках, внешности; как, собственно, я мог не заметить, что он любит читать скандинавскую поэзию?..
Шизуо открывает настежь окно, бросает мне «накройся», и я затихаю под одеялом, слушая, как он курит.
Ложится около меня, оставляя место для гнетущей тишины. Трудно разговаривать. Очень трудно разговаривать. Ненавижу неопределенность.
- Шизуо? – укладываюсь на спину и упираюсь плечом в его плечо. - Ты смотрел фильм «Тельма и Луиза»? - переворачиваюсь на бок и кладу руку ему на живот - он ловит мою ладонь, чтобы чуть сжать ее и притянуть меня к себе. Касаться друг друга – куда проще.
- Нет.
- Там две женщины решили покончить с собой, потому что не захотели жить своей жизнью… - сворачиваюсь у него под боком. – Мне кажется, я постоянно кончаю с какой-то частью своей жизни. Чтобы освободить место, - он целует меня в висок и поворачивается ко мне спиной.
- У тебя есть целых девять жизней, кошка. Ты можешь их просто менять, - а не хочу их менять, знаешь. Эта жизнь неплоха, но недоделана.
Он вытягивает ноги, распрямляет спину и тихо произносит в стену.
- Всегда есть выбор, Изая.
- Это тебя беспокоит? – почесываю его за ухом, и он сминает пальцами покрывало.
- Да. Потому что мне кажется, я сделал неправильный.
- Шизу? – привстаю на локте, но, когда я пытаюсь дотронуться до его щеки, он прячется в подушку и выше натягивает покрывало. – Если ты насчет Касуми, то…
- Я не насчет Касуми! - резко поднимается и начинает ходить от окна к дверному проему. Нервозное щелканье пальцев – ищет в темноте сигареты. – Я не насчет Касуми… - барабанит пальцами по бедру.
Больше всего ты похож на запертое дикое животное, Шизу. Меня всегда огорчали подобные картины.
- Для чего ты это делаешь? – останавливается и проводит ладонью по волосам.
- Что «это»?
- Для чего ты пытаешься подавлять агрессию? – спина напрягается, но он медлит обернуться.
Я видел это тысячи раз, рыцарь: людей, разрываемых энергией. Однажды мне даже повезло повидать девушку, которая прыгнула с крыши, потому что ей показалось, что она сможет полететь.
Только обычно, конечно, эти люди принимали спиды, а уже потом стучали зубами и до мяса обгрызали свои ногти, но я не думаю, что ты чем-то особенно отличаешься.
- Это приносит тебе неудобства.
- Я должен это контролировать, - он делает затяжку и выпускает клуб дыма.
- Ты никому ничего не должен. К тому же, когда ты в очередной раз сорвешься, все будет еще хуже, чем до этого, - закутываюсь в одеяло.
- Именно поэтому ты взял у него метадон?
- Ты не посмеешь меня обвинить, - моими словами можно было ненароком разрезать ему живот.
- Я тебя и не обвиняю, - ведет плечами и подходит к окну, чтобы выбросить окурок. – Ты не принял его сейчас, хотя тебе больно, и, наверное, сможешь вытерпеть еще три дня, прежде чем вмажешься. Но потом все вернется на круги своя, - присаживается рядом. – Я не ты. Я не ты, - он обкусывает губы и хрустит пальцами. Я готов тебя выслушать. Говори.
-… когда-то давно мы с Касукой бежали наперегонки, - заводит руки за голову и упирается локтями в колени. – Долго бежали. Очень долго. И я не заметил, как он стал отставать, и продолжал двигаться дальше. Я должен был остановиться... – подпирает кулакам подбородок. – Но я продолжал бежать. И потом, когда я заметил, что его нет, я понял, что не смогу пробежать обратно столько же. У меня совсем не осталось сил.
Он вздрагивает, услышав дверной звонок, но не спешит идти открывать: подходит к сумке, аккуратно что-то из нее достает, закрывает ее на замок и только тогда поворачивается ко мне.
- Слушай меня внимательно… - он говорит очень тихо, протягивая мне вещи, - пойдешь на кухню…
- Изая! – Такума упорото смеется и бьет кулаком в дверь. – Изая-кун!
Облегченный выдох. Чего ты так боишься, Хэйвадзима?
Идет к двери, а лежу себе, накрывшись одеялом до носа, и делаю вид, что меня это не касается.
