Вот он я, вот он - мой новый миди.
Я чувствую катастрофу, потому что я сейчас взглянул на первые три страницы, и, знаете, ребята, вы просто пока не сознаете масштаба замысла.
После "Бросай любить" я понял, что мельчаю! Не ставлю толстовских планок, не пишу узко профильных философских фиков - и добро пожаловать на дно.
"Минотавра" я стал вынашивать еще осенью, но более ли менее увидел, как он должен выглядеть буквально с неделю назад. Для меня это будет очередным трудным абортным ребенком, но, так как судя по всему, здесь будет страниц 30, я планирую справиться.
"Минотавр" написан в классическом, хорошем мистическом реализме с привнесением псевдофилософии, пространных описаний и ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМА.
Мне понравилось работать 3-на-3, поэтому я опять буду выкладывать два раза в неделю.
Я знаю, что многих смутит 00кью, но, поверьте мне, "Иосиф, нам есть чего ждать". Мне очень хотелось прописать пару своих любимых кинков, а я не люблю себе ни в чем отказывать.
"Благословенным будь, имя Танатоса".
Для Морохватит быть любопытнымиЯ хотел посвятить его тебе, но потом понял, что это тебя обяжет. Обяжет читать этот текст и, скорее всего, любить его. А я же хочу, как в первый раз. Будто ты не знаешь, что откуда здесь что возьмется и как все закончится, и будто ты еще не знаешь, что я умею хорошо писать. Ну и вообще. Да, вообще, я начал его писать только потому, что, если я напишу его по-настоящему хорошо, ты мне почитаешь
Название: Минотавр
Автор: Entony Lashden
Бета: Hideaki
Фэндом: Skyfall
Персонажи:Джеймс Бонд/Кью, Тьяго Родригес/Джеймс Бонд
Рейтинг: NC-17
Жанры: драма, псевдофилософия, мистика
Размер: миди
Статус: в процессе
Предупреждения: АУ: события развиваются в отрыве от всего.
Саммари: Однажды Джеймс просыпается и не знает, куда идти.
MadMoro заставляет меня страдать и благодарить его чаще, чем мне хотелось бы.
СН-1
Вот что будет к концу этой ночи
Раз ни проблеска нет надежды
Значит и страха нет
Поль Элюар
Раз ни проблеска нет надежды
Значит и страха нет
Поль Элюар
Сегодня в 17.45 наша с тобой встреча станет историей.
От тебя пахнет потом.
Бисерные капли над пересохшей губой, темные пятна на рубашке, сильный запах мускуса, как от загнанной лошади, – ты бежал, ты очень долго бежал, и теперь ты часто дышишь, жадно урывая воздух, боясь, наверное, что можешь задохнуться или умереть от остановки сердца.
От тебя пахнет морем.
Выдубленная, загорелая кожа, покрытая мелкими трещинами, мокрые манжеты и безобразная белая полоса на пиджаке от соленой воды – солнце пыталось тебя выжечь, оно пыталось остановить тебя, только ты все равно здесь, и ты громко, надрывно стонешь, потому что тебе больно.
От тебя пахнет страхом, и я чувствую его.
Чувствую как вонь протухшего мяса – твой страх нездоровый, он истекает гноем, от него остаются жирные слюдяные пятна на полу.
От тебя пахнет Нею – на тебе Ее тонкий, сладкий запах, обвитый вокруг шеи, как удавка, на которой я тебя вздерну. Может, Она поцеловала тебя в щеку на прощанье, может, Она поправила твой галстук, может, если я сдеру твою кожу, я смогу сохранить Ее аромат?..
От тебя пахнет каким-то мужчиной, от тебя пахнет порохом, сыростью, гнилью, алкоголем.
От тебя пахнет неоправданными ожиданиями, разочарованием, одиночеством, грязными мятыми простынями, завтраками в дешевых забегаловках и сигаретами, которые кто-то курил до тебя.
Твой запах не больше, чем напоминание о твоих неоплаченных счетах за мобильный и квартиру, чем три недопитых чашки чая у тебя дома, чем раздражение и усталость от трудного перелета.
От тебя пахнет человеком.
Человеком, который корчится в спазмах, когда его ударяют в живот, который боится страданий, который подумывает обратиться к психотерапевту, но не находит времени для сеанса. Человеком, который не жалеет, что стрелял в других людей, но жалеет, что не может выстрелить в себя. Человеком, который не знает, когда конкретно закончится его жизнь, но готов к тому, что она может оборваться в любую секунду.
