Название: Rock-n-rolla
Автор: Entony
Бета: the absurd
Фэндом: Durarara!!
Персонажи: Шизуо/Изая
Рейтинг: NC-17
Жанры: Драма, POV, Слэш (яой)
Предупреждения: Нецензурная лексика, BDSM, OOC, Насилие
Саммари: все фильмы Гая Ричи.
Комментарий: NC-17 стоит здесь не просто так. Наркотики, насилие, разврат, детальные описания всего, что придумал мой воспаленный разум, нецензурная речь – все это есть. Будьте бдительны и предохраняйтесь при чтении.
Права: в этом мире мне ничто не принадлежит
текст8
-*
Перелистываю книгу, отмечая особенно затертые страницы.
Мне бы позвонить Шинре…
Обыскиваю комнату в поисках ручки и бумаги, нахожу только металлическое перо.
С нажимом провожу по полям книги. Чернила давно высохли, и за острием тянется длинная полоса.
Что я мог бы написать? Что мне грустно, одиноко и плохо?
Этим никого не удивишь: 30 веков письменности перемололи эту тему.
**
Я не включаю свет и лежу в потемках, прижимая к себе сборник кельтской мифологии.
Я надеюсь, полуобнаженные дамы, вы видите, как я сейчас страдаю, и это мне зачтется. Я надеюсь, что когда вы все-таки придете за мной, чтобы увезти кататься по кругу на конях Апокалипсиса и пить с Одином лимонад, вы примете во внимание, что, когда мне было больно, я обнимал бесполезную книжку мифов. Скажите, кто из неверующих за последние пять столетий уверовал во что-то столь же истово, как это сделал я, закусывающий ладонь и молящий о скором конце Света?
Такума ходит из одного конца коридора в другой, я внимательно вслушиваюсь в его торопливые шаги клаустрофоба, который измеряет, через сколько метров стены упадут на него. Меня бьет крупная дрожь абстиненции, и я разворачиваю том на изображении Королевы Сидов, думая, что ее красота сможет согреть меня.
Я слишком устал от боли. Она роем злых пчел вьется в моей голове, пугая последние разумные мысли. Она псом хватает за пальцы, откусывая крайние фаланги. Она иглами прошивает вены и раскачивает хрящевые соединения.
А я просто лежу и смотрю в потолок. С другой стороны, что бы я мог сделать, кроме как грызть губы шепотом: «Шизу-Шизу-Шизу-Шизу».
Он останавливается в дверях комнаты, бросает на меня какой-то жалостливый взгляд и садится на край кровати, затягиваясь самокруткой. Опускает расслабленные волной дыма плечи, умиротворенно наклоняется ко мне.
- Больно? – я бы ответил. В другой жизни, где у меня было бы больше сил. Я киваю. – Давай, может, таблеток? – ну давай. Что-нибудь такое, что сразу вышвырнуло бы меня из сансары.
- Не надо, - он дотрагивается до моей ноги, которую пора было бы перевязать (кому до нее вообще есть дело; даже если бы ее доедала гангрена, я обратил бы на нее не больше внимания, чем на моль), и, еще раз втянув дым, перебирается ко мне под бок.
- Ну-ну-ну… - я ерошу его волосы на затылке и глажу шею.
Он нравится мне. Правда. От него приятно пахнет марихуаной; в нем слишком мало земного – все заместил дым, и я, пресыщенный сказками, которым идет третье тысячелетие, хочу свести к нулю контакты с жителями планеты Земля. «Хьюстон, Вас вызывает база! Выходите в открытый космос, Хьюстон, возьмите попутчика!»
Этот сын диэталамид-лизергиновой кислоты невесом, он неощутим, одно прикосновение – и он растает. И поэтому я завожу руки за шею и удобнее устраиваюсь на подушке, чтобы ненароком не превратить его в пыль раньше времени.
Такума кладет голову мне на живот и сворачивается у меня под мышкой, выставляя дотлевающую бумажку за кровать.
- Я хочу тебя послушать, - он ласково трогает мой локоть и растекается в улыбке. Вот оно, спасительное действие травы: буквально три минуты назад он казался вменяемым, но теперь он – Его Величество Чеширский Кот, который постепенно растворяется в воздухе.
