Дорогая Вселенная.
Мы не так часто общаемся, но, надеюсь, сегодня ты не занята, и сможешь меня выслушать.

НУ ЧЕРТ, НУ ТЫ ВИДЕЛА, ДЕТКА, КАК Я НАПИСАЛ ЭТО ЭССЕ?! НУ ТЫ ВИДЕЛА?!

НУ ПРАВДА Я МОЛОДЧИНКА?!

PLEASE PLEASE PLEASE

_______
Economics won't bring you peace!
- Peace was never an option.
________
Девяточка по экономике.

КТО ЗДЕСЬ ВАШ ПАПОЧКА, СУЧКИ!?

---

Как видно, мой план выписать две главы и покончить с этим, наебнулся на отлично.
Я с трудом осилил написание половины - это все гребанный лаунж, пока слушаешь лаунж - не до чего в этой жизни больше.
К тому же, я очень сильно раздражаюсь, обдумывая, как бы мне сделать концовку еще более изящной.

Название: Rock-n-rolla
Автор: Entony
Бета: -
Фэндом: Durarara!!
Персонажи: Шизуо/Изая
Рейтинг: NC-17
Жанры: Драма, POV, Слэш (яой)

Предупреждения: Нецензурная лексика, BDSM, OOC, Насилие

Саммари: все фильмы Гая Ричи.
Комментарий: NC-17 стоит здесь не просто так. Наркотики, насилие, разврат, детальные описания всего, что придумал мой воспаленный разум, нецензурная речь – все это есть. Будьте бдительны и предохраняйтесь при чтении.
Права: в этом мире мне ничто не принадлежит

текст 9 (1/2)

**
Я заворачиваюсь в полотенце и ступаю на холодный пол, оставляя после себя мокрые следы.
- Кофе будешь? – он водит ладонью над кипящим чайником и перебирает пальцами пар.
- Нет, - усаживаюсь за его спиной и подтягиваю ногу. Хлопает себя по карманам, закуривает и наливает в чашку кипяток. Молча оборачивается ко мне и щурит глаза от едкого дыма, водит большим пальцем по нижней губе и сдувает пепел.
Мне надоедает участвовать в ранних фильмах Джима Джармуша буквально со второго его движения. Я хочу поговорить с тобой, и, желательно, не о европейском кинематографе.
Он держит паузу – сигарета медленно тлеет; глотает пустую горячую воду и выливает остатки в раковину.
- Расскажи мне, о чем ты успел подумать, пока я мылся, - затягивается.
- О том, что я делаю глупости.
- Широкий фронт работы… - шикает и тушит о столешницу сигарету.
Я вижу, что ему трудно, и надо бы как-нибудь помочь ему, задать вопросы, притвориться, что я хочу это слышать, но я еле нахожу силы моргать.

Мне становится очень скучно: быть здесь, слушать это, - потому что результат заранее известен, и, к тому же, уже пятнадцать минут я обдумываю, как бы эффектнее предложить тебе окончить этот разговор и пойти смотреть драмы про мафию. Ты еще ничего не сказал и не принес извинений по случаю, а я простил тебя и мало о чем жалею. Это все ночи, проведенные с марихуаной, но…
Я смотрю на то, как ты потираешь свою шею и бросаешь на меня косые взгляды, и да… Бери эту индульгенцию за все годы, которые ты не был рядом со мной. Серьезно. Прощаю тебе это потерянное время.
В фильмах, в которых мы с тобой играем, не бывает затяжных конфликтов: здесь все прощают с полуслова и всегда любят с полувзгляда, - но режиссер тянет время, потому заявленная длина фильма – час сорок. А мы отыграли хорошо, если минут пятнадцать…

Проводит ладонью по волосам и прикладывает пальцы к губам.
- …я начал работать на них около года назад: Том попросил помочь. Они пытались отмыть деньги на Акасаке, и надо было прижать пару человек, - достает очередную сигарету. – Ничего такого. Я там за полгода раза два от силы был: редко за что-то брался, только если Тому надо было… А потом, как-то раз он сказал, что хочет выйти из Сумиеси и заняться всем со мной на пару, но у него типа проблемы с новым секретарем… - выпускает дым и ведет плечами. – Том им крупно задолжал, - подпираю подбородок рукой, наблюдая, как он обходит стол и садится напротив. – И Касуми предложил отработать.
- И ты согласился?
- По-твоему, - повышает голос, - я должен был бросить Тома? – игнорирую грубость.
- И что он тебе предложил?
- Надо было развозить с Такумой какие-то лекарства и прикрывать его… - закрывает ладонями лицо. – Сначала мы ездили в разные больницы, но к осени к нам стала приходить девушка и забирать все сама. И параллельно мы фасовали пакеты: приближалась встреча на «точке», и я должен был сопровождать Касуми, - опускает плечи и замолкает.
Я принимаю это за очередную паузу, во время которой он борется с угрызениями совести, но это длится около десяти минут, его дыхание прерывается, и он сжимает пальцы в замок.
- Шизуо? – с шумом выдыхает, но продолжает сидеть в том же положении.
- Да?
- Что-нибудь? Слово? Полслова?
- Я не знал, что на «точку» приедешь ты, - беззвучно шевелит губами.
- Похуй на это, - хмурюсь и встаю со стула. – Шизуо? – приоткрывает рот и глубоко вдыхает, с силой прижимая ладони к глазам. – Шизуо, плевать на Касуми. Плевать на Сумиеси. Мне плевать на всех них, - обхожу стол и касаюсь его руки. – Это все не важно, Шизу.
- Товар не был чистым. Он собирался свалить это на тебя, - отнимаю от лица его пальцы и присаживаюсь перед ним.
- Это не твоя вина… - наклоняет голову и стискивает зубы.
- Он хотел выдать тебя Инагаве, но… - дотрагиваюсь губами до его ладони, и он распрямляет пальцы. – Но потом Касуми передумал, - целую его запястье, и он запускает руку в мои мокрые волосы, поглаживая затылок. Молчим какое-то время. Опускает руку и сводит колени. – Иди сюда… - поднимаюсь и, обняв его за шею, сажусь на него, утыкаясь носом в шею. – Я не знал, что это будешь ты, - он сдавливает меня и касается губами уха. – Я не знал. Правда не знал. Мне жаль, Изая, - спускается губами о шее и замирает.
- Все в порядке, - я с трудом фокусирую взгляд на стене и провожу рукой по его спине.

На самом деле, ничего не в порядке, Шизуо.
Потому что я уже две минуты не могу выдохнуть. Потому что твои губы нашли мою артерию, и, если ты начнешь считать мой пульс, я покраснею от стыда.
Потому что я не слушаю. Я не хочу слушать.
Какая, к чертям, разница, что хотел сделать этот ублюдок? Куда больше меня интересует то, почему ты так болезненно это воспринимаешь.

- Это все очень сложно, Изая… - почесываю его за ухом, пока он до хруста сжимает пальцы. – Это сложно…
- Я… - это не мой голос похож на сдавленный хрип. Я же очень убедительный взрослый парень, - я не пытаюсь тебя осудить. Все в порядке, Шизу-тян, - чувствую его улыбку на моем плече.
Мы меняемся ролями, ты замечаешь? Это выглядит как обмен любезностями: «Я не осуждаю тебя, Изая» - «Я тоже не осуждаю тебя, Шизуо», - но на самом деле, я просто пытаюсь не сказать какой-нибудь более ужасающей глупости.
- Ты не понимаешь, Изая… - камера отъезжает назад, берет крупным планом мои поджатые губы и его побелевшие ладони.
Это ты меня не понимаешь. Ты не хочешь меня понимать.

