Моей королеве драм снится море, и мы просыпаемся утром в кровати, полной песка.
Она черпает его ладонями и ссыпает на пол, приговаривая, что теперь мы будем жить на южном побережье, она будет танцевать фламенко и ходить на высоких каблуках.
Ее первый опыт ношения туфель заканчивается кровоточащими стопами, и она протягивает мне их, кривляя рот: "Больно. Очень больно. Красота ранит меня. Мир ранит меня. Я очень ранимая девушка".
Я перехватываю ее ногу в лодыжку и кусаю за ахиллово сухожилие: во рту появляется солоноватый привкус исхоженного расстояния.
Мне нравится в ней буквально все: как она, дрожа, разводит шире ноги, позволяя мне коснуться влажного пятна на белье, как она цепляется за мои волосы, падая на мятые простыни, как она поджимает пальцы и напрягает мышцы влагалища, когда я тяну зубами за резинку трусов.
Она выглядит смущенной.
Она выглядит распущенной.
Она выглядит распятой.
Она похожа на дочь Бодлера.
Моя королева драм всхлипывает и приподнимается на локтях, глядя, как я вылизываю ее, глядя, как я смакую каждое прикосновение к ней. Она запрокидывает голову и давит на мою спину своей кровоточащей ногой: "Не хочу так".
Я отпускаю ее и присаживаюсь перед кроватью, дотрагиваюсь губами до ноги. Перехватываю рукой под коленями и упираюсь лбом в шероховатую кожу: "У нас ничего не получается, ты же видишь?.."
Я не вижу ничего. Я ослепла.
Я ориентируюсь буквально по запаху твоих духов и недокуренных сигарету: от дома до университета, возможно, в книжный. По выходным - в парк.
Только знакомые маршруты. Только устоявшиеся прогулки.
Языком медленно, от колена до стопы, слушая, как она жалостливо выдыхает: "Зачем все это? Зачем?.."
Я не знаю. Ты гендерная девушка. Возьми и выноси, роди нам ответ.
Моя королева драм тяжело поднимается с кровати, и я вытираю губы.
Отменим на сегодня "Распутника" Шмитта, поставим "Трехгрошовую оперу": ты будешь на мелкие части рвать мне сердце, я - делать вид, что меня это хоть как-то интересует.
Скандал за скандалом.
Боль прекращается. Зреет раздражение.