Они ругались страшно, ругались с какой-то ожесточенной, почти безумной яростью. Мне никогда не было понятно, как можно ненавидеть кого-то так сильно.
Выплевывали друг на друга бесконечные гадости; ничего не гнушались. Она особенно любила подсчитывать, сколько К ей должна: вот столько – за еду, столько – за квартиру,
и это было абсолютно невыносимо, потому что в своих подсчетах она доходила до денег за одежду, денег за трусы.
Как нужно ненавидеть человека, чтобы считать, сколько денег за трусы он тебе должен?
Эта точно скалькулированная жестокость и убивала К. Ладно бы случайная обида, из-за которой сыплются оскорбления… Эти мельчайшие детали, эти чеки за все на свете – они показывали, что каждую секунду, проведенную с К, Z подсчитывала свою ненависть к ней. Эти детали доказывали, что не было ни одного приятного момента, ни одной секунды любви – только затаенное желание ранить и бить наотмашь.
Потом они расходились по углам. Каждая – за свою книгу. Ночью молчали. И продолжали жить вместе, год за годом. Год за годом.
Выплевывали друг на друга бесконечные гадости; ничего не гнушались. Она особенно любила подсчитывать, сколько К ей должна: вот столько – за еду, столько – за квартиру,
и это было абсолютно невыносимо, потому что в своих подсчетах она доходила до денег за одежду, денег за трусы.
Как нужно ненавидеть человека, чтобы считать, сколько денег за трусы он тебе должен?
Эта точно скалькулированная жестокость и убивала К. Ладно бы случайная обида, из-за которой сыплются оскорбления… Эти мельчайшие детали, эти чеки за все на свете – они показывали, что каждую секунду, проведенную с К, Z подсчитывала свою ненависть к ней. Эти детали доказывали, что не было ни одного приятного момента, ни одной секунды любви – только затаенное желание ранить и бить наотмашь.
Потом они расходились по углам. Каждая – за свою книгу. Ночью молчали. И продолжали жить вместе, год за годом. Год за годом.