Я убираю руки с его спины и встаю.
- Ты не слышишь меня. Это раздражает.
*
Несколько часов мы сидим в разных комнатах, и, по моим подсчетам, за это время можно было совершить как минимум десять удачных попыток самоубийства, некоторые из которых с триумфом произошли во мне. Толпа худых парней где-то рядом с моей диафрагмой скандирует: «Поговори с ним!» и публично режет свои вены, но я скала. Я кремень.

Книга. Я пытаюсь ее читать, но так как каждое написанное предложение порождает ряд ассоциаций с Касуми, по большей части я шиплю сквозь зубы нечленораздельный мат и стучу костяшками пальцев по полу.
Я занят тем типом чтения, которое призвано прикрыть беспокойство, и поэтому я пропускаю страницы между пальцев и листаю книгу, слушая шуршание страниц. Если съесть много седативов и над ухом перелистывать тома японской классики, можно узнать, что у Оэ низкий голос. Или послушать лес конца 16 века.

«Do you remember, Odin, when in bygone days
We mixed our blood together?» (18), - бумага рвется от резкого движения. Латиница? - почерк слишком мелкий, к тому же синие чернила поплыли от влаги, даже это можно прочесть с трудом… Один мой знакомый рассказывал, что японцы всегда говорят на японском, даже когда делают вид, что говорят на другом языке, поэтому когда я пытаюсь произнести вслух строчку, у меня на губах остается песок японской лексики. Поворачиваю страницу к свету.

Почему Касуми изменил свое решение? – Шизуо садится рядом со мной и вынимает из моих рук книгу, стряхивая в нее пепел от новой сигареты.
Ты тоже хочешь смешать нашу кровь, рыцарь?
- Разговаривать? – он поправляет мою челку и застывает, прикоснувшись к моему лицу. Мы долго смотрим в глаза друг другу, пока я не решаю испортить момент. - Ты знаешь, что люди, которые долго смотрят друг другу в глаза, влюблены? – усмехается и делает затяжку.
- Ты влюблен в меня?
- Нет, - ставлю руку ближе к нему и дотрагиваюсь до бедра. – А ты?
- Я тоже нет, - улыбается и касается дымом моего рта. – Я не ребенок, чтобы быть влюбленным, Изая, - я еще успеваю заметить, что он пальцами тушит сигарету, а потом, конечно, меня уже мало волнует состояние его кожи, потому что он тянет меня за волосы, заставляя поцеловать его. И я теряю связь с мелочами, чувствуя только, как поднимается злоба.
- Прекрати, - стискиваю зубы, и он останавливается, проводя губами по моему подбородку.
- Что не так?
- Все не так. Я не хочу тебя целовать, Шизуо, - у него темнеют глаза, и он демонстрирует оскал.
- И как мне заставить тебя?
- Это обычно делается на добровольных основаниях, Хэйвадзима. Или ты можешь сказать мне, откуда в книге стихи, - сгорбившись, подбираю к себе колени. Всегда произноси только то, что от тебя хотят услышать.
- Шлюха, - отстраняется от меня, и я чую запах разочарования в воздухе. Держит на мне взгляд, пока ложится на спину, а потом закрывает глаза. – Чего ты хочешь?
- Автор? Название поэмы?
- Я не про это, - вытягивает вдоль туловища руки и сгибает ноги.
- Я не знаю. Я просто бросаюсь в тебя упреками, надеясь, что мне станет легче.
- Ты ведешь себя как подросток, - жмурится и протягивает руку.
- А мне казалось, что это очень по-взрослому.
- Что тебе еще кажется? – гладит пальцами сгиб моего локтя, и я бессознательно улыбаюсь от едва ощутимой щекотки.
- Мне кажется, что ты пытаешься оставить все, как есть, - тянет меня к себе, но я остаюсь на месте.

У меня несколько рациональных причин для злобы, в числе которых усталость, боль, ломка, и целая тысяча иррациональных поводов, чтобы вырвать тебе печень.
Ты разрываешь меня и разрываешь себя, а я устал принимать участие в ритуальных жертвах. Не можешь найти в себе силы для принятия решения и считаешь, что лучше тянуть, делать вид, что ничего не происходит. Так кажется только тебе. Во мне происходит целый Холокост, и тоска разъедает меня все больше с каждой секундой его замалчивания.
Я - тысячи людей, брошенных в огонь, и каждое мгновение я переживаю новую смерть. Я испытываю только скорбь и разочарование.
Любовь – это очень неприятно. Особенно с учетом того обстоятельства, что я постоянно отрекаюсь от нее и закапываю, как новорожденного в земле, вынужденный слышать по ночам ее крик.

Я не могу терпеть. Я не могу ждать. Еще минута – и я заору от боли.
Я хочу, чтобы не только меня утомляли эти чувства, я хочу, чтобы ты страдал в той же мере, что страдаю и я.
А потом я открываю глаза и смотрю на тебя. И понимаю, что любое мое слово будет лишним.

- Что ты хочешь услышать? – опускает руку и сглатывает.
- Я не знаю, - скажи, к примеру, что скоро все закончится – и тогда я еще потерплю. Знаешь, на пытках люди держатся только потому, что думают: конец скоро.
Кто говорил, что чувства чем-то отличаются от раскаленных игл?
- Это все продолжается ровно столько, сколько ты хочешь сам, Изая.
- Не пытайся спихнуть все на мое самовнушение. Ты сам во всем виноват, - подсаживаюсь к нему под бок и кладу ладонь на висок, пуская пальцы под волосы.
- Тебе хочется страдать – и ты страдаешь… Наркотики, кратковременные связи, твое поведение - это все нужно тебе, чтобы ты мог быть жертвой.
- Посмотри на меня, - он поднимает на меня глаза и улыбается.
- Да. Именно поэтому я испытываю потребность защитить тебя. Ты прозорливый ублюдок, Орихара.

Хочу быть дефектным, Шизуо. Хочу иметь в себе что-то гнилое и надломанное, хочу иметь что-то, что позволит мне жалеть себя и упиваться чувством собственной неполноценности. Я хочу отличаться.
Я не такой, как они. Я должен помнить об этом.
Красивые и самодостаточные люди не испытывают никакой неприязни к обществу, хотя бы потому, что они живут счастливой и гармоничной жизнью.
Даже если я наберу десять килограмм веса, отращу волосы, приведу в порядок руки, это не сделает меня счастливым. Всеобщее страдание - вот что решит мои проблемы раз и навсегда.

«Именно поэтому я испытываю потребность защитить тебя», - неплохо, Шизу-тян. Совсем неплохо для новичка в области признаний.

-…это Такума писал, - отрываюсь от созерцания его ключиц.
- Откуда ты знаешь?
- У Касуми привычка дурацкая – цитировать скандинавскую поэзию, а Такума за ним записывал, куда попало. У меня даже на карточке страхования что-то нацарапано, - у Касуми нет такой привычки. У Касуми нет такой привычки.
- Для чего ты мне говоришь это? – он усмехается и закрывает ладонями лицо.
*
Я сначала рисую в воздухе замысловатые узоры, а потом стираю их. Люблю играть в море с пространством.