- Проваливай, пока я не надрал твою задницу, - по-дружески, похлопывая по плечу, очень радушно.
- Хэйвадзима, он обещал…
- Мне плевать, что он тебе обещал, - как же так, рыцарь, а кодекс чести? А долговые обязательства?
Натягиваю на себя водолазку и джинсы, пока они препираются.
- Ты здесь не главный, Шизуо, - в голосе Такумы появляются обиженные нотки. – Ты здесь совсем не главный.
- А кто здесь главный? Твой скандинавский возлюбленный?
- ЗАТКНИСЬ! – я даже не успеваю на это отреагировать – дверь ванной разносит в щепки.
- Такума, опусти пистолет, - он целится Шизуо в грудь, пока тот с недовольством вытирает кровь с плеча.
- Да он попасть вплотную не может! – самодовольно улыбается.
- Может, ты действительно заткнешься? – оттесняю его в комнату. – Опусти пистолет, Такума.
- Пойдем со мной, иначе я его убью, - у него дрожат руки и дергаются плечи, но он улыбается.
- Я не могу пойти с тобой, пока ты не опустишь пистолет, - доверчивые обколотые дети всегда поступают так, как ты хочешь, если ты хоть каплю будешь напоминать им родителей.
- Не говори мне, что ты действительно собираешься это сделать, - Шизуо разве что не скалится.
- Это не твое дело, Шизу-тян, - молча смотрит на меня несколько секунд, а потом отворачивается.
- Как знаешь, - Такума опускает пистолет и разводит пальцами в стороны свои губы, показывая, что он рад мне.
*
Мы не заходим в его квартиру – я втаскиваю его, и он с громкими рыданиями падает на пол.
- Тише, - он тянется ко мне, и я обнимаю его, позволяя выть у меня на плече. – Что случилось, Такума? – беззвучно кричит и до боли стискивает мое плечо. – Тш…
- Я не хочу, не хочу, не хочу! – истерично захлебывается плачем. – Он не может меня заставить!
- Тихо, Такума, ты должен мне все рассказать, и я помогу тебе, - перебираю пальцами немытые волосы. – Я помогу тебе… Я помогу тебе…
- Он тоже это мне обещал... Все обещают одно и то же, - голос утрачивает тональность истерики, и Такума продолжает плакать на одну октаву ниже. – Очень заманчиво никогда больше не чувствовать боли. Никогда, понимаешь? Никогда. Ничего никогда не чувствовать. Никогда-никогда-никогда, - он сжимается и всхлипывает. – Все плохо получилось, Изая. Очень плохо. Это все из-за этой, - зло, - из-за этой бабы, это она все испортила. Так бы он выполнил обещание. Выполнил бы!
- Не стоило так надеяться на Касуми, - он отрывается от моего плеча.
- Касуми? Нет, Касуми… Это все она виновата! Она заставляла меня мешать эту дрянь! – подрывается с пола. – Я не хотел заниматься этим, Изая! – отводит назад лопатки и с силой бьет кулаком в стену. – Это неправильно! Я не должен был этого делать, но он настаивал! Он просил меня, ты понимаешь?! Касуми просил меня… Намие, это все из-за нее случилось! Из-за нее, Изая! – обессилено опускается на пол. – Она заставила меня! Заставила! Я ничего этого не хотел! Я не знал, что так будет… Они занимаются неправильными вещами, Изая. Неправильными!.. - смотрит мимо меня и подносит пальцы к губам.
И вот тут я понимаю. Я смотрю в его расширенные зрачки, слышу его прерывистое дыхание, и я отчетливо понимаю.
В мире нет места удовольствию – сплошные пустоши для одиночества, и сделать тут ничего нельзя. В это Вселенной люди хорошо умеют страдать. В другой – умеют быть счастливыми.
Все мы хотим одного и того же: прекратить боль. Каждый из нас получает то, чего хочет. Но никогда то, что ему нужно. Возможно, у боли есть какое-то другое предназначение. Просто с этого места нам его трудно различить.
- Такума? – он не поднимает голову и отчетливо произносит:
- Мы в расчете, Орихара. Иди.
Когда я спускаюсь по ступенькам, меня задевает плечом рыжий парень и улыбается в три четверти.
__
18. Помнишь ли, Один, как в минувшие дни
Мы смешали нашу кровь?