Я хочу поговорить с тобой, мой обкуренный психотерапевт. Но не нахожу слов. Сейчас меня бы спас толковый словарь – я открывал бы первую попавшуюся страницу и сыпал ворохом букв, и все бы они подходили, потому что в такой темноте любой произнесенный звук хорош.
Но я молчу. И закрываю ладонями глаза.
- Ты боишься умереть? – он глубоко затягивается и выпускает дым через ноздри; тот стекает по покрывалу, стелется по полу и рассеивается в прахе омертвевших клеток. Сладкий запах пробирается в горло и зовет мой голос.
- Мне кажется, это очень некомфортно – умереть. Придется же пересмотреть жизнь, которую ты прожил. Я сойду с ума от однообразия, пока буду рассматривать задницы тех, с кем занимался сексом… - он хихикает и трется носом о мою водолазку.
- Всех твоих любовников соберут на одном стадионе… Представляешь, Изая, - он подносит скрученную бумажку ко рту и прикрывает ладонью смех, - целый стадион шлюх, с которыми ты трахался, - я вдыхаю белесый дым и улыбаюсь.
- Ты только не продавай им героин - они порядочные шлюхи… будут делать друг другу скидки, - он открывает рот в беззвучном хохоте, - и водить хороводы вокруг стола, на котором я буду гореть.
- Ты будешь гореть? – выпрямляет руку и протягивает оранжевый огонек к потолку. – Ты не боишься гореть?
- Надо же как-то будет разрядить обстановку: в аду моих нереализованных планов и проваленных отношений будет очень напряженно, - он давится смехом.
- Изая-Изая-Изая!.. Я вколю тебе формалина, и ты станешь цветочной феей! Мы все станем цветочными феями, и нас не заберут в Валгаллу! – цепляется за край водолазки и тянет ее. – Нас сожгут заживо, Изая. Эти злые норвежские суки, они сожгут нас, если мы не найдем ее!
- А для чего она им? – успокаивающе поглаживаю его по щеке.
- Я не знаю, не знаю! – он смеется и скрещивает бабочкой запястья. – Они просто жалеют ее! Они же безгрудые норвежские девушки! Они понимают, каково это – быть недоделанными! – хохочет и роняет бумажку. – Ты никому не рассказывай, Изая. Я тоже недоделанная норвежская девушка…
- Никогда в этом не сомневался… - он утихомиривается и подкладывает себе под голову локоть.
- Касуми говорит, что мы должны быть очень аккуратными. Мир может оказаться куда большим, чем мы себе его представляли, - поворачивается на спину. – Но я всегда отвечаю ему, что после героина мало что может показаться внушительным, - Такума замолкает. – У него ничего не получится.
- А что он хочет сделать?
- Не будь глупым, Изая… - устало выдыхает. – Завтра мы проснемся, и кокаин будет падать с неба. Завтра мы проснемся в Валгалле. Поезд отправляется с третьей платформы, - он зевает и переворачивается на бок. – Просьба покинуть вагоны…
*
Моя боль – это оборотень, и к двенадцати часам она выпускает когти. Я подминаю под себя одеяло, выворачиваюсь на спине и обхватываю ногами подушку. Позвоночник мерзко ноет при каждом вдохе.
- Шизуо! – где он шляется, черт его подери! Постанываю и выгибаюсь, надеясь избежать неприятной стальной иглы под ребра. – Шизуо!
Сукин сын… Почему его никогда нет рядом, когда он нужен? Почему когда мне плохо, он не приходит меня утешить?
- Шизуо! – потому что он мудак. Да-да-да, повторяю это про себя, он мудак, мудак, моя влажная ночная фантазия. – Шизуо!
Сую в рот пальцы, кусаю сам себя, ожидая, что сейчас он придет, обнимет меня, и боль постепенно пройдет. Моя спина покрывается холодной испариной от ужаса, от того, что, возможно, сегодня он не придет, сегодня рыцарь устал, и мне одному придется сражаться с Объединенной Армией Ночных Кошмаров Изаи Орихары.