Я даже не помню, как увидел его в первый раз. У меня нет какого-то четкого воспоминания о Касуми: только какая-то не слишком хорошая лаунж-музыка и ухмылки в три четверти, которыми я, кстати, заразился.
Мимика, интонация, жесты – это как простуда. Их можно подхватить и даже не заметить, а Касуми был эпидемией распространения себя. Я не видел в зеркалах своего отражения – видел его улыбки и взмахи ладонями и очень раздражался. От Касуми оставался только запах сигарет и паленой шерсти, потому что он всегда игрался с зажигалками и задевал пиджак. И еще от него оставался отпечаток на мне. Но больше я ничего не мог найти.

Я работал около месяца над тем,чтобы узнать, где он живет. Никакой информации о личной жизни, никаких сведений о биографии, никаких друзей, знакомых, коллег по работе - Касуми существовал только в моем воспаленном схемами разуме. Это бросало вызов.
Запомните один дельный совет: никогда не поднимайте дуэльные перчатки реальной жизни. Это всегда кончается плохо.

Конкретно для меня это закончилось ночью в его квартире.

Я захотел ее, как ни одну другую вещь на этой планете, влюбился с первого взгляда. Я хотел прожить в ней всю жизнь и умереть за рабочим столом, хотел просыпаться там, хотел мучиться бессонницей и ловить приходы именно в этой квартире. Мы были созданы друг для друга, и это было очевидно.
До сих пор не могу понять, для чего он тогда позвал меня: мы разговаривали на крайне отвлеченные темы, слушали джаз, более того, Касуми показался бы мне приятным, если бы я не
испытывал желания прикончить его и завладеть квартирой.
Это показалось тогда очень смешным, но на следующий день я заметил у него рыжую прядь.
Я вообще тогда коротал время, подмечая за Касуми малейшее изменение в поведении, повадках, внешности; как, собственно, я мог не заметить, что он любит читать скандинавскую поэзию?..

Шизуо открывает настежь окно, бросает мне «накройся», и я затихаю под одеялом, слушая, как он курит.
Ложится около меня, оставляя место для гнетущей тишины. Трудно разговаривать. Очень трудно разговаривать. Ненавижу неопределенность.
- Шизуо? – укладываюсь на спину и упираюсь плечом в его плечо. - Ты смотрел фильм «Тельма и Луиза»? - переворачиваюсь на бок и кладу руку ему на живот - он ловит мою ладонь, чтобы чуть сжать ее и притянуть меня к себе. Касаться друг друга – куда проще.
- Нет.
- Там две женщины решили покончить с собой, потому что не захотели жить своей жизнью… - сворачиваюсь у него под боком. – Мне кажется, я постоянно кончаю с какой-то частью своей жизни. Чтобы освободить место, - он целует меня в висок и поворачивается ко мне спиной.
- У тебя есть целых девять жизней, кошка. Ты можешь их просто менять, - а не хочу их менять, знаешь. Эта жизнь неплоха, но недоделана.
Он вытягивает ноги, распрямляет спину и тихо произносит в стену.
- Всегда есть выбор, Изая.
- Это тебя беспокоит? – почесываю его за ухом, и он сминает пальцами покрывало.
- Да. Потому что мне кажется, я сделал неправильный.
- Шизу? – привстаю на локте, но, когда я пытаюсь дотронуться до его щеки, он прячется в подушку и выше натягивает покрывало. – Если ты насчет Касуми, то…
- Я не насчет Касуми! - резко поднимается и начинает ходить от окна к дверному проему. Нервозное щелканье пальцев – ищет в темноте сигареты. – Я не насчет Касуми… - барабанит пальцами по бедру.
Больше всего ты похож на запертое дикое животное, Шизу. Меня всегда огорчали подобные картины.
- Для чего ты это делаешь? – останавливается и проводит ладонью по волосам.
- Что «это»?
- Для чего ты пытаешься подавлять агрессию? – спина напрягается, но он медлит обернуться.

Я видел это тысячи раз, рыцарь: людей, разрываемых энергией. Однажды мне даже повезло повидать девушку, которая прыгнула с крыши, потому что ей показалось, что она сможет полететь.
Только обычно, конечно, эти люди принимали спиды, а уже потом стучали зубами и до мяса обгрызали свои ногти, но я не думаю, что ты чем-то особенно отличаешься.

- Это приносит тебе неудобства.
- Я должен это контролировать, - он делает затяжку и выпускает клуб дыма.
- Ты никому ничего не должен. К тому же, когда ты в очередной раз сорвешься, все будет еще хуже, чем до этого, - закутываюсь в одеяло.
- Именно поэтому ты взял у него метадон?
- Ты не посмеешь меня обвинить, - моими словами можно было ненароком разрезать ему живот.
- Я тебя и не обвиняю, - ведет плечами и подходит к окну, чтобы выбросить окурок. – Ты не принял его сейчас, хотя тебе больно, и, наверное, сможешь вытерпеть еще три дня, прежде чем вмажешься. Но потом все вернется на круги своя, - присаживается рядом. – Я не ты. Я не ты, - он обкусывает губы и хрустит пальцами. Я готов тебя выслушать. Говори.

-… когда-то давно мы с Касукой бежали наперегонки, - заводит руки за голову и упирается локтями в колени. – Долго бежали. Очень долго. И я не заметил, как он стал отставать, и продолжал двигаться дальше. Я должен был остановиться... – подпирает кулакам подбородок. – Но я продолжал бежать. И потом, когда я заметил, что его нет, я понял, что не смогу пробежать обратно столько же. У меня совсем не осталось сил.

Он вздрагивает, услышав дверной звонок, но не спешит идти открывать: подходит к сумке, аккуратно что-то из нее достает, закрывает ее на замок и только тогда поворачивается ко мне.
- Слушай меня внимательно… - он говорит очень тихо, протягивая мне вещи, - пойдешь на кухню…
- Изая! – Такума упорото смеется и бьет кулаком в дверь. – Изая-кун!
Облегченный выдох. Чего ты так боишься, Хэйвадзима?