Я с трудом осилил написание половины - это все гребанный лаунж, пока слушаешь лаунж - не до чего в этой жизни больше.
К тому же, я очень сильно раздражаюсь, обдумывая, как бы мне сделать концовку еще более изящной.
Название: Rock-n-rolla
Автор: Entony
Бета: -
Фэндом: Durarara!!
Персонажи: Шизуо/Изая
Рейтинг: NC-17
Жанры: Драма, POV, Слэш (яой)
Предупреждения: Нецензурная лексика, BDSM, OOC, Насилие
Саммари: все фильмы Гая Ричи.
Комментарий: NC-17 стоит здесь не просто так. Наркотики, насилие, разврат, детальные описания всего, что придумал мой воспаленный разум, нецензурная речь – все это есть. Будьте бдительны и предохраняйтесь при чтении.
Права: в этом мире мне ничто не принадлежит
текст 9 (1/2)
**
Я заворачиваюсь в полотенце и ступаю на холодный пол, оставляя после себя мокрые следы.
- Кофе будешь? – он водит ладонью над кипящим чайником и перебирает пальцами пар.
- Нет, - усаживаюсь за его спиной и подтягиваю ногу. Хлопает себя по карманам, закуривает и наливает в чашку кипяток. Молча оборачивается ко мне и щурит глаза от едкого дыма, водит большим пальцем по нижней губе и сдувает пепел.
Мне надоедает участвовать в ранних фильмах Джима Джармуша буквально со второго его движения. Я хочу поговорить с тобой, и, желательно, не о европейском кинематографе.
Он держит паузу – сигарета медленно тлеет; глотает пустую горячую воду и выливает остатки в раковину.
- Расскажи мне, о чем ты успел подумать, пока я мылся, - затягивается.
- О том, что я делаю глупости.
- Широкий фронт работы… - шикает и тушит о столешницу сигарету.
Я вижу, что ему трудно, и надо бы как-нибудь помочь ему, задать вопросы, притвориться, что я хочу это слышать, но я еле нахожу силы моргать.
Мне становится очень скучно: быть здесь, слушать это, - потому что результат заранее известен, и, к тому же, уже пятнадцать минут я обдумываю, как бы эффектнее предложить тебе окончить этот разговор и пойти смотреть драмы про мафию. Ты еще ничего не сказал и не принес извинений по случаю, а я простил тебя и мало о чем жалею. Это все ночи, проведенные с марихуаной, но…
Я смотрю на то, как ты потираешь свою шею и бросаешь на меня косые взгляды, и да… Бери эту индульгенцию за все годы, которые ты не был рядом со мной. Серьезно. Прощаю тебе это потерянное время.
В фильмах, в которых мы с тобой играем, не бывает затяжных конфликтов: здесь все прощают с полуслова и всегда любят с полувзгляда, - но режиссер тянет время, потому заявленная длина фильма – час сорок. А мы отыграли хорошо, если минут пятнадцать…
Проводит ладонью по волосам и прикладывает пальцы к губам.
- …я начал работать на них около года назад: Том попросил помочь. Они пытались отмыть деньги на Акасаке, и надо было прижать пару человек, - достает очередную сигарету. – Ничего такого. Я там за полгода раза два от силы был: редко за что-то брался, только если Тому надо было… А потом, как-то раз он сказал, что хочет выйти из Сумиеси и заняться всем со мной на пару, но у него типа проблемы с новым секретарем… - выпускает дым и ведет плечами. – Том им крупно задолжал, - подпираю подбородок рукой, наблюдая, как он обходит стол и садится напротив. – И Касуми предложил отработать.
- И ты согласился?
- По-твоему, - повышает голос, - я должен был бросить Тома? – игнорирую грубость.
- И что он тебе предложил?
- Надо было развозить с Такумой какие-то лекарства и прикрывать его… - закрывает ладонями лицо. – Сначала мы ездили в разные больницы, но к осени к нам стала приходить девушка и забирать все сама. И параллельно мы фасовали пакеты: приближалась встреча на «точке», и я должен был сопровождать Касуми, - опускает плечи и замолкает.
Я принимаю это за очередную паузу, во время которой он борется с угрызениями совести, но это длится около десяти минут, его дыхание прерывается, и он сжимает пальцы в замок.