От тебя пахнет человеком, потому что ты и есть просто жалкий человек.
А я – нет.
**
Они всегда выходили к морю после шторма.
Небо еще было затянуто свинцовым покрывалом и ветер злился, взбивая пену у кромки берега, но ни отец, ни сам Джеймс не принимали эти угрозы, пролаянные низким хриплым голосом, всерьез. Джеймс знал, что ветер, мечущийся между высокими стволами сосен, - только глупая, потерявшаяся псина, которая бросается на каждого встречного и облизывает лица, надеясь найти своего хозяина.
Отец говорил, что все слова, когда-либо произнесенные, рано или поздно смешиваются с воздухом, и, если прислушаться, можно услышать речь тысячелетней давности. Ничто не пропадает втуне: каждый скандал, каждый упрек, каждая ссора остается на этой земле. «Нужно всегда думать о том, что ты говоришь. Совсем скоро кто-то будет слушать ветер и узнает, что я не люблю жаркое, которое готовит твоя мама», - Джеймс смеялся над этой шуткой и особенно плотно сжимал губы, боясь сказать лишнее.
Отец говорил, что у слов есть своя цена, свой вес, и поэтому порою ветер только ласково гладит верхушки кипарисов, а иногда своей тяжестью нагибает стволы елей. «Обращайся со словами как с ценностью: представь себе, что слово «люблю» подобно золотому слитку. Оно приятно холодит кожу, чуть оттягивает руку вниз, но держать его неудобно и хочется поскорее выпустить. Ты отдаешь свое «люблю» первому, кто попросит, потому что нести его в собственных руках сил не хватает. Но потом, когда оно действительно тебе понадобится, тебе придется воссоздавать этот слиток из оставшихся у тебя слов: «нравится», «хочется», «ценится». Будь осторожен с тем, что и кому ты говоришь».
Отец обламывал для Джеймса длинную тонкую, но крепкую кленовую ветку – от нее на ладонях всегда оставался едва заметный запах свежескошенной травы – и, пока они спускались по крутому отвесу из камней, обглоданных морем, Джеймс отрывал от прута мягкую кору. Под нежной зеленовато-коричневой кожицей ветка была белой и гладкой – Джеймс шутливо тыкал отца между лопаток и, убегая от наигранного гнева родителя, кубарем скатывался вниз.
После шторма на берегу всегда можно было найти что-то для пополнения коллекции Джеймса: отшлифованный кусочек стекла, резную, узорную ракушку или перламутровые скорлупки от моллюсков. Порой и отец подбирал для себя что-то: небольшие одноцветные камни, которые он потом прогревал в печи и клал в стакан с виски, Джеймс очень бережно нес в кармане, перебирая по дороге домой.
Джеймс разгребал прутом ворох водорослей, и из-под зеленой кучи быстро выползал какой-нибудь краб – Бонд-младший с интересом смотрел, как тот, перебирая лапками, уползал под огромный валун и, спрятав клешни, замирал.
«Нет ничего постыдного в том, чтобы избегать драки. Не нужно ввязываться в те сражения, которые заранее обречены на поражение. Особенной чести в том, чтобы быть победителем, нет, но и побежденным быть не слишком приятно. Принимай во внимание все возможности, используй весь свой потенциал, думай о каждом своем шаге и, если в таком случае ты поймешь, что проигрываешь, - отступай», - отец ерошил его волосы и, запрокинув голову, мерил берег широкими шагами.
«Смотри, я нашел!..» - Джеймс показывает ему раковину с сомкнутыми створками и нетерпеливо царапает ногтями трещину, пытаясь разломать ракушку.
«Кто ищет, тот всегда найдет», - отец мягко вынимает из его ладоней моллюска и, сильно замахнувшись, выбрасывает в море.
«Но папа!»
«Мне кажется, он достаточно натерпелся во время шторма, зачем уничтожать его дом, правда?» - насупившись, Джеймс переворачивает другую кучу и присаживается, раздвигая водоросли. «Бери только то, что действительно необходимо. Излишество не приносит никакой пользы, а только задерживает движение вперед… Ищи то, что тебе нужно. Не пытайся заместить это другими вещами. Не подменяй уверенность в себе бравадой, свое достоинство – снобизмом, свою силу – насилием. Пользуйся только настоящими вещами; преданность, верность, любовь слишком часто бывают подделанными».
«И как же я узнаю, что они настоящие?»
«Нужно просто слушать свое сердце», - отец улыбается, стоя у языка моря, и делает шаг вперед.