Идет к двери, а лежу себе, накрывшись одеялом до носа, и делаю вид, что меня это не касается.
- Проваливай, пока я не надрал твою задницу, - по-дружески, похлопывая по плечу, очень радушно.
- Хэйвадзима, он обещал…
- Мне плевать, что он тебе обещал, - как же так, рыцарь, а кодекс чести? А долговые обязательства?
Натягиваю на себя водолазку и джинсы, пока они препираются.
- Ты здесь не главный, Шизуо, - в голосе Такумы появляются обиженные нотки. – Ты здесь совсем не главный.
- А кто здесь главный? Твой скандинавский возлюбленный?
- ЗАТКНИСЬ! – я даже не успеваю на это отреагировать – дверь ванной разносит в щепки.
- Такума, опусти пистолет, - он целится Шизуо в грудь, пока тот с недовольством вытирает кровь с плеча.
- Да он попасть вплотную не может! – самодовольно улыбается.
- Может, ты действительно заткнешься? – оттесняю его в комнату. – Опусти пистолет, Такума.
- Пойдем со мной, иначе я его убью, - у него дрожат руки и дергаются плечи, но он улыбается.
- Я не могу пойти с тобой, пока ты не опустишь пистолет, - доверчивые обколотые дети всегда поступают так, как ты хочешь, если ты хоть каплю будешь напоминать им родителей.
- Не говори мне, что ты действительно собираешься это сделать, - Шизуо разве что не скалится.
- Это не твое дело, Шизу-тян, - молча смотрит на меня несколько секунд, а потом отворачивается.
- Как знаешь, - Такума опускает пистолет и разводит пальцами в стороны свои губы, показывая, что он рад мне.
*
Мы не заходим в его квартиру – я втаскиваю его, и он с громкими рыданиями падает на пол.
- Тише, - он тянется ко мне, и я обнимаю его, позволяя выть у меня на плече. – Что случилось, Такума? – беззвучно кричит и до боли стискивает мое плечо. – Тш…
- Я не хочу, не хочу, не хочу! – истерично захлебывается плачем. – Он не может меня заставить!
- Тихо, Такума, ты должен мне все рассказать, и я помогу тебе, - перебираю пальцами немытые волосы. – Я помогу тебе… Я помогу тебе…
- Он тоже это мне обещал... Все обещают одно и то же, - голос утрачивает тональность истерики, и Такума продолжает плакать на одну октаву ниже. – Очень заманчиво никогда больше не чувствовать боли. Никогда, понимаешь? Никогда. Ничего никогда не чувствовать. Никогда-никогда-никогда, - он сжимается и всхлипывает. – Все плохо получилось, Изая. Очень плохо. Это все из-за этой, - зло, - из-за этой бабы, это она все испортила. Так бы он выполнил обещание. Выполнил бы!
- Не стоило так надеяться на Касуми, - он отрывается от моего плеча.
- Касуми? Нет, Касуми… Это все она виновата! Она заставляла меня мешать эту дрянь! – подрывается с пола. – Я не хотел заниматься этим, Изая! – отводит назад лопатки и с силой бьет кулаком в стену. – Это неправильно! Я не должен был этого делать, но он настаивал! Он просил меня, ты понимаешь?! Касуми просил меня… Намие, это все из-за нее случилось! Из-за нее, Изая! – обессилено опускается на пол. – Она заставила меня! Заставила! Я ничего этого не хотел! Я не знал, что так будет… Они занимаются неправильными вещами, Изая. Неправильными!.. - смотрит мимо меня и подносит пальцы к губам.
И вот тут я понимаю. Я смотрю в его расширенные зрачки, слышу его прерывистое дыхание, и я отчетливо понимаю.

В мире нет места удовольствию – сплошные пустоши для одиночества, и сделать тут ничего нельзя. В это Вселенной люди хорошо умеют страдать. В другой – умеют быть счастливыми.
Все мы хотим одного и того же: прекратить боль. Каждый из нас получает то, чего хочет. Но никогда то, что ему нужно. Возможно, у боли есть какое-то другое предназначение. Просто с этого места нам его трудно различить.

- Такума? – он не поднимает голову и отчетливо произносит:
- Мы в расчете, Орихара. Иди.

Когда я спускаюсь по ступенькам, меня задевает плечом рыжий парень и улыбается в три четверти.
__
18. Помнишь ли, Один, как в минувшие дни
Мы смешали нашу кровь?

@темы: fiction

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Я фашист, и я всех ненавижу.
Ой-ой-ой, горе-то какое, я ведь так был заинтересован в социальных контактах и отношениях с другими людьми.
_
Мне хочется написать здесь что-нибудь плохое и злое, потому что я маленькая, истекающая кровью сучка.

Впрочем, и так неплохо вышло. Вот что значит мастерство

---

Перекрасил ногти в желтый, вымазал рот мятным блеском, под одеялом занимаюсь любовью с Набоковым.
Под одеялом будто бы лето.

В моем убежище тепло и уютно.
Я никого в нем не жду.

---

Каждый раз, когда я думаю что-то типа: "Этим людям надо написать, потому что это важно", я обрываю себя репликой: "Что может быть важнее моего нежелания писать им?!"
__
Я вообще был молодцом и умело уворачивался от перспективы впасть в зимний коматоз, слушая Борделло и смотря только американские сериалы, как сегодня с утра прочел у Рей кусок из "Письма к Отцу".
Вот такая история о том, как начался затяжной период зимней спячки.

---

24. Аннотация
В новом романе, сочиненном со свойственной автору легкостью, знаменитый романист X, которому мы уже обязаны столькими шедеврами, создал великолепно обрисованных персонажей, действующих в атмосфере, знакомой всем, от мала до велика. Интрига вращается вокруг встречи в автобусе героя истории с весьма загадочным персонажем, ссорящимся с первым. В финальном эпизоде мы видим этого таинственного индивида, с огромным вниманием прислушивающегося к советам друга, мэтра дэндизма. В целом возникает приятное ощущение, что романист X поработал резцом с редким успехом.

41. Выспренное
В час, когда уж потрескались розовые персты авроры, быстрым копьем влетел я в тот могучей стати, волоокий автобус, шедший по линии S путем непрямым. Как тонко и остро заметить мог бы только индеец, на тропу войны заступивший, разглядел я присутствие юноши с шеей длинней, чем у быстроногого жирафа, в шляпе мягкого фетра, с украшением в виде косички витой, как у героя упражнения в стиле. Зловредный Раздор с торсом из черной сажи и дыханием гнилостным, смрадным как печать небытия дантиста, да, возвещаю я, Раздор принялся раздувать свой злокозненный вирус меж юношей с шеей жирафа и косичкой вокруг головного убора, и другим пассажиром наружности будто б неясной, как если б в тумане сокрытой. С такою речью он к нему обратился: «Молви, злодей, верно ль мне говорили, что вы мне нарочно взошли на мозоли!» Изрекши такие слова, юноша с шеей жирафа и косичкой вокруг головного убора быстро отбыл садиться.
Позже, на величественной площади Рима я вновь заприметил его, юношу с шеей жирафа и косичкой вокруг головного убора, в сопровождении верного друга, знатока изящества и элегантности, кто проронил слова критики, я смог уловить ее чутким ухом, ту критику, которая была вызвана самой верхней одеждой юноши с шеей жирафа и косичкой вокруг головного убора: «Ты должен был бы уменьшить вырез посредством дополнения или поднятия одной пуговицы на круговую периферию».

49. Апострофа
О вечное платиновое перо, чей скорый и безостановочный бег по полуматовой со стороны изнанки бумаге оставляет на ней знаки алфавита, которые рассказывают людям в блестящих очках нарцисстическую повесть о двойной встрече автобусолистической природы. Доверься скакуну моих снов, верблюжьей верности моих литературных подвигов, тонкому фонтану считанных, взвешенных и отобранных слов, опиши лексикографические и синтаксические кривые, что графически создают пустяшное и смехотворное свидетельство событий и поступков молодого человека, который зашел однажды в автобус S, не догадываясь, что станет бессмертным героем моих трудолюбивых писательских деяний. Длинношеий фат, увенчанный шляпой, окруженной плетеной тесьмой, вспыхивает рокировка, ворчун и трус, избегающий драки, отправившийся упокоить свой зад, стежавший удары ног, на твердодеревянную скамью, предвидел ли ты красноречивую судьбу свою, когда перед вокзалом Сан-Лазар обостренным слухом выслушивал ты портняжьи советы некого персонажа, которые внушены были верхней пуговицей твоего пальто?
_________

Cинкопа - выпадение звука.
Апокопа - выпадение безударного.
Парехеза - пароним по слогам /муж вышел по дрова, жена - со двора
Липограмма - не использует одинаковых звуков.
Тавтограмма - слова начинаются с одного и того же звука

@темы: книги

---

Что мне любопытно. У меня лежит выслушанная до звука дискография Корнера, все его совместные проекты с живыми существами и неживыми предметами, а теперь вдруг оказывается, что пока я тут занимался непотребством с глитчем, откуда ни возьмись появился еще один альбом.