- Шизуо? – с шумом выдыхает, но продолжает сидеть в том же положении.
- Да?
- Что-нибудь? Слово? Полслова?
- Я не знал, что на «точку» приедешь ты, - беззвучно шевелит губами.
- Похуй на это, - хмурюсь и встаю со стула. – Шизуо? – приоткрывает рот и глубоко вдыхает, с силой прижимая ладони к глазам. – Шизуо, плевать на Касуми. Плевать на Сумиеси. Мне плевать на всех них, - обхожу стол и касаюсь его руки. – Это все не важно, Шизу.
- Товар не был чистым. Он собирался свалить это на тебя, - отнимаю от лица его пальцы и присаживаюсь перед ним.
- Это не твоя вина… - наклоняет голову и стискивает зубы.
- Он хотел выдать тебя Инагаве, но… - дотрагиваюсь губами до его ладони, и он распрямляет пальцы. – Но потом Касуми передумал, - целую его запястье, и он запускает руку в мои мокрые волосы, поглаживая затылок. Молчим какое-то время. Опускает руку и сводит колени. – Иди сюда… - поднимаюсь и, обняв его за шею, сажусь на него, утыкаясь носом в шею. – Я не знал, что это будешь ты, - он сдавливает меня и касается губами уха. – Я не знал. Правда не знал. Мне жаль, Изая, - спускается губами о шее и замирает.
- Все в порядке, - я с трудом фокусирую взгляд на стене и провожу рукой по его спине.
На самом деле, ничего не в порядке, Шизуо.
Потому что я уже две минуты не могу выдохнуть. Потому что твои губы нашли мою артерию, и, если ты начнешь считать мой пульс, я покраснею от стыда.
Потому что я не слушаю. Я не хочу слушать.
Какая, к чертям, разница, что хотел сделать этот ублюдок? Куда больше меня интересует то, почему ты так болезненно это воспринимаешь.
- Это все очень сложно, Изая… - почесываю его за ухом, пока он до хруста сжимает пальцы. – Это сложно…
- Я… - это не мой голос похож на сдавленный хрип. Я же очень убедительный взрослый парень, - я не пытаюсь тебя осудить. Все в порядке, Шизу-тян, - чувствую его улыбку на моем плече.
Мы меняемся ролями, ты замечаешь? Это выглядит как обмен любезностями: «Я не осуждаю тебя, Изая» - «Я тоже не осуждаю тебя, Шизуо», - но на самом деле, я просто пытаюсь не сказать какой-нибудь более ужасающей глупости.
- Ты не понимаешь, Изая… - камера отъезжает назад, берет крупным планом мои поджатые губы и его побелевшие ладони.
Это ты меня не понимаешь. Ты не хочешь меня понимать.
Я убираю руки с его спины и встаю.
- Ты не слышишь меня. Это раздражает.
*
Несколько часов мы сидим в разных комнатах, и, по моим подсчетам, за это время можно было совершить как минимум десять удачных попыток самоубийства, некоторые из которых с триумфом произошли во мне. Толпа худых парней где-то рядом с моей диафрагмой скандирует: «Поговори с ним!» и публично режет свои вены, но я скала. Я кремень.
Книга. Я пытаюсь ее читать, но так как каждое написанное предложение порождает ряд ассоциаций с Касуми, по большей части я шиплю сквозь зубы нечленораздельный мат и стучу костяшками пальцев по полу.
Я занят тем типом чтения, которое призвано прикрыть беспокойство, и поэтому я пропускаю страницы между пальцев и листаю книгу, слушая шуршание страниц. Если съесть много седативов и над ухом перелистывать тома японской классики, можно узнать, что у Оэ низкий голос. Или послушать лес конца 16 века.
«Do you remember, Odin, when in bygone days
We mixed our blood together?» (18), - бумага рвется от резкого движения. Латиница? - почерк слишком мелкий, к тому же синие чернила поплыли от влаги, даже это можно прочесть с трудом… Один мой знакомый рассказывал, что японцы всегда говорят на японском, даже когда делают вид, что говорят на другом языке, поэтому когда я пытаюсь произнести вслух строчку, у меня на губах остается песок японской лексики. Поворачиваю страницу к свету.
Почему Касуми изменил свое решение? – Шизуо садится рядом со мной и вынимает из моих рук книгу, стряхивая в нее пепел от новой сигареты.