- Шизуо… - я тоскливо вою и царапаю постель. Ну пожалуйста, Шизу, мне правда плохо, - всхлипываю и поджимаю колени к подбородку. Раздаются тихие кошачьи шаги – я ликую, как Франция в 1848.
- Что такое, хороший? – он опускает прохладную ладонь на мой горячий лоб, и я открываю глаза.
- Больно, Шизу… - протягивает мне кисть, приторно пахнущую цветами, и я с силой сжимаю ее пальцами.
- Все пройдет, мой маленький… - целует меня в щеку и приобнимает за плечи. – Принести тебе одеяло? – он встает с кровати, и я в панике цепляюсь за его свитер.
- Останься, Шизу! – он нерешительно замирает, но потом укладывается рядом и просовывает подо мной руки, притягивая к себе за живот.
- Спи, - я успокоено закрываю глаза.
- Шизуо, ты останешься со мной, правда? – он гладит меня под майкой и целует в шею.
- Конечно, останусь… - и я, удовлетворенный ответом, проваливаюсь в тяжелый сон.
Утром мы с Такумой стараемся не смотреть друг на друга.
**
- Держи, - передо мной падает пластиковый пакетик с белой пыльцой, собранной с платья Крестной Золушки.
- Мне не нужно, - отодвигаю от себя и массирую виски.
- Орихара, бери и не выебывайся, - у меня перед глазами Изая Орихара довольно стонет, когда в его вены попадает темно-коричневая жидкость. Именно этот Изая Орихара заставляет засунуть меня в карман порошок.
Я даже на какое-то время полностью умолкаю, разглядывая статичный пейзаж за окном и любуясь собственной беспомощностью.
Вот славно, что мы живем в Токио: высотные здания, телевышки, все похоже на иглы.
Бог – тот еще наркоман, лениво думаю я, небо – это его синюшные вены, а облака – тромбы. Вообще, раз уж я так откровенно богохульствую, то Бог и Ницше ширялись, наверное, одинаковыми миксами, и когда Бог такой валялся от прихода, Ницше смеялся и орал на всю улицу: «Бог мертв! Бог мертв!».
Или вот взять весь наш пантеон. Аматэрасу пытается слезть с антидепрессантов, Сусанно явно сидит на траве, поэтому его веселят абсолютно несмешные вещи, как, например, запереть сестру в пещере, Амэ – девушка-ЛСД, Инари растирает вместо риса кокаин… (17)
Ведь это только аддикция, - думаю я, переминая крупинки в заднем кармане, - а что было бы, если бы у меня, к примеру, был рак? СПИД? Вообще никаких сдерживающих установок – я бы убивал малолеток за морфий, закалывал нищих и бездомных в поисках транквилизаторов.
Ужасное дело. Хорошо, что Бог меня любит и ниспослал мне всего лишь наркозависимость.
*
- …семьсот, восемьсот, девятьсот, тысяча, - я выравниваю стопку денег и передаю Такуме. Занятный круговорот валюты в нашем скромном треугольнике: Шизуо дает деньги мне, я отдаю их Такуме. Подкрепим наш союз финансовыми обязательствами, чтобы мой друг точно пошел к Шизуо, а не к Касуми в офис, рассказывать о том, что мы с Хэйвадзимой образовали этажом выше литературный клуб.
- Тебе, может, постоянный курьер нужен? – он прячет деньги в карман и наклоняется зашнуровать кроссовки. – А то я корячусь по три часа в день, чтобы столько же получить, - недовольно изгибает губы.
- Три часа? Канон-сама! У тебя хоть есть выходные? Так и сгореть на работе можно!
- Сейчас никуда не пойду… - он смеется и открывает дверь. – У вас будет три часа, плюс-минус десять минут.
Я уложусь в час, Такума. Я уложусь в гребанный час.
Он выходит, и мы с томом кельтской мифологии удобно устраиваемся около двери. Тор достает топор и заносит его для удара, Кухулин разогревает мышцы, прыгая на месте, Медб поправляет копье, а я рассматриваю свои ногти. Я на удивление спокоен, хотя должен быть бы драть обои от переполняющей меня радости.
Десятиминутное молчание – и…
На лестнице раздается топот и истерика Такумы:
- Я не знаю, как там получилось!