Кстати, не то чтобы я жалел о глитче. Я вообще стал склоняться к мысли, что мои прошлые предпочтения в музыке базировались на постулате: "Ну, чтобы рифф такой - АР-РА-РА-РА-РА, и барабанщик - ДУ-ДУ-ДУ-ТА-ТА-ДУ-ДУ!", а мои теперешние - на описании музыки как "Ну, чтобы я чувствовал себя как касаточка на волнушках".



Сегодня я решил, что моя стена пуста. Точнее, после того, как я решил ее обновить, сняв с нее Рембо и Уайлда, я боюсь выдвигать ящик, где они теперь хранятся, и мне нужно было как-то свести на нет иррациональный страх заходить в собственную комнату, поэтому я решил сделать коллаж.
Выдвинувшись в магазин за журналами, я, как это обычно бывает, завис на разглядывании рекламы и открыл для себя следующие факты:
1. Лео снимается в рекламе часов.
2. Лоу снимается в рекламе Диор.
3. ЛОУ СНИМАЕТСЯ В РЕКЛАМЕ ДИОР?! МАТЬ ВАШУ, ВЫ, НАВЕРНОЕ, ШУТИТЕ!

Лоу и Диор - это как.... ну как... ну как, черт подери, это просто прекрасно! Прекрасно! Прекрасно!
Люблю ситуации, когда вещи, которые мне нравятся, объединяются.

да-да-да

Собственно, это история провала моего коллажа.

Потом мы с Кеном пошли в театр на спектакль, который я видел четыре раза, и меня в нем по-прежнему веселили гейские шутки. Это сопровождалось поеданием конфет в антракте и избиением Кена, так что мне было весело - ему было больно.
Это закончилось тем, что он позвал меня играть на Мир Танков, соблазняя испанскими парнями, в гильдии которых он состоит, и дальше последовала непередаваемая игра испанского, русского и жестов в качестве объяснения фразы: "Блядские испанцы!"
Во-первых, они все сидят в конференции, и вся испанская гильдия, понятное дело, говорит на испанском, перебивая друг друга, поэтому, когда ты спрашиваешь "Что, прости?", они ВСЕ ОДНОВРЕМЕННО начинают отвечать.
Во-вторых, Кен признал факт, что, если ты учишь что-нибудь пять лет, не факт, что ты знаешь это.
И, в-третьих,
"- MI DIPLOMA! DIPLOMA DE TRADUCTOR! /мой диплом, диплом переводчика!
-Tu espanol es joder /твой испанский - редкостное дерьмо."

Пауза.
- За эти пару недель, Энни, я понял, что слово joder вообще полностью описывает мой лингвистический опыт в области разговорного испанского!

@темы: театр

---

Литературный вечер

Я не могу страдать в гордом одиночестве поэтических сборников.
Внизу по большей части белорусы.
Могу даже что-нибудь перевести.

взять и вдохновиться

Рыжкоў + пераклады Рыжкова

Самае цікавае

Самае цікавае пачынаецца потым: сціхне адчуванне болю
і нешта жаночае, сціскаючае, незадаволеннае, абцяжаранае табою
нарачэ цябе ідыётам, цяжкім, разлегшымся тут пасярэдзіне поля бою,
і павалачэ, паўпрытомнага, праз усю гэту вайну, лаючыся на сябе, на сабе, за сабою

- калі ты плануеш памерці, а не ваяваць, я табе вось што скажу, дарагі мой,
няма чаго табе тут ляжаць, абцякаць крывёй і прыкідвацца чырвонай глінай
вось мой першы мужчына называў мяне сваёю адзінай, да таго як таксама кінуў,
а пасля сышоў ад мяне ў нікуды, але не за смерцю - за іншай блядзінай.

другому свайму я нараджаць пабаялася (так пакрыўдзіу мяне той першы),
але быў ён харошы, інтэлігенты, друкаваў у раёнцы вершы,
ён казаў, што хоча са мной ажаніцца, чаго я смеюся, не смешна ж -
яго я прагнала сама, небараку. яго адшукалі праз тыдзень павешаным

страшна было - вось пасля гэтага я, карацей, ледзьве не звар'яцела:
трэцім прыходзіць стаў да меня той лётчык, з ім я і заляцела,
ага, ну нічога,бывае - і ён настойваў, і самой ужо нарадзіць карцела,
і мы сталі ўдваіх назіраць, як дзіця напаўняе маё цела.

але дзіця нарадзілася мёртвае. гэта мяне і зламала
лётчык казаў, маўляў, яшчэ знясеш залатое яйка - лётчыка я прагнала
перапакутвала, пасумавала, выплакала, мне падалося мала -
пераспала з адным, яшчэ с двума, з кім я пасля толькі не спала

я спала з вамі за кветкі, цукеркі, бытавую тэхніку, павешаную паліцу
забіты цвік, паходы ў кіно, добрае слова, сукенку, спадніцу,
я карыстала вас, каб расслабіцца, пабавіць час, забыцца,
вам патрэбна так мала. цяпер мне трыццаць.

я цягну цябе, ідыёта, у брудны ваенны шпіталь, у сімфонію болю,
дзе вы паміраеце так, нібыта перамагаць не патрэбна болей
ты вось, я бачу, умееш выслухаць, і, паколькі ў шпіталі бракуе коек,
я пакладу цябе ляжаць і загойваць раны побач з табою.

Жадан, пераклад Рыжкова
Дэзертыры (Дезертири)


Я пачну з таго, з чаго і мусіў пачаць, –
з прысвячэння ўсім, хто не дачакаўся
лепшых часоў, часоў, калі
ўсе папусцяцца і можна нарэшце
перавесці подых.
Але мёртвыя не пераводзяць подыху,
ага, дакладна не пераводзяць.

Ну, так добра ўсё пачыналася, так
марылася, што вось яшчэ
пару зімаў,
пару дэпрэсіяў,
пару званітаваных сэрцаў,
галоўнае – дацягнуць да трыццаткі,
а там ужо прасцей дыхаецца,
прасцей вядуцца разрахункі.

Галоўнае – дбаць пра сяброў, памятаць
усе п’яныя абяцанкі, што
даваліся са слязьмі і спевамі –
што вось, маўляў, выцягнем, прарвемся,
паставім гэтае жыццё ракам.
Ну і што – вось яно, жыццё.
Стаіць ракам.
Ніякага жадання.

Сябры зламаліся,
нібы першыя савецкія танкі,
і сумныя гэта былі смерці,
я і ворагам не пажадаю
такіх смерцяў,
пагатоў, што ворагі таксама
зламаліся,
нібы танкі.

І вось сёння,
калі ўвечары вецер прыносіць залеву,
нават няма каму патэлефанаваць,
засталося з дзесятак сяброў,
але што –
мае сябры п’юць,
у іх цяпер запоі,
такое ўражанне, што я
сябрую з нейкім
наркалагічным
дыспансэрам.