Ты тоже хочешь смешать нашу кровь, рыцарь?
- Разговаривать? – он поправляет мою челку и застывает, прикоснувшись к моему лицу. Мы долго смотрим в глаза друг другу, пока я не решаю испортить момент. - Ты знаешь, что люди, которые долго смотрят друг другу в глаза, влюблены? – усмехается и делает затяжку.
- Ты влюблен в меня?
- Нет, - ставлю руку ближе к нему и дотрагиваюсь до бедра. – А ты?
- Я тоже нет, - улыбается и касается дымом моего рта. – Я не ребенок, чтобы быть влюбленным, Изая, - я еще успеваю заметить, что он пальцами тушит сигарету, а потом, конечно, меня уже мало волнует состояние его кожи, потому что он тянет меня за волосы, заставляя поцеловать его. И я теряю связь с мелочами, чувствуя только, как поднимается злоба.
- Прекрати, - стискиваю зубы, и он останавливается, проводя губами по моему подбородку.
- Что не так?
- Все не так. Я не хочу тебя целовать, Шизуо, - у него темнеют глаза, и он демонстрирует оскал.
- И как мне заставить тебя?
- Это обычно делается на добровольных основаниях, Хэйвадзима. Или ты можешь сказать мне, откуда в книге стихи, - сгорбившись, подбираю к себе колени. Всегда произноси только то, что от тебя хотят услышать.
- Шлюха, - отстраняется от меня, и я чую запах разочарования в воздухе. Держит на мне взгляд, пока ложится на спину, а потом закрывает глаза. – Чего ты хочешь?
- Автор? Название поэмы?
- Я не про это, - вытягивает вдоль туловища руки и сгибает ноги.
- Я не знаю. Я просто бросаюсь в тебя упреками, надеясь, что мне станет легче.
- Ты ведешь себя как подросток, - жмурится и протягивает руку.
- А мне казалось, что это очень по-взрослому.
- Что тебе еще кажется? – гладит пальцами сгиб моего локтя, и я бессознательно улыбаюсь от едва ощутимой щекотки.
- Мне кажется, что ты пытаешься оставить все, как есть, - тянет меня к себе, но я остаюсь на месте.
У меня несколько рациональных причин для злобы, в числе которых усталость, боль, ломка, и целая тысяча иррациональных поводов, чтобы вырвать тебе печень.
Ты разрываешь меня и разрываешь себя, а я устал принимать участие в ритуальных жертвах. Не можешь найти в себе силы для принятия решения и считаешь, что лучше тянуть, делать вид, что ничего не происходит. Так кажется только тебе. Во мне происходит целый Холокост, и тоска разъедает меня все больше с каждой секундой его замалчивания.
Я - тысячи людей, брошенных в огонь, и каждое мгновение я переживаю новую смерть. Я испытываю только скорбь и разочарование.
Любовь – это очень неприятно. Особенно с учетом того обстоятельства, что я постоянно отрекаюсь от нее и закапываю, как новорожденного в земле, вынужденный слышать по ночам ее крик.
Я не могу терпеть. Я не могу ждать. Еще минута – и я заору от боли.
Я хочу, чтобы не только меня утомляли эти чувства, я хочу, чтобы ты страдал в той же мере, что страдаю и я.
А потом я открываю глаза и смотрю на тебя. И понимаю, что любое мое слово будет лишним.
- Что ты хочешь услышать? – опускает руку и сглатывает.
- Я не знаю, - скажи, к примеру, что скоро все закончится – и тогда я еще потерплю. Знаешь, на пытках люди держатся только потому, что думают: конец скоро.
Кто говорил, что чувства чем-то отличаются от раскаленных игл?
- Это все продолжается ровно столько, сколько ты хочешь сам, Изая.
- Не пытайся спихнуть все на мое самовнушение. Ты сам во всем виноват, - подсаживаюсь к нему под бок и кладу ладонь на висок, пуская пальцы под волосы.
- Тебе хочется страдать – и ты страдаешь… Наркотики, кратковременные связи, твое поведение - это все нужно тебе, чтобы ты мог быть жертвой.
- Посмотри на меня, - он поднимает на меня глаза и улыбается.
- Да. Именно поэтому я испытываю потребность защитить тебя. Ты прозорливый ублюдок, Орихара.