- Твою мать, двенадцать часов! Ты смог угробить его за двенадцать часов! – о, что за чудесная песенка, птичка! Это все в честь этого чудовища за дверью? Она раскрывает клюв и оглашает окрестности победным клекотом. Шизуо поносит Такуму, и мне ласкает слух эта брань: Шизу-тян волнуется.
- Не ори на меня! Сам виноват! – дверь распахивается. Задержка в несколько секунд: он с непониманием смотрит на меня, но уже через мгновение закатывает глаза, потому что его затылок встречается с культурным пластом Норвегии.
- Блять… - Шизуо оседает на пол, зажимая ладонями уши, становится на колени, а потом заваливается на бок.
Взвешиваю в воздухе книгу, наблюдая за тем, как Такума аккуратно разворачивает тело и тянет его за ноги по коридору.
- А что если у него сотрясение?
- Мы зароем его под мостом над Аракавой, - разматываю бечевку и помогаю прислонить Шизуо к стене.
- Очень смешно, - Такума придерживает голову, пока я, напевая «Пау-паучина паутину плел», завязываю рыцарю руки.
Мой худощавый демон-искуситель с подозрением смотрит на Шизуо, переводит взгляд на меня, и вот тут, да, я вижу это.
Он боится меня. Он очень меня боится, поэтому у него подрагивают губы и трясутся руки. На это есть причины, правда, Такума? Ведь мы оба знаем, что у меня есть нож, и я знаю, как им пользоваться. Ну и к тому же, я просто очень зол. Я ведь мог выбрать книгу и тоньше.
- Ты... не особенно входи во вкус, ок? Мне с ним еще работать…
- Я буду очень нежным, - вынимаю вторую тысячу, и она быстро исчезает в джинсах пушера. Молчание – золото, которое приносит прибыль.
- Ну эм… ладно, - крысы в панике бегут с корабля.
Дверь трюма захлопывается.
Пока, Такума. Привет, Шизуо.
**
Первые двадцать минут, пока я молча бешусь, изливая телепатический поток ненависти ко всему мужскому населению Японии от двадцати до шестидесяти, он тихо сидит около стенки, и я впервые чувствую себя достаточно свободным в его присутствии, чтобы внутри себя устроить целую оргию с миллионами воображаемых молчащих Шизуо, с их последующим групповым самосожжением. «Я скучал-скучал-скучал-по-тебе-и-твоему-запаху». Сжимаю себе горло. Рано рвать меня, птица!
Уснувший Аполлон.
Надо пользоваться моментом и отливать его в бронзе.
Глубоко вдыхаю и выдыхаю, пытаясь сконцентрироваться на оконном проеме, а не на выпирающих из-под майки ключицах, не на полуоткрытых губах… Ар, вот бы сейчас сесть на него, ухватиться пальцами за пряди и потянуть так сильно, чтобы он заорал от боли; поиграть с ним в индейцев, которые снимают скальп со светловолосых европейцев, провести языком по губам, отобрать у него выдох… А потом этот выдох обрамить золотом и носить на безымянном пальце.
Переворачиваюсь на бок.
…просунуть пальцы под ремень, поддеть резинку белья, поднять носом его подбородок, поцеловать кадык, вылизать эту восхитительную ямку между костями, прижаться к его бедрам…
Самоконтроль.
Я не знаю вообще ничего об этом слове, потому что усаживаюсь на его ноги, подтягиваясь к животу.
У нас все могло бы получиться, если бы хотя бы двадцать процентов времени ты находился в отключке.
Порезы на щеке затянулись – провожу кончиками пальцев по белым шрамам. Заправляю выбившиеся волосы, бессовестно глажу щеку, обследую всю доступную кожу, с медицинской дотошностью изучаю каждую ссадину…
Я сдался через двадцать пять часов – обнимаю его и глубоко вдыхаю аромат сигарет.
Позвоните в книгу Гинесса. У нас есть новый рекорд человеческой глупости.
- Ублюдок… какой же ты ублюдок, Шизуо… - я так скучал – и во мне начинается Третья мировая с использованием атомных бомб, только бы уничтожить эту крамольную фразу.