Застаюцца іхныя дзеці,
яшчэ іх дзеці. Зараз ім, зразумела,
тэлефанаваць таксама без понту,
але, чорт з імі – міне
нейкі час, і яны выйдуць на вуліцы
і адпомсцяць за сваіх
бацькоў.
А там, глядзі, і яны вернуцца –
усе дэзертыры, абкураныя цыркачы,
чувакі ў мундырах французскіх дабравольных корпусаў,
што патрулявалі дарогі
пад час балканскага канфлікту,
вернуцца хімікі і астраномы,
якія прапальвалі нябёсы над Дунаем,
усе чорныя геніі біржаў, заблуканыя душы,
усе эмігранты, якія спусташалі склады бундэсверу
ў восеньскіх палях,
уся гэтая бясконцая навала, згубленая ў часе,
абоз, які перахоўваўся
ад адной аблавы
да іншай.

І калі яны нарэшце выберуцца
на сушу,
о, калі яны выберуцца,
тады я не пазайздрошчу
інжынерам,
якія змагаюцца за нашыя душы.

Галоўнае, каб нам усім хапіла любові.
Галоўнае, каб нам усім хапіла жоўці.

Хадановіч, Выпускнікам Ліцэю

Не пераймайся, твая электрычка і сёньня прыйдзе:
дваццаць хвілін па веды з дачнікамі й бамжамі,
а потым — за тры пагоркі — будзе сядзіба ў прыгарадзе
і падпольныя словы, якія ты любіш вушамі.

Прывыкаеш да добрага — і не губляеш звычак,
хоць зададзена столькі, што прачытаць немагчыма.
Сьвятам першага верасьня будзе табе кастрычнік,
будзе расклад заняткаў — пад расклад электрычак,
і падпольныя людзі, якіх ты любіш вачыма.

А таму прачынаесься і разумееш, што ўсё не
так ужо і херова — дыхаць смачна і вольна!
Не пераймайся, твая электрычка прыйдзе і сёньня:
большасьць ведаў у гэтым жыцьці ты атрымаеш падпольна.

Кавалеўскі

Только
Дзень той
Не нашым
Быў...
Плыў асфальт
Пад нагамі
Толькі...
Столько словаў
І столькі
Сіл...
Разгубіліся...
Раз - і змоўклі.

Катулл

Будем, Лесбия, жить, любя друг друга!
Пусть ворчат старики,— что нам их ропот?
За него не дадим монетки медной!
Пусть восходят и вновь заходят звезды,—
Помни: только лишь день погаснет краткий,
Бесконечную ночь нам спать придется.
Дай же тысячу сто мне поцелуев,
Снова тысячу дай и снова сотню,
И до тысячи вновь и снова до ста,
А когда мы дойдем до многих тысяч,
Перепутаем счет, чтоб мы не знали,
Чтобы сглазить не мог нас злой завистник,
Зная, сколько с тобой мы целовались.

@темы: книги

---

-... и, в общем, я спрашиваю ее: в этой книге, которую тебе подарили, в ней есть стихи Рембо? А она: нет. А я: НУ ТАК И ВЫКИНИ ЕЕ НАХУЙ.

- Клим такой наклоняется ко мне и говорит хриплым голосом: "Если будет одиноко вечером.....", - пауза, - "...почитай томик Тарича". НО, МАТЬ ТВОЮ, Я ВЫШЕЛ ИЗ МАТРИЦЫ УЖЕ ПОСЛЕ СЛОВА "ОДИНОКО"!

- Я сам создал эту ситуацию, я знал, что так и произойдет, но если ты не объяснишь мне мои действия, я тебя убью.
- Чувак, я рационализатор. Единственное, чем я могу тебе помочь, - это посоветовать поговорить с ней.
- Парень, мы знакомы три года. Когда люди хотят поговорить со мной о своих чувствах, я делаю так: О, ТЫ ПОСМОТРИ, ДЕЛЬФИНЫ ПОЛЕТЕЛИ! - и ухожу играть в ВОВ.

- Мы решали, кто есть кто из Хеталии.
- И?
- Ты Япония.
- Охуеть. И почему это я Япония?
- Ну а как же: "Помоги мне, Тони, пожалуйста!"-"Я подумаю над этим". И "О нет! Ты обнял меня! Это был мой первый раз! Т_Т". И то, что ты считаешь себя умнее всех.
- Я не... ладно. Ок. Я Япония.
- Аля - Франция.
- АХАХАХАХХАХАХАХХАХАХАХ. Франция? Нет, ты серьезно?! Аля краснеет, когда я произношу слова "член" и "кончил". Какая Аля Франция?!
- Ты давно не видел Алю. Или Лихтенштейн.
- Таран - Италия.
- Но тогда ты Германия.
- Ну, "Германия, помоги мне!" -"Нет" -"Ну пожалуйста!"- "Ладно Т____Т" - это мой канон отношений с Таран.

- Хочешь, оближу губы?
- Ты знаешь, что ты сейчас сказал это голосом колумбийского наркоторговца?
- Давай, бери по дешевке! Моим парням в Штатах понравилось!

Мы с Ал купили великолепную книжку литовских сказок и были в полушаге от покупки книжки про гомосексуальных чаек. Я влюбился в Лину Дудайте, иллюстратора. Вымок, замерз и пошел на "Сумерки", и вот тут начался пиздец, потому что Таран предложила мне послушать Пацуков, и это было внезапно.
- Яна, только девушка Баяндина дала бы мне послушать Пацуков.
-...
-О НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ!

Мне кажется, это провал, и, когда они начнут встречаться, а они начнут, я буду первым, кто бросит в них камень. Я почему-то был крайне раздосадован мыслью о их воображаемых отношениях.
- Господи, Яна, если ты хотела стать чей-то девушкой, стала бы моей!
- И по чьей же вине мы не встречаемся?
- Ну знаешь... Это как с Эйфелевой башней: она не в Лондоне - я не в Лондоне.

---

- Почему Вы считаете, что Вы могли бы стать хорошим поэтом?
- Ну знаете, мне идут черные водолазки с горлом и я могу говорить ВОТ ТАКИМ ДРАМАТИЧНЫМ ГОЛОСОМ! (перевранный Жадан)

Я третьи сутки на поэтической диете, и еще один сборник - и меня стошнит ВОТ ТАКИМИ ДРАМАТИЧНЫМИ СТРОФАМИ.

---

Я обязан написать эту печалюшку хотя бы сегодня, потому что вчера я был поглощен костюмами от "Хьюго Босс" и не в полной мере прочувствовал провал.

Как бы дело даже не в том, что видео на шесть минут в лучшем случае содержит в себе 30 секунд благопристойных кадров, и тут даже можно бить себя в грудь и заявлять, что "мы сделали все, что могли", но тогда можно нарваться на ответную реплику: "КАКОГО ХУЯ ТОГДА ВЫ СДЕЛАЛИ ЭТО ТАК ПЛОХО".
Лично для меня объектом ненависти стал Новосибирск, потому что, еб вашу мать, из трех минут песни - полторы минуты нарезка Новосибирска, и вот я никак пока не могу найти оправдания подобному режиссерскому ходу, который включает в себя ФЕСКИ.