Хочу быть дефектным, Шизуо. Хочу иметь в себе что-то гнилое и надломанное, хочу иметь что-то, что позволит мне жалеть себя и упиваться чувством собственной неполноценности. Я хочу отличаться.
Я не такой, как они. Я должен помнить об этом.
Красивые и самодостаточные люди не испытывают никакой неприязни к обществу, хотя бы потому, что они живут счастливой и гармоничной жизнью.
Даже если я наберу десять килограмм веса, отращу волосы, приведу в порядок руки, это не сделает меня счастливым. Всеобщее страдание - вот что решит мои проблемы раз и навсегда.
«Именно поэтому я испытываю потребность защитить тебя», - неплохо, Шизу-тян. Совсем неплохо для новичка в области признаний.
-…это Такума писал, - отрываюсь от созерцания его ключиц.
- Откуда ты знаешь?
- У Касуми привычка дурацкая – цитировать скандинавскую поэзию, а Такума за ним записывал, куда попало. У меня даже на карточке страхования что-то нацарапано, - у Касуми нет такой привычки. У Касуми нет такой привычки.
- Для чего ты мне говоришь это? – он усмехается и закрывает ладонями лицо.
*
Я сначала рисую в воздухе замысловатые узоры, а потом стираю их. Люблю играть в море с пространством.
Я даже не помню, как увидел его в первый раз. У меня нет какого-то четкого воспоминания о Касуми: только какая-то не слишком хорошая лаунж-музыка и ухмылки в три четверти, которыми я, кстати, заразился.
Мимика, интонация, жесты – это как простуда. Их можно подхватить и даже не заметить, а Касуми был эпидемией распространения себя. Я не видел в зеркалах своего отражения – видел его улыбки и взмахи ладонями и очень раздражался. От Касуми оставался только запах сигарет и паленой шерсти, потому что он всегда игрался с зажигалками и задевал пиджак. И еще от него оставался отпечаток на мне. Но больше я ничего не мог найти.
Я работал около месяца над тем,чтобы узнать, где он живет. Никакой информации о личной жизни, никаких сведений о биографии, никаких друзей, знакомых, коллег по работе - Касуми существовал только в моем воспаленном схемами разуме. Это бросало вызов.
Запомните один дельный совет: никогда не поднимайте дуэльные перчатки реальной жизни. Это всегда кончается плохо.
Конкретно для меня это закончилось ночью в его квартире.
Я захотел ее, как ни одну другую вещь на этой планете, влюбился с первого взгляда. Я хотел прожить в ней всю жизнь и умереть за рабочим столом, хотел просыпаться там, хотел мучиться бессонницей и ловить приходы именно в этой квартире. Мы были созданы друг для друга, и это было очевидно.
До сих пор не могу понять, для чего он тогда позвал меня: мы разговаривали на крайне отвлеченные темы, слушали джаз, более того, Касуми показался бы мне приятным, если бы я не
испытывал желания прикончить его и завладеть квартирой.
Это показалось тогда очень смешным, но на следующий день я заметил у него рыжую прядь.
Я вообще тогда коротал время, подмечая за Касуми малейшее изменение в поведении, повадках, внешности; как, собственно, я мог не заметить, что он любит читать скандинавскую поэзию?..
Шизуо открывает настежь окно, бросает мне «накройся», и я затихаю под одеялом, слушая, как он курит.
Ложится около меня, оставляя место для гнетущей тишины. Трудно разговаривать. Очень трудно разговаривать. Ненавижу неопределенность.
- Шизуо? – укладываюсь на спину и упираюсь плечом в его плечо. - Ты смотрел фильм «Тельма и Луиза»? - переворачиваюсь на бок и кладу руку ему на живот - он ловит мою ладонь, чтобы чуть сжать ее и притянуть меня к себе. Касаться друг друга – куда проще.
- Нет.
- Там две женщины решили покончить с собой, потому что не захотели жить своей жизнью… - сворачиваюсь у него под боком. – Мне кажется, я постоянно кончаю с какой-то частью своей жизни. Чтобы освободить место, - он целует меня в висок и поворачивается ко мне спиной.
- У тебя есть целых девять жизней, кошка. Ты можешь их просто менять, - а не хочу их менять, знаешь. Эта жизнь неплоха, но недоделана.
Он вытягивает ноги, распрямляет спину и тихо произносит в стену.
- Всегда есть выбор, Изая.