- Кто бы говорил, крыса, - отпихиваю его от себя, и он болезненно морщится, когда ударяется о стену. – У вас с Такумой образовалась на редкость подходящая компания мудаков…
- Слушай, Такума сделал это из спортивного интереса, - опять усаживаюсь к нему на ноги, ожидая сопротивления, но он только сгибает колени, забирая меня ближе к себе.
- Из интереса? Что ему интересно? Как быстро я переломаю ему кости, когда ты меня развяжешь? – сдувает челку.
- Кто сказал, что я тебя развяжу? Меньше читай мой блог – я никогда не пишу там правду, - повисает молчание.
- Как нога? – он с видом большого знатока искусства рассматривает плесень на противоположной стене.
- В порядке, - поворачиваю его лицо к себе за подбородок. – Это единственное, что тебя волнует?
- На самом деле, мне любопытно, с чего это я тебе понадобился, - пытается отвести взгляд – дергаю за волосы.
- Какого черта ты пришел, Шизуо?
- Я же за тебя волнуюсь, все дела… - невозмутимо и спокойно. Как будто не лжет.
- Ты меня выставил из своей квартиры и потом начал волноваться? Поистине благородно.
- Ты полный придурок, Орихара, - злобно щерится, и я успокаивающе глажу его по шее. Он замирает и широко распахивает глаза. – Вы правда с ним этим занимались?
- О чем ты?
- Такума сказал, что вы занимались петтингом, и ты отключился. Он хвастался, да? – смотрит в пол.
- Ревнуешь?
- Пошел нахуй.
- Такума - сученыш… - смеюсь и кладу руки ему на плечи. – Если ревнуешь, зачем пришел? – он наклоняет голову и трется ухом о сгиб моего локтя.
- Ты звал всю ночь.
- Сука, - резко раздвигаю языком его губы и прохожусь по его сжатым зубам. – Ты слышал, но не пришел. Сука.
- Потому что я тебя выгнал, забыл?
- А сейчас ты пришел, чтобы забрать меня.
- Я рассчитывал на то, что ты уйдешь, а не переберешься на этаж ниже, - опирается о стену.
- Почему ты сказал, что это дом Ямагучи? – перебираю его волосы и царапаю щеку.
- Оговорился, - закрывает глаза. – Блять, у меня слишком болит голова… - массирую ему затылок, и он постепенно расслабляется, выравнивая дыхание.
- Лучше?
- Лучше.
- Шизуо, если ты хотел меня отпустить, то об этом надо было для начала сказать мне.
- Все, тема закрыта и больше не актуальна. Такума сказал, когда мы тебя отдаем?
- Да, - а, ты переводишь взгляд на дверь, боишься, что услышат? Значит, говоришь неправду. Ну и хорошо. Подумаю об этом позже…
- Вот и все.
- Шизу-тян… - большими пальцами провожу по контуру его подбородка, и он мимолетно улыбается. Рывок – и моя хищница склевывает эту улыбку.
- Что?
- Знаешь историю о Бране? – разминаю ему шею, он прикрывает глаза и разве что не урчит.
- Нет. Но если ты продолжишь массаж, я готов буду выслушать даже лекцию на эту тему…
- Ты идиот… - массирую шею, - Бран был кельтским героем. Однажды он увидел очень красивую девушку, но не смог с ней познакомиться. Он искал ее в разных странах, городах, ездил по разным лесам, - надавливаю на плечи, и он сгибает ноги в коленях так, что я сажусь к нему на живот. - Но на берегу моря он нашел жемчужную нить, и тогда он собрал всех лучших воинов Норвегии, и они построили корабль. Десять лет они плыли по морю и, в конце концов, нашли остров. На этом острове были собраны все самые красивые девушки со всего мира, но одна из них держала нить, которая и привела Брана. Это была Королева Сидов, - «… у нее были волосы из лунного света, кожа из морской пены и улыбка из звезд». Я замолкаю, пытаясь переформулировать эту мысль, и он открывает глаза. Странно, что у них не было Короля Сидов, - приглаживаю его волосы.
- Что?
- Нам срочно нужно поцеловаться.
- Без языка.
