Несмотря на все предостережения Джона Фаулза о накоплении, я с маниакальной страстью коллекционирую моменты.
Например, в воскресенье его коричневые штаны сочетаются с рюкзаком, а рубашка из денима совпадает с цветом неба, поэтому если отойти на три шага от него и смотреть, как он уходит, кажется, что он растворяется - и тогда ты догоняешь его. В субботу идет дождь, и от зеленого чая горчит во рту. "Не что иное, как" пишется в четыре слова, "яскучаюдавайзавтравстретимся" - в одно.
Мне нравится чувство сопричастности, "сообщничества": когда мы стоим в метро, и вокруг появляется пустое пространство, только мы с тобой в этом фильме братьев Коэн, не забывай придерживаться сценария и держать меня за руку, женщина в двух метрах громко говорит "махаоны прекрасны" - и это кажется паролем (сейчсас точно взорвется бомба, сейчас нас точно объявят вне закона, видишь, эти мужчины пришли именно за нами). И я замираю на какой-то краткий промежуток времени, впитывая это ощущение, полностью противоположное одиночеству, когда момент настолько насыщен присутствием другого человека, что тебе хочется стать еще ближе к нему, чтобы это не проходило.
Для меня это имеет особенный смысл: одиночество не возвращается, и день за днем мне не-грустно, не-больно, я начинаю медленно понимать смысл последних песен Патрика Вульфа, где ни слова об опустошенности, зато много слов о чувстве радости и желании делиться.
Меня глубоко трогает, когда мы идем по улице, и он указывает на небо и говорит: "Свет бликует на листву, а если посмотришь чуть дальше - полоса дома по цвету совпадает с лучами" - и это кажется мне куда более интимным, чем, например, есть из одной посуды или делить одно одеяло, потому что это имеет много общего с тем, чтобы показывать "свой" мир.
Было душно, часов девять вечера, тускло-серое небо, и я был более чем уверен, что мы в джунглях, и если не сделать прививок от малярии, мы умрем уже сегодня ночью. Во многом я нахожу все происходящее "калифорнийскими сценами": это могло случиться с кем угодно, но не со мной - и по какой-то неизвестной причине я являюсь главным участником фильма, в котором слишком много красивых вещей и слишком мало боли.
Многое я вижу "подстроенным" или "сценарно сыгранным", например, когда он поворачивает голову и свет красиво падает на лицо (все эти замечательные реминисценции с ангелоподобными существами - они здесь), и мне не остается ничего другого, кроме как л ю б о в а т ь с я, смотреть на него и запоминать, как он аккуратно поправляет волосы, или как улыбается краем рта, или как сводит брови, когда не верит чему-то, или как запрокидывает голову, когда что-то нравится ему особенно.
Целое больше не состоит из разрозненных частей; долгое, насыщенное переживание желание жить, ощущение, от которого покалывает кончки пальцев.