- Это тебя беспокоит? – почесываю его за ухом, и он сминает пальцами покрывало.
- Да. Потому что мне кажется, я сделал неправильный.
- Шизу? – привстаю на локте, но, когда я пытаюсь дотронуться до его щеки, он прячется в подушку и выше натягивает покрывало. – Если ты насчет Касуми, то…
- Я не насчет Касуми! - резко поднимается и начинает ходить от окна к дверному проему. Нервозное щелканье пальцев – ищет в темноте сигареты. – Я не насчет Касуми… - барабанит пальцами по бедру.
Больше всего ты похож на запертое дикое животное, Шизу. Меня всегда огорчали подобные картины.
- Для чего ты это делаешь? – останавливается и проводит ладонью по волосам.
- Что «это»?
- Для чего ты пытаешься подавлять агрессию? – спина напрягается, но он медлит обернуться.
Я видел это тысячи раз, рыцарь: людей, разрываемых энергией. Однажды мне даже повезло повидать девушку, которая прыгнула с крыши, потому что ей показалось, что она сможет полететь.
Только обычно, конечно, эти люди принимали спиды, а уже потом стучали зубами и до мяса обгрызали свои ногти, но я не думаю, что ты чем-то особенно отличаешься.
- Это приносит тебе неудобства.
- Я должен это контролировать, - он делает затяжку и выпускает клуб дыма.
- Ты никому ничего не должен. К тому же, когда ты в очередной раз сорвешься, все будет еще хуже, чем до этого, - закутываюсь в одеяло.
- Именно поэтому ты взял у него метадон?
- Ты не посмеешь меня обвинить, - моими словами можно было ненароком разрезать ему живот.
- Я тебя и не обвиняю, - ведет плечами и подходит к окну, чтобы выбросить окурок. – Ты не принял его сейчас, хотя тебе больно, и, наверное, сможешь вытерпеть еще три дня, прежде чем вмажешься. Но потом все вернется на круги своя, - присаживается рядом. – Я не ты. Я не ты, - он обкусывает губы и хрустит пальцами. Я готов тебя выслушать. Говори.
-… когда-то давно мы с Касукой бежали наперегонки, - заводит руки за голову и упирается локтями в колени. – Долго бежали. Очень долго. И я не заметил, как он стал отставать, и продолжал двигаться дальше. Я должен был остановиться... – подпирает кулакам подбородок. – Но я продолжал бежать. И потом, когда я заметил, что его нет, я понял, что не смогу пробежать обратно столько же. У меня совсем не осталось сил.
Он вздрагивает, услышав дверной звонок, но не спешит идти открывать: подходит к сумке, аккуратно что-то из нее достает, закрывает ее на замок и только тогда поворачивается ко мне.
- Слушай меня внимательно… - он говорит очень тихо, протягивая мне вещи, - пойдешь на кухню…
- Изая! – Такума упорото смеется и бьет кулаком в дверь. – Изая-кун!
Облегченный выдох. Чего ты так боишься, Хэйвадзима?
Идет к двери, а лежу себе, накрывшись одеялом до носа, и делаю вид, что меня это не касается.
- Проваливай, пока я не надрал твою задницу, - по-дружески, похлопывая по плечу, очень радушно.
- Хэйвадзима, он обещал…
- Мне плевать, что он тебе обещал, - как же так, рыцарь, а кодекс чести? А долговые обязательства?
Натягиваю на себя водолазку и джинсы, пока они препираются.
- Ты здесь не главный, Шизуо, - в голосе Такумы появляются обиженные нотки. – Ты здесь совсем не главный.
- А кто здесь главный? Твой скандинавский возлюбленный?
- ЗАТКНИСЬ! – я даже не успеваю на это отреагировать – дверь ванной разносит в щепки.
- Такума, опусти пистолет, - он целится Шизуо в грудь, пока тот с недовольством вытирает кровь с плеча.
- Да он попасть вплотную не может! – самодовольно улыбается.
- Может, ты действительно заткнешься? – оттесняю его в комнату. – Опусти пистолет, Такума.
- Пойдем со мной, иначе я его убью, - у него дрожат руки и дергаются плечи, но он улыбается.
- Я не могу пойти с тобой, пока ты не опустишь пистолет, - доверчивые обколотые дети всегда поступают так, как ты хочешь, если ты хоть каплю будешь напоминать им родителей.