- Ты не в том положении, чтобы ставить условия, - касаюсь его, и он нежно отвечает мне, всасывая нижнюю губу и целуя угол рта. Блять… У меня тут же сводит низ живота, и я с трудом удерживаюсь от того, чтобы укусить его. Но он продолжает по-садистски трогать меня губами, не пуская в своей рот. Господи, как это похоже на насилие.
- В общем, - перехожу на шепот, - он остался с ней на острове. Шли недели, Бран был очень счастлив на острове, но один из его воинов сказал, что скучает по дому и семьей, и Бран собрался уехать обратно. Королева сказала ему, что если он уплывет, то никогда больше не найдет этот остров, а люди, к которым он хочет попасть, давно умерли, и он не найдет ничего, кроме пустоты. Бран рассмеялся… - сглатываю.
- И что случилось?
- И все правда умерли. Они провели на острове несколько столетий. Тогда Бран вернулся на корабль и отплыл в море… Но Королева не простила ему то, что он бросил ее.
- Стерва, - он прижался к моему рту губами. – Тебя это очень огорчает?
- Да... – я обнял его за шею и выдохнул рядом с его ухом. – Потому что я тебя тоже не прощу, Шизуо.
- Ты меня уже простил, - целует меня в шею, подлец, и я сжимаю ноги на его талии.
- Ты считаешь, что мое всепрощение и любовь связали тебе руки?
- Нет. Просто ты извращенец, - ловко ушли от волнительной романтической обстановки. Право руля, капитан!
Кладу ему на губы палец, и он аккуратно целует фалангу.
- Слушай, давай потрахаемся? – он возводит к небу глаза и ведет плечом. – Я серьезно, - облизываю край нижней губы, и он показывает кончик своего языка, чтобы я дотронулся.
- Иди в задницу, крысеныш, - и улыбается так, блядь, что хочется ему денег в трусы насовать за одну эту улыбку.
- Именно на это я и надеюсь… Ну мы же не любовью займемся, Шизу-тян, а сексом, - наклоняю голову и просовываю руки ему под майку, обнимая за талию. – М?
- Сомнительное… - выдох, когда моя ладонь забирается сзади под его джинсы, - ...предложение. Ты опять пытаешься прикрыться похотью? Неприятно, когда что-то чувствуешь, да, Изая?
- Не надо было тебя по голове бить, наверное, - прихватываю его губу и чуть кусаю, - а то ты стал анализировать ситуацию, так непривычно, - привстаю на его бедрах и привлекаю его свободной рукой за шею так, что мы разговариваем рот в рот. – Давай… уникальная акция! Только сегодня… - целую ямку над ртом, - …и только сейчас, Шизу-тян.
Шизу-Шизу, ты такой красивый и такой беспомощный!
Давай трахнемся как бы из ненависти, ты понимаешь? Потому что я ведь тебя ненавижу, Шизу, мальчик мой, сейчас – особенно остро! Как ты смеешь быть таким упоительно сексуальным, когда я выгляжу как жертва Холокоста?
Никаких занятий сексом из чувства взаимной привязанности! Без эмоций, без выдыхания имен в тело друг друга, без нежных касаний – кому нужно видеть твое перекошенное похотью лицо, если ты должен быть собран и напряжен, если ты должен быть машиной, которая запрограммирована только на то, чтобы входить и выходить из меня, раздирать мне задницу и кусать за шею? Не хочу, не хочу даже думать о том, что ты можешь заниматься со мной любовью, мы же животные, мерзкие, убогие, похотливые животные! Мы можем только совокупляться, бесстыдно демонстрируя друг другу гениталии и орать «Быстрее!», «Глубже!», «Возьми меня!».
Давай я буду плохим партнером, и ты будешь плохим партнером. Давай сегодня не будем снимать высококвалифицированное порно. Давай просто будем трахаться.
И да, давай прикроем чувства сексом. Это всегда помогает.
Он закрывает глаза и улыбается, пока я трогаю его шею, вожу по ней кончиками пальцев, чувствуя, как ускоряется его пульс в ответ на мои прикосновения. Спускаюсь до выемки около плеча - он дергается, открывает глаза и закусывает губу.
- Так приятно? – отводит взгляд, расслабляет руки, открывая больше кожи.