ПАЦАНЫ. ДЕСЯТЫЙ ДОКТОР. АЛЛО, КТО-НИБУДЬ ПЫТАЛСЯ ПРИСЛУШИВАТЬСЯ НА ЭТОМ ФАНДОМЕ К ГОЛОСУ РАЗУМА? ФЕСКИ, ЧУВАКИ, ФЕСКИ И ТЕННАНТ НЕ СОВМЕСТИМЫ.

Раздосадован я.

---

Марта, в жизни есть два выхода: мастурбация и самоубийство. Лучше всего: петтинг пост-фактум - этакая некрофилия, если ты понимаешь, о чем я говорю.

Когда режешь руку от сгиба локтя вниз, то, если прижать ладонь к плечу, на руке селится кровавая чайка.
Я - это море людей. Слушай хор этих мертвых эмбрионов, Марта.

@темы: тексты

---

У кавярне "Лондан"
Увечар ціха, сумна.
І толькі Кентэрвільскі прывід
На другім паверсе цэпам звініць.

@темы: тексты

---

1. Дэвид Гаррет, повести
Две из них, "Женщина-лисица", "Человек в зоологическом саду". Оригинальные идеи. Не особенно удачное исполнение.

2. Кристофер Тейлор, "Сократ"
Это было тоскливо, особенно часть, в которой он сравнивает работы Аристотеля и Платона. Я, во всяком случае, ожидал от "введения" другого и был обманут в своих ожиданиях. Там удачная глава про Сократа и софистов и хорошо объяснена майевтика.

3. Арцем Кавалеўскі, "Адмысловыя гульні"
Я закончил читать сборник и просто припал губами к стопам Ковалеского, потому что он очень хорош. У него есть некоторые такие полуанглийские стихи, что просто хочется выслать его из этой страны прямо сегодня

4. "Бесславные ублюдки"
Тарантино разорвал мне шаблон. Я смог найти отсылку только к "Вздерни их повыше", и меня это угнетает. Пользуясь цитатой Ал, "этот мужчина завел меня в интертекстуальную чащу и бросил там на растерзание гиперссылкам". Особенно моменты с музыкой: я рыдал от собственной несостоятельности.
Одна из немногих работ, где мне нравится Питт.

5. Люди икс, Люди икс-2, Люди икс "The last stand".
Соберется кто-нибудь смотреть "Первый класс" или "Люди икс", выбирайте, что из этого Вам нужно: либо сексуальные МакФасси, либо подозрительный экшн.
Очень много несостыковок у "Класса" и "Икс-менов".

Лично меня порадовало там много вещей, правда, исключительно потому, что это всякие штуки из детства, типа Роуг и Пиро.

@темы: кино, книги

---

Forever Doctor

Сегодня снимали вторую часть.
Шутки:

1. Оператор, forever alone.
Это была феерия: идет толпа народа, и где-то далеко впереди, в дожде и тумане идет оператор, набросив капюшон и завернувшись в шарф.
Я видел в ней Волошина, черт подери!

2. Девушка-Доктор-Лера-Манкович
Боже, она была такой милой! "Ты такая милая! Такая милая! А ТЕПЕРЬ ПОБУДЬ МИЛОЙ В ДРУГОМ МЕСТЕ!!". Она была страшно, просто ужасно, невыносима мила!
И еще мне хотелось постоянно называть ее "Лера Манкович", как это обычно делает Б. Это так чудесно: называть кого-нибудь Лера Манкович. Подумайте об этом на досуге.
Я ее пообнимал.

3. Я ПООБНИМАЛ ПОСТОРННИХ ЛЮДЕЙ (?!??!?!?!?!??!)
Я не знаю, как так вышло, но мы с Хид собрались уходить, я решил обнять Леру Манкович и ПОЧЕМУ-ТО СТАЛ ОБНИМАТЬ И ДРУГИХ ЛЮДЕЙ, и это было охуеть как странно, но я почему-то это сделал и сейчас активно пытаюсь рационализировать свои действия.
На самом деле, это было неплохо.
Можем даже, мне надо практиковать обниматься с людьми.

4. Суровый Брэнди-детка
Я начал хихикать, как только это заметил: когда обращаешься к Бранду, и ему не очень хочется отвечать, он смотрит в сторону и приподнимает бровь.
Очень занятно выглядит.
_
Шутки в сторону.

Господи, она слишком похожа на француженку! Вы знаете таких людей, на которых смотришь, и прямо хочет заорать: "Нет надо мной твоей власти, Саган!"?

И вообще, я почти пожалел о добровольном затворничестве в течение двух лет, потому что, как оказалось, парни, другие люди - это бывает не так плохо, как себе это можно представить.

Себе через две недели: ТОХА, ТЫ БЫЛ ПОД ТАБЛЕТКАМИ, ПОКА ПИСАЛ ЭТО! ВБРОС ЭНДОРФИНОВ, МАРКИ, УКОЛЫ ГЕРОИНА В ВЕНУ! ЧУВАК, САМОРАЗРУШЕНИЕ - ЭТО НАШЕ ВСЕ, ПОЗНАЕМ ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОЕ ПОРАЖЕНИЕ!

XD
У меня хорошее настроение, спросите меня о чем-нибудь.

---

Расстегиваю ширинку и отклоняюсь от толчка.
- М-а-а-а-а-рта! - она шуршит платьем в соседней кабинке. -М-а-а-а-а-а-а-арта! - струя бьет в чугунную стенку туалета, и капли мочи попадают на мои джинсы. -Марта, кончай там резаться!
- Я не режусь, - у нее хриплый спокойный голос, и я слышу, как этот голос вытекает из ее надрезанного живота.
- Режешься. Фу, Марта, плохая Марта! - стряхиваю последние капли и застываю с членом с руках. - Ты, кстати, получила мои анализы?
- Да, - разглядываю набухшие гнойники в паху, запрокидываю голову и изучаю стенку сортира, двигая рукой. Она шипит, когда лезвие доходит до лобка, и упирается спиной в дверь. - Хватит дрочить.
- Хватить резаться, - облизываю обветренный рот и оттягиваю языком щеку. - Что, Марта, плохо тебе, да?
- Да. Мне очень плохо, - бритва делает два надреза и спускается ниже, к немытому влагалищу,а я стискиваю пальцы, думая о том, какой раньше узкой она была.
- Это дерьмово, Марта, очень дерьмово, - она режет половые губы и всхлипывает от боли. - Ты когда-нибудь думала, Марта, что будешь резаться в общественном толчке?
- А ты когда-нибудь думал, что у тебя будет сифилис? - кровь падает на пол, а вместе с ней - широкие трусы. Она перешагивает их и выбрасывает в корзину лезвие. Открывает дверь туалета, присаживается рядом с моей кабинкой, и я ногами чувствую тепло ее разрезанной вагины. Как будто у нее менструация.
Раньше любил ее настолько, что готов был вылизывать, даже пока она истекала вонючей алой жидкостью. Теперь не нахожу сил даже для разговоров.
- Я предполагал это, - кончаю в ладонь и вытираю руку о стенку. Становлюсь на колени к ней лицом и протягиваю под дверью руку. Она кладет в нее обручальное кольцо, потом, окунув руку в кровавую рану, касается меня влажными пальцами. - Марта.
- Что мне сказать детям?
- Что они были нежеланными. Что ты просто не успела с абортом. Что я прикинулся телкой, а потом трахнул тебя. Что они родились из спермы и дерьма. Что мы занимались очень извращенным сексом. Что их отец - серийный педофил. Придумай что-нибудь, Марта, испорти им жизнь.
Она поднимается, и я смотрю на натекшую из-под нее лужицу. Спускаю кольцо в унитаз, дергаю ручку двери.
- Марта? - она кивает, застегивает мой пиджак и поправляет галстук. - По правде говоря, это были говеные десять лет, но ты уж прости - кто знал, кто знал... - распахиваю раму окна и залажу на подоконник. - Держи меня за руку, Марта. Хотя нет... Лучше не держи. Я не люблю тебя, Марта, - провожу языком по зубам.
Она улыбается мне.
_____________________________________

@темы: тексты

---

Фридрих

Фридрих: красив, нем, гомосексуален.