Только протянув руку к отцу, Джеймс понимает, что на горизонте выросла большая черная волна, и тень на лице папы – это тень от толщи воды.
Джеймс кричит, но крик глохнет под грохотом ревущего моря. Волны похожи на изголодавшихся волков, которые дерут дверь дома, не боясь ни выстрелов, ни опаленной шерсти.
«Джеймс, - произносит отец одними губами, - все будет в порядке. Верь мне». Черты его лица расплываются, смытые морем, и Джеймс, бросаясь в пену, выставляет ладони вперед, пытаясь отыскать отца.
Волна ударяет его о берег – раздается звук, как от удара в барабан.
- …Джеймс!
Под головой перекатываются мелкие камушки, и Джеймс вслушивается в это подобие дождя. Новая волна поднимается над ним и жадно бросается на его тело.
- …Джеймс!!
Воздуха не хватает, и Джеймс пытается выплюнуть воду, которой он наглотался: распухшие щеки саднят, и неповоротливый язык выталкивает изо рта только тонкую нитку слюны.
- …Джеймс, господи, прошу тебя!
Джеймс, резко вдыхая, разражается хриплым кашлем и открывает глаза.
- …Джеймс! – в темноте неподалеку от него мигает лампочка рации. – Джеймс, ты меня слышишь?!
Джеймс Бонд, прижимая ладонь к горлу, перебирается ближе к небольшой черной коробочке: два шага в кромешной мгле, и следом за ними – неловкое ощупывание пола. Плотно подогнанные друг к другу камни – от обжигающе холодной кладки замерзают пальцы.
- Джеймс!
- Да? – он выдыхает и расстегивает верхнюю пуговицу рубашки. – Кью?
- Ноль-ноль-семь… - собеседник проглатывает окончание предложения и пытается начать заново: - Ноль-ноль-семь, вы не выходили на связь последние двадцать девять часов.
- Да, наверное, - Бонд вдавливает ледяные пальцы в висок, пытаясь убрать режущую головную боль.
- Где вы были, 007? – Кью напряженно вслушивается в его ответ, готовый тут же пробить местоположение Бонда и успокоиться, увидев красную точку на карте.
- А где я сейчас?.. - Джеймс дотрагивается пальцами до стены и прижимается лбом к склизкому, влажному камню. – Где я, Кью?
Лашден, иди в свой угол отчаяния и пиши там флафф. Просто иди, чувак
Вопреки правилам хорошего тона, Кью молчит: ему полагается немедленно дать ответ четким, уверенным голосом, как будто рапортуя о выполнении задания: «Вы находитесь в пятнадцати километрах от исторического центра Андалузии». А потом – более мягко, словно девушка из справочного бюро – добавить: «Примечательно, что в это время года особенным спросом пользуются вина, изготовляемые в этой части Испании. Бутылка хорошего домашнего вина может обойтись приблизительно в три-четыре фунта и станет незаменимым подарком в один из долгих зимних вечеров». Но Кью то ли оставил бумажку с текстом в приемной М, то ли потерялся в разговоре от навалившейся ответственности, а может, он засмотрелся в окно, разглядывая новый билборд – наверняка есть причина тому, что он глухо говорит куда-то мимо динамика:
- …я не знаю.
Джеймс отталкивается от стены и делает шаг назад, пробуя найти опору:
- Что ты имеешь в виду, говоря «я не знаю»?
- У меня нет ваших координат. Я не знаю, где вы находитесь, - отстраненно повторяет Кью, будто задумавшись о чем-то более интересном.
- Хорошо, - хорошего мало, но Бонду нужно что-то говорить, как-то закрывать бреши в палубе тонущего разговора. – Какой план?
- План, - Кью спотыкается об это слово, проговаривает его еще раз, растягивая гласную. – Я не знаю, где вы. У меня нет карты местности. Нет ни малейшего предположения, кого прислать к вам, чтобы вас увезли в ближайшее британское консульство. Понимаете… - интонация резко увиливает куда-то в сторону.
- Мне казалось, это твоя работа, - вырывается с каким-то лязгом, как будто Джеймс открыл ворота и приказал дворецкому спустить псов на шкодливых детей. – Я, по неосведомленности, считал, что твоя работа – координировать меня.
- Да, так оно и есть.
- Любопытно. Ты подал в отставку и решил провести последние пару часов на рабочем месте, болтая со мной?