- Да… - касаюсь губами этого места еще раз – он утыкается носом в мои волосы, с силой втягивая их запах. Крепче обнимаю, прижимаясь ртом к этому маленькому кусочку его тела, который так восхитителен на вкус, и облизываю выступающую кость. Он кусает меня за ухо и сдавленно шепчет: «Всё, не надо».
- Но мне нравится твоя реакция… - отрываюсь от плеча и сажусь обратно на бедра, перемещая руку с его шеи на грудную клетку.
- Я тебе не подопытный… - злишься? Злишься. В глазах появляется характерный блеск, губы презрительно поджимаются - кладу на них пальцы.
- Значит, ставить надо мной эксперименты можно, а над тобой нельзя? Нечестно, Шизу-тян… - пододвигаюсь на нем вперед, вжимаясь в его живот. Как это вырвалось из моего рта? Я ведь не хотел об этом спрашивать, не сейчас… – К тому же, я куда более гуманен…
- Это не было экспериментом… - давай, хрипи мне в шею, пока я расстегиваю тебе ширинку и запускаю под джинсы пальцы. – Хватит…
- Угадай, почему «нет»?
- Это не был эксперимент, Изая, - он выпрямляется, пуская ладонь ниже.
- Разве? Лично мне так не показалось.
- Я хотел тебе помочь, - поднимаю на него глаза.
- Но у тебя ничего не получилось.
- Ты же чистый сейчас, нет? – подставляет под мои губы свой рот.
- Чистый.
- Значит, все идет так, как нужно… - он улыбается.
- Ты же знал, что я колюсь. Зачем тогда все это… - дотрагиваюсь губами до его губ.
- Потому что ты можешь терпеть, - да, ты же знаешь меня лучше, чем я знаю себя – как я мог забыть. Поглаживаю его пах, и он шире расставляет ноги. Грею руки о его теплое тело и упираюсь лбом в его грудь. – Изая… - он целует меня в щеку.
- Заткнись…
- Со мной это не работает, - обнимаю его за талию. – Изая… - я не хочу этого слышать. Не произноси мое имя.
- Заткнись-заткнись-заткнись!
- Без тебя скучно спать, - замираю, сильнее стискивая его.
- Иди к черту, Шизу-тян,- о господи, я покраснел! Закрываю ему ладонью рот, но он лижет мою кожу, и я фыркаю ему в шею.
- Ты собирался заняться со мной сексом, - как бы ненавязчиво говорит он мне, пока я вожу пальцами по его животу, надеясь избежать собственного стыда.
- Ты мудак. Я не занимаюсь сексом с мудаками по пятницам. Для этого есть воскресения, - мы замолкаем.
Он целует меня в лоб.
- Я же пообещал, что через неделю. Осталось три дня. Настолько хочется?
- Заткнись, - слажу с него и отрываю от стены. – У меня есть проверенное средство для снятия подобных нужд.
- Правая рука? – он разминает запястья.
- Такума. Хотя, можно назвать его и так… - он замирает.
- Что?
- Такума пообещал помочь, если я с ним пересплю.
- Давай я лучше сломаю ему руку – вы точно будете в расчете.
- Ты же не ревнуешь, - это последнее, что я успеваю сказать до того, как он впечатывает меня в стену и прижимает к себе за талию.
- Не смей… - больше похоже на рык.
- На кого ты работаешь, Шизуо? – он скалится, и я неуютно чувствую себя в одном помещении с диким животными. - На кого ты… - сдавливает плечо.
- Я расскажу, только… - прячет лицо в моих волосах.
- Шизу-тян, это уж совсем по-детски. Если со мной не хочешь играть ты, дай поиграть другим мальчикам, - ау, больно!
- Не доводи, - тихо.
- Не буду. На кого?
- Вообще, на Сумиеси… - он принюхивается, - но я не могу с тобой разговаривать, пока от тебя несет им.
- Ты ебнутый… в конец ебнутый…
_______
17. Инари – богиня риса и плодородия. Амэ-но-Удзумэ – богиня веселья. Сусанно – брат Аматэрасу, которая, обидевшись на него, спряталась в пещере, а он привалил пещеру камнем, чтобы она не смогли выйти.