Фридрих работает моим пресс-секретарем с августа 2010 года, и я постоянно имею множество нареканий к его работе.
Я не могу его выгнать, потому что он угрожает, что будет жаловаться в профсоюз и натравит на меня ЛГБТ, потому что я цепляюсь к нему из-за его гомосексуальности.

На самом деле, он просто самовлюбленный мудак.
Правда, он немой мудак, и, в целом, это делает его поведение сносным: если не читать его письма в соцсетях и не отвечать на лс, Фридрих кажется вполне себе ничего.

Мы встретились с Фридрихом в Берлине, около Блошиного рынка рядом с Унтерденлинден, где он торговал собой, подпевая песенкам Брайана Молко. Фридрих выглядел хорошо, да и его немые песни были тоже на уровне, и я предложил ему работать на себя. Он согласился, и я еще удивился, с чего бы это он решил переехать в Беларусь на работу.

Через некоторое время к нам нагрянула полиция: Фридрих незаконно торговал классической литературой на родине, за что его преследовали в разных частях Германии. Полиция даже дала ему кличку: "Фридрих Ницше-Манн", так как одно из его самых громких дел - продажа младшеклассникам полного собрания сочинений Ницше и нескольких томов Манна. К счастью, мне не пришлось вмешиваться, так как один из полицеских оказался бывшим Фридриха, а тогда полицию
принимали только чистых и невинных юношей, так как считалось, что только они и способны творить правосудие.

Следующей неудачей Фридриха было знакомство с текущей Кристиной: Фридрих плохо относится к женщинам, а на Кристину он даже наступил. Не знаю, было ли это причиной того, что она влюбилась в него, однако последующие несколько месяцев все мы провели агонии чувств Кристины, после того, как она узнала, что он гей.
Сейчас Кристина не разговаривает с ним. А жаль.

Почему Фридрих переехал сюда?
Как мой пресс-секретарь, он пытается записывать все, что я обещал сделать и собираюсь сделать.
К тому же, он в основном ведет сбор контактов.
Так что, с Фридрихом вы свободно можете поделиться каким-нибудь предложением насчет фичков или текстов,
спросить, если я давно обещал, готово ли что-то или когда моя ленивая жопа соизволит пойти и написать что-нибудь.

К Фридриху можно также обращаться насчет моих телефонов, адресов, других дел из реальной жизни.
Его можно попросить устроить какой-нибудь ивент с рассыланием посткардов, или публикацией стишков,
или реками книжек.

И, поскольку он нем, Вы можете говорить что угодно, а он все равно будет молча записывать, чтобы передать мне.

@темы: Лашден любит порядок

---

ДЖЕЙ-ДЖЕЙ-ДЖЕЙ-ДЖЕЙ.
Я сделал это, черт вас всех подери!

Итого, мне осталось всего-то миллиарды тысячи сотни несколько десятков ненаписанных страниц.

Название: "Волки уходят"
Автор: Entony
Бета: -
Фэндом: Durarara!!
Персонажи: Шизуо/Изая
Рейтинг: NC-17
Жанры: Драма, Слэш (яой), АУ, ER
Предупреждения: OOC, Зоофилия
Размер: мини
Cаммари: В Валгалле все не так просто, сынок

Комментарий автора: Вы посмотрели на жанры и Вы посмотрели на предупреждения. Будьте умничкой.
Посвящение: душке Джей-Джей, которая не успевает с кинк-заявками.

текст

Когти оставляют на дереве полосы, и он, запрокидывая голову, хохочет, только вместо смеха – отрывочный лай. Пусть унюхает. Пусть он найдет его. Надоело. Становится скучно. Очень скучно.
Ссадина на животе снова начинает кровоточить, он морщится и пытается оттереть сукровицу, чтобы запах крови не был таким острым, но только больше раздирает кожу. «Недоделанное тело», - садится на остывающую землю, подбирая к себе ноги, ведет плечами, когда непривычный хвост касается поясницы, и потирает запястья, растопырив пальцы. Все еще ноет от веревок, трудно сказать даже, что саднит больше. Растянутые от долгого бега связки? Расчесанная спина? Разодранный живот?
Все болит.
Все очень болит.
Две недели бесцельного бега; боишься охотиться, боишься спать по ночам, убегаешь все дальше и дальше, зная, что они все равно найдут, найдут и заставят. И ни на секунду не останавливаешься,
потому желание чувствовать, что мышцы начинают ныть после длинных дистанций, что ночью кожа покрывается мурашками от холода, что твои длинные пальцы касаются твоих тонких губ, сильнее слабости. Это неравноценный обмен: теплая шерсть за холодное сердце, острые когти за блестящий ум.
Ты бежишь быстрее всех гончих псов, потому что хочешь оставаться человеком.

Вытягивает ноги, зарываясь пальцами в теплый мох, и довольно утробно рычит, почесывая себя за ухом.
Можно было остаться. Сначала бы относились подозрительно: паршивая овца, которая решила вернуться, - но потом стая бы приняла, это же стая - свора диких псин, которая готова простить тебе даже предательство, если ты принесешь теплого мяса.
Можно было остаться. Пять минут унижения, о которых ты потом даже не помнишь. Пять минут – и ты уже утыкаешься холодным носом ему в загривок, прикусываешь хвост, припадаешь на лапы, приглашая играть. И не испытываешь раздражения от того, что ему приходится трансформироваться каждый раз, когда тебе хочется, чтобы он тебя поцеловал.

Хруст ветки где-то в ста метрах налево – сначала резко поворачивает голову, различая силуэт между стволами, секундами позже понимает, что солнце село, а он видит, как крупный волк, медленно шагая, подходит к нему.
Он бессознательно обнажает зубы и ставит перед собой опорную руку, чтобы броситься вперед, но волк ведет носом и останавливается в метре.
- Скучно, Хранитель, - он улыбается и когтями скребет землю. – Скучно было ждать тебя так долго, Шизуо.
- Непосвященные не имеют права называть Хранителей по имени, - низкий рык, и животное шире расставляет лапы, готовясь к нападению.
Этого можно было ожидать, но он все равно дергается и наклоняет голову.

Год назад все было куда проще.
Шизуо был Хранителем: оберегал тайну инициации и служил Вожаку - был одним из самых сильных самцов в стае, они редко пересекались: Изая не ходил на охоту, потому что еще не умел трансформироваться, отсиживался в библиотеке, переписывая Источники.
Первый раз они встретились, когда Хранителя ранили люди – бесчестье – и он отлеживался в лесу, с гнойными ранами, боясь показаться стае, скулящий, как брошенная собака. Изая нашел его случайно, разыскивая травы, с выпадающей шерстью, с окровавленной пастью, с текущими глазами – неухоженное больное животное.
«Никогда бы не подумал, что в