Рация умолкает на несколько секунд, и это время Джеймс проводит, пытаясь шире открыть глаза и увидеть хоть что-нибудь в темноте. Шаг – звук глухой; шаг, еще один шаг, шаг – капель мелких движений. Бонд плотно прижимает ладонь к стене и медленно идет вперед, ожидая воскрешения FM.
- …понимаете, единственное, что я могу вам предложить, - двигаться вперед, - спокойно произносит Кью. Действительно, есть ли у квартирмейстера причины волноваться? Он сидит в центре Лондона, пьет крепкий Twinings, следит за голубыми строчками выполняемых команд на экране – уютно, комфортно проводит время. С тем же успехом Кью мог сидеть дома на диване в пижаме. Ему не приходится с омерзением чувствовать, как под ногти забивается какая-то вонючая слизь, ему не приходится вслепую пробираться к выходу.
Джеймс пытается глубоко вдохнуть, но рот заполняет запах гнили. Нужно сосредоточиться. Да, некоторые люди не выполняют свою работу. Да, некоторые из них ведут себя так, будто и не должны ее выполнять. Да, печально, что Кью попал сразу в две категории, но ведь они профессионалы и не могут позволить себе препираться на пустом месте.
- …если я не выйду отсюда через пять минут, по возвращении в Лондон я выстрелю тебе в ногу.
- Принято. По такому случаю я даже надену новые брюки, - напряжение спадает, и Джеймс убыстряет шаг.
- Терпеть не могу темноту.
- Я ненавижу пауков, - сообщает Кью, делая вид, что они с Бондом привычны к обмену личной информацией. – А там темно? В месте, где вы находитесь?
- Да. Темно и сыро.
- Скоро появятся крысы, - неудачно шутит Кью и шелестит кнопками клавиатуры. – Крыс я тоже ненавижу.
- Удивлен, что ты можешь что-то ненавидеть. Я думал, у тебя вместо эмоций – двоичный код, - шорох где-то за спиной.
Джеймс Бонд очень не любит сюрпризы, поэтому он поворачивается лицом к источнику звука и застывает. Тихий, гнусавый писк.
- …если мы ведем счет твоим удачным пророчествам, то поставь себе плюс балл, - Кью молчит и щелкает мышкой.
- Знаете, почему я ненавижу крыс? Потому что крысы, если они достаточно голодны, готовы жрать себе подобных.. К примеру, я читал о том, как один парень, путешествуя на корабле, уснул на нижней палубе – у него была лихорадка, вроде бы, а крысы за ночь объели его лицо.
- Ты умеешь поддержать разговор.
- У меня много достоинств, о которых вы не знаете, - Бонд не может не согласиться, и он в шаге от того, чтобы добавить: «И мне наплевать».
Что Джеймс знает об этом тщеславном мальчике, который по выходным катается на съезды аутичных интровертов? Что Джеймс знает о человеке, который второй год отвечает за каждый его шаг, за любое перемещение, который всегда может сказать, где и с кем Джеймс?
А что, собственно, о нем нужно знать? Бонду кажется, что информация о том, что Кью носит коричневые свитера, дорогие очки, силящиеся быть похожими на черепаховые оправы Бадди Холли прямиком из шестидесятых, и вечно что-нибудь теребит в руках, и так избыточна.
Если Джеймса попросят продать эти данные, он отдаст их из чистого нежелания хранить настолько бесполезные сведения.
Под ладонью – аккуратная выемка; надавливает на плоское дно, и оно плавно уходит вниз.
Неяркие вспышки флуоресцентных ламп: тонкие отрезы света вдоль коридора, который оканчивается метрах в четырехстах от того места, где стоит Бонд. Мелкие глухие удары над головой – Джеймс смотрит, как ночная бабочка размером с чайное блюдце настойчиво тычется в ровную белую линию в 60 ватт.
Она больше похожа на перекормленную моль, чем на мотылька, - неприятно зрелище, помноженное на тысячу: стены усеяны коричневыми тельцами, издающими неприятный хруст, когда бабочки расправляют крылья.
- …у меня есть что-то вроде карты, - с каким-то удивлением говорит Кью.
- Что-то вроде карты?.. – Джеймс смотрит под ноги и отталкивает носком ботинка раздавленную бабочку.
- Да. Очевидно, пока вы будете идти, я смогу полностью загрузить ее и сказать, куда конкретно надо двигаться.
Они замолкают, каждый занятый своим делом.
Джеймс, не замечая за собой особой поспешности, с которой люди пытаются огранить себя от уродства, ускоряет шаг, стараясь держаться подальше от стен и идти как можно тише, чтобы не спугнуть уродливых мотыльков.
