Мы идем с Карла Маркса на городской вал, и уже не холодно - во всякому случае, не так холодно, что хочется поддержать Молко в битве за солнце. Половина двенадцатого ночи.
Мне нужна прямая трансляция в прошлое, чтобы рассказать себе, что многие вещи очень быстро потеряют свою значимость: только взгляни на дыру в моем сердце! посмотрел? а теперь пора купить новый пиджак (стоит признать, у меня очень много новых пиджаков за последние два месяца). Пока мы идем к автобусу, мы обсуждаем, что завтра-будет-тепло-в-воскресенье-мы-можем-пойти-в-парк-или-на-чтения; мне нравится заниматься совместными делами, которые требуют от меня "исключительно по способностям". Мы снимаем девушек, с которыми я заранее договариваюсь, и эти девушки рассказывают мне о своих парнях, о своих девушках, о том, как они случайно сожгли кекс - и по-настоящему расстраиваются, когда мы с ними расстаемся.
- Как люди вообще тебе столько доверяют?
- Магия - это моя работа.
- Твоя работа - это позволять им чувствовать себя значимыми.
"Я не могу понять, когда ты шутишь, а когда серьезно говоришь о том, что чувствуешь". Я перестал серьезно говорить о том, что чувствую, и, в целом, перестал "серьезно чувствовать". Мне нравится, что в редакции целый день солнце, и, поэтому, когда бы ты ни пришел, помещение кажется желтым. Мне нравятся мои новые лоуферы и велюровые бордовые штаны. Мне нравится горячий миндальный пирог и кофе в соседнем квартале, ну и еще книга с прошлой недели была ничего, а в остальном я прошу рабочих сцены делать ниже градус драмы.
Единственное, чему я научился за все это время, - panta rei; на позапрошлой неделе у меня случился очередной криз, и я набрал ледяную ванную, в которой мерз около двадцати минут, а потом ошпарил руку, потому что я физически не могу переносить этих резких выпадений: привет, вот я работаю для крутого журнала, вот мой друг-фотограф, которого я могу трогать без урона для себя, а вот я царапаю свои руки, составляю письмо об отказе от работы (и не отправляю его, а потом ненавижу себя еще и за это) и рыдаю часами.
Происходит ускользание, потеря связи с переживаниями; это как ходить на фильм, который ты уже смотрел несколько десятков раз - и там ничего не изменилось ни в посредственной актерской игре, ни в смутной бесталанной режиссуре - и зачем ты вообще на него ходишь, в таком случае? У тебя просто пожизненный абонемент - ах, это многое объясняет, придется научиться делать попкорн и получать удовольствие.
Получать удовольствие от собственных страданий - это проблематичный вызов, я с такими не сталкивался со времен эссе по обществознанию. Все перешло исключительно в область физиологии: мои последние духовные страдания связаны были с растущими цифрами заключенных в СНГ. Это становится историей о других людей: "Я и В.А., однажды мы..." - и обычно уже здесь мне становится лень рассказывать, я махаю рукой и смотрю в сторону.
Я начал понимать эту патологическую жажду серебряного века использовать имя-отчество; возможно, это не столько дань уважения, сколько христианское "подставление второй щеки": когда ты помнишь не только цвет ее волос, глаз, количество родинок на боку, но все еще не забываешь, какой ее любимый алкоголь, что она курит и какое у нее отчество; и с одной стороны, казалось бы, зачем, а с другой стороны, если уж ты любил этого человека, то теперь не стоит пренебрегать обязанностями хранить информацию. Я - Гринготтс людей, которых когда-то любил; швейцарский банк эмоциональных надломов и сотен прослушиваний Birdy - напишу это на визитках: "лашден: слушаю английский фолк, пишу тексты, делаю магию".
Не впускать никого в свою жизнь и не выпускать из нее: люди, которые знают меня близко, остаются рядом исключительно благодаря стокгольмскому синдрому.
Мне нужна прямая трансляция в прошлое, чтобы рассказать себе, что многие вещи очень быстро потеряют свою значимость: только взгляни на дыру в моем сердце! посмотрел? а теперь пора купить новый пиджак (стоит признать, у меня очень много новых пиджаков за последние два месяца). Пока мы идем к автобусу, мы обсуждаем, что завтра-будет-тепло-в-воскресенье-мы-можем-пойти-в-парк-или-на-чтения; мне нравится заниматься совместными делами, которые требуют от меня "исключительно по способностям". Мы снимаем девушек, с которыми я заранее договариваюсь, и эти девушки рассказывают мне о своих парнях, о своих девушках, о том, как они случайно сожгли кекс - и по-настоящему расстраиваются, когда мы с ними расстаемся.
- Как люди вообще тебе столько доверяют?
- Магия - это моя работа.
- Твоя работа - это позволять им чувствовать себя значимыми.
"Я не могу понять, когда ты шутишь, а когда серьезно говоришь о том, что чувствуешь". Я перестал серьезно говорить о том, что чувствую, и, в целом, перестал "серьезно чувствовать". Мне нравится, что в редакции целый день солнце, и, поэтому, когда бы ты ни пришел, помещение кажется желтым. Мне нравятся мои новые лоуферы и велюровые бордовые штаны. Мне нравится горячий миндальный пирог и кофе в соседнем квартале, ну и еще книга с прошлой недели была ничего, а в остальном я прошу рабочих сцены делать ниже градус драмы.
Единственное, чему я научился за все это время, - panta rei; на позапрошлой неделе у меня случился очередной криз, и я набрал ледяную ванную, в которой мерз около двадцати минут, а потом ошпарил руку, потому что я физически не могу переносить этих резких выпадений: привет, вот я работаю для крутого журнала, вот мой друг-фотограф, которого я могу трогать без урона для себя, а вот я царапаю свои руки, составляю письмо об отказе от работы (и не отправляю его, а потом ненавижу себя еще и за это) и рыдаю часами.
Происходит ускользание, потеря связи с переживаниями; это как ходить на фильм, который ты уже смотрел несколько десятков раз - и там ничего не изменилось ни в посредственной актерской игре, ни в смутной бесталанной режиссуре - и зачем ты вообще на него ходишь, в таком случае? У тебя просто пожизненный абонемент - ах, это многое объясняет, придется научиться делать попкорн и получать удовольствие.
Получать удовольствие от собственных страданий - это проблематичный вызов, я с такими не сталкивался со времен эссе по обществознанию. Все перешло исключительно в область физиологии: мои последние духовные страдания связаны были с растущими цифрами заключенных в СНГ. Это становится историей о других людей: "Я и В.А., однажды мы..." - и обычно уже здесь мне становится лень рассказывать, я махаю рукой и смотрю в сторону.
Я начал понимать эту патологическую жажду серебряного века использовать имя-отчество; возможно, это не столько дань уважения, сколько христианское "подставление второй щеки": когда ты помнишь не только цвет ее волос, глаз, количество родинок на боку, но все еще не забываешь, какой ее любимый алкоголь, что она курит и какое у нее отчество; и с одной стороны, казалось бы, зачем, а с другой стороны, если уж ты любил этого человека, то теперь не стоит пренебрегать обязанностями хранить информацию. Я - Гринготтс людей, которых когда-то любил; швейцарский банк эмоциональных надломов и сотен прослушиваний Birdy - напишу это на визитках: "лашден: слушаю английский фолк, пишу тексты, делаю магию".
Не впускать никого в свою жизнь и не выпускать из нее: люди, которые знают меня близко, остаются рядом исключительно благодаря стокгольмскому синдрому.