- Не говори мне, что ты действительно собираешься это сделать, - Шизуо разве что не скалится.
- Это не твое дело, Шизу-тян, - молча смотрит на меня несколько секунд, а потом отворачивается.
- Как знаешь, - Такума опускает пистолет и разводит пальцами в стороны свои губы, показывая, что он рад мне.
*
Мы не заходим в его квартиру – я втаскиваю его, и он с громкими рыданиями падает на пол.
- Тише, - он тянется ко мне, и я обнимаю его, позволяя выть у меня на плече. – Что случилось, Такума? – беззвучно кричит и до боли стискивает мое плечо. – Тш…
- Я не хочу, не хочу, не хочу! – истерично захлебывается плачем. – Он не может меня заставить!
- Тихо, Такума, ты должен мне все рассказать, и я помогу тебе, - перебираю пальцами немытые волосы. – Я помогу тебе… Я помогу тебе…
- Он тоже это мне обещал... Все обещают одно и то же, - голос утрачивает тональность истерики, и Такума продолжает плакать на одну октаву ниже. – Очень заманчиво никогда больше не чувствовать боли. Никогда, понимаешь? Никогда. Ничего никогда не чувствовать. Никогда-никогда-никогда, - он сжимается и всхлипывает. – Все плохо получилось, Изая. Очень плохо. Это все из-за этой, - зло, - из-за этой бабы, это она все испортила. Так бы он выполнил обещание. Выполнил бы!
- Не стоило так надеяться на Касуми, - он отрывается от моего плеча.
- Касуми? Нет, Касуми… Это все она виновата! Она заставляла меня мешать эту дрянь! – подрывается с пола. – Я не хотел заниматься этим, Изая! – отводит назад лопатки и с силой бьет кулаком в стену. – Это неправильно! Я не должен был этого делать, но он настаивал! Он просил меня, ты понимаешь?! Касуми просил меня… Намие, это все из-за нее случилось! Из-за нее, Изая! – обессилено опускается на пол. – Она заставила меня! Заставила! Я ничего этого не хотел! Я не знал, что так будет… Они занимаются неправильными вещами, Изая. Неправильными!.. - смотрит мимо меня и подносит пальцы к губам.
И вот тут я понимаю. Я смотрю в его расширенные зрачки, слышу его прерывистое дыхание, и я отчетливо понимаю.
В мире нет места удовольствию – сплошные пустоши для одиночества, и сделать тут ничего нельзя. В это Вселенной люди хорошо умеют страдать. В другой – умеют быть счастливыми.
Все мы хотим одного и того же: прекратить боль. Каждый из нас получает то, чего хочет. Но никогда то, что ему нужно. Возможно, у боли есть какое-то другое предназначение. Просто с этого места нам его трудно различить.
- Такума? – он не поднимает голову и отчетливо произносит:
- Мы в расчете, Орихара. Иди.
Когда я спускаюсь по ступенькам, меня задевает плечом рыжий парень и улыбается в три четверти.
__
18. Помнишь ли, Один, как в минувшие дни
Мы смешали нашу кровь?
@темы: fiction
-
-
18.12.2011 в 17:32-
-
18.12.2011 в 19:22-
-
18.12.2011 в 19:23-
-
19.12.2011 в 11:43Остановить рассказ на самом интригующем моменте - вершина садизма!
Вы довели меня до истерики.
Во-первых, Касуми, которого я жду уже черт знает сколько глав.
Во-вторых Намие, которая
О БОЖЕ БЕЗУМНАЯ ЖЕНЩИНА ЧТО ТЫ ТВОРИШЬ НЕ КУСАЙ РУКУ КОТОРАЯ ТЕБЯ КОРМИЛАчертовски интригует.И Шизуо.
Расскажите мне, Тони~ Я не против спойлеров.
-
-
19.12.2011 в 17:35Просто у Шарфа Незуми на аватаре - я многое могу сделать, что привлечь внимание Незуми :3
-
-
19.12.2011 в 17:54-
-
19.12.2011 в 17:55-
-
19.12.2011 в 18:00GreenScarf, о да! Незуми отлично скрасил мне октябрь!
-
-
19.12.2011 в 18:14-
-
19.12.2011 в 18:45Я буду нем, как рыба, потому что это будет леген...подожди-подожди...ДАРНО!