Лампа щелкает несколько раз, прежде чем погаснуть – становится чуть темнее, и Бонд подносит ко рту рацию:
- Это похоже на подвал. На очень длинный подвал.
- Впереди будет лестница. Поворачивайте направо, - Джеймс не сразу понимает, что слышит в его голосе удовольствие. Кью наслаждается. Мальчик, сидящий на высоком стуле перед своим ноутбуком, даже не пытается скрыть, что ему приятно руководить Бондом: «направо», «стойте», «пригнитесь», «двести метров вперед».
Однажды Кью станет домашним тираном и заставит свою жену выполнять команды, отданные точно таким же безучастным тоном: «приготовь еду», «роди ребенка», «собери вещи, ты уезжаешь к матери». Но Бонду до этого нет никакого дела.
- Тут слишком много бабочек, если тебе это поможет.
- Бабочек? – удивление. – Как в оранжерее?
- Не симпатичных ярких бабочек – тут очень много громадных грязно-коричневых мотыльков.
- О… - Кью затихает. – Во всяком случае, мотыльки лучше крыс.
- Да, они не съедят мое лицо.
- Было бы жаль потерять ваше лицо, знаете… - он звучит приглушенно, неуверенный в том, что говорит, но Джеймс не обращает внимания.
То, что Кью назвал лестницей, оказывается тремя ступеньками из развалившегося цемента; рывок – Джеймс подтягивается на руках и упирается коленом в уступ.
Грохот оглушает на несколько секунд – звук раскатом отражается в коридоре и накрывает Джеймса, заставляя прижаться к полу.
- …007? Что это было?
Бонд не хочет ему отвечать – это рефлекс любого опытного агента: молчать, если тебя спрашивают, - и шелест, нарастающий по мере того, как Джеймс укрепляется в решимости проигнорировать вопрос Кью, не дает ему ни единой возможности произнести хоть слово.
Рой мотыльков. Скрипящий, немой рой, который бездумно бьется о стенки коридора, выталкиваемый вверх волной от удара; Джеймс уходит в сторону – направо, как сказал Кью – и, стараясь не оглядываться, бежит вперед.
Посмотреть, что там. Увидеть, как копошащаяся масса размазывается по стенам, оставляя желтые подтеки – любопытство слишком сильно.
- …продолжайте двигаться вперед, 007.
- Сколько?
- Триста, - безучастно произносит Кью и выдыхает в динамик. – Двести. Сто…
- Кью, - Джеймс замедляет бег.
- Пятьдесят… Что?
- Здесь стена.
Возникает пауза, как будто Бонд допустил какой-то невероятный просчет в интеллигентной беседе: вывернул стакан на фрак собеседника, признался в адюльтере с женой хозяина вечера, стал петь марсельезу. Кью произносит что-то вроде «Оу» и следом за этим быстро переспрашивает:
- Вы повернули направо?
- Спасибо, я умею различать стороны. Да, я повернул направо.
- Но, - что-то клацает, - но у меня здесь выход.
- А у меня нет, - Бонд прикладывает ладонь к холодному бетону и разворачивается. – Попробуем еще раз.
Коридор покрыт ползающими по полу мотыльками – Джеймс равнодушно наступает на бабочек и с отвращением морщится, вдыхая гнилую вонь.
- Я в главном коридоре.
- Попробуйте повернуть налево, - похоже на раздражение: Кью не нравится, когда что-то не получается с первого раза.
Он считает, как младшеклассник, только-только выучивший цифры: «Четыреста, триста, двести», - Джеймсу хочется бросить ему «хороший мальчик» и разрешить смотреть мультики после девяти вечера.
- Здесь разветвление, - Кью молчит, очевидно, решив, что это тишина – подходящий ответ. – Ты услышал меня?
- Услышал. Направо.
Джеймс следует указаниям, потому что он привык к этой схеме, отработанной месяцами: Кью говорит, что нужно делать, а Бонд придумывает, как это можно провернуть. Кью умеет обращать внимание сразу на многие вещи, умеет быстро находить нужную информацию, может найти виски в пустыне – ни одного нарекания в плане работы, по крайней мере, до сегодняшнего дня. Ни одного нарекания и, собственно, ни одной причины не последовать совету пойти направо, даже если Бонд знает, что там тоже будет стена.
- Вернитесь на развилку… - Кью шумно сглатывает и звенит чем-то на столе.
- Это лабиринт, - спокойно произносит Джеймс, дотрагиваясь пальцами до камней, спаянных серым цементом. – Я в лабиринте.