Ничерта не помогает этот крем.
Я пытаюсь подрабатывать психологом по выходным четвергам: "Что Вас беспокоит? Нет, это не депрессия. Просто уплатите налоги и усыновите ребенка из Южной Африки", "Да, я вижу этого человека, но это моя галлюцинация, а не Ваша".
- Когда тебе что-то не нравится, ты дергаешь плечом.
- Что?...
- Ну, когда, к примеру, Влад до тебя дотрагивается. Или вообще происходит что-то, что тебя раздражает на таком глубоком уровне, что ты не можешь это подавить, как обычно делаешь с большей частью эмоций.
- Я плохо переношу чужие прикосновения в принципе.
- Но я же касаюсь тебя, и все в порядке.
- Потому что я контролирую ситуацию. Приблизительно это звучит так: "Тристан Тцара, без сомнения, был великим художником, но... спокойно. Это Алеся. Она не причинит вреда. Все в порядке. ...но его также можно назвать великим писаталем, так как... успокойся. Все в порядке. Пожалуйста, продолжай сохранять спокойствие"
До класса седьмого у меня практически не было пальцев в том смысле, в котором все о них думают. Теперь, когда я настолько умело пользуюсь руками, воспоминания о боли практически исчезли, и я с трудом представляю себе, как в том аду можно было жить.
Ты не можешь касаться большей части вещей. Не можешь пожать кому-нибудь руку. Не можешь писать.
Не можешь, но ты успеваешь лучше всех в классе. Не можешь, но ходишь три раза в неделю на тренировки. Не можешь, но исписываешь тетради убористым почерком.
Потому что это не может твое тело. А ты. Ты по-прежнему можешь все.
Кожа слезала с пальцев, и они всегда находились в состоянии кровоточащего мяса, а когда было совсем плохо, еще и появлялись глубокие трещины и приходилось бинтовать запястья. Спроси меня о боли - я знаю о ней все.
Я абсолютно искренне ненавидел свое тело. И так же искренне не воспринимал его как себя. Тело - это только тело. И, если адекватно шутить, поддерживать беседы об играх на приставке и ударять соседа по парте в плечо, об этом все забудут. Как забыл ты.
Это было невыносимо по нескольким причинам:
1. С этим ничего нельзя было сделать. Временами становилось лучше, временами хуже. Но кровь шла не переставая.
2. Никто не мог сказать, когда это закончится. "Может, через год. Может, через пять лет". Пытка могла оказаться вечной
3. Мне некого было просить, чтобы он прекратил это. Если есть мука, должен быть и мучитель, но логика не действовала в этой сфере.
Но хуже всего было то, что всё, к чему я привязывался или что мне нравилось, обрекало меня на страдание. Я не мог погладить свою собаку. Не мог прикоснуться к своим друзьям. Нахуй надо было.
Самое неприятное воспоминание: я стою в туалете и, отклеив пластыри, засовываю в рот кровоточащие пальца и облизываю их, облизываю, кайфуя от прохлады.
Входит одноклассник.
- Что ты здесь делаешь?
- Это твое дело?
- Я могу чем-то тебе помочь? - чем ты можешь мне помочь, отъебись от меня, я хочу быть один, что ты вообще понимаешь.
И он уходит, а я, больше похожий на псину, чем на человека, проталкиваю пальцы в глотку.
А потом мне исполнилось 12, и все прошло. И я пользовался этим, как мог: имел такой тактильный опыт, с восторгом касался всех предметов, - но все равно не мог позволить, чтобы касались меня.
Я не знаю, как одно перешло в другое, и почему теперь в каждом человеке, который пытается дотронуться до меня, я вижу врага, и он вызывает у меня отвращение. Я отлично сознаю, какие это странные отношения, когда "я тебя трогаю - ты не смеешь меня касаться. А если касаешься - я ухожу".
Но я просто не могу никому этого доверить: боль, которую я испытывал, прикасаясь сам к себе, оставляя на лице алые полосы. Эта боль никуда не уйдет.
И когда ты проводишь по моим скулам, я играю в очень сильного мальчика. И ты не представляешь себе, как ты заставляешь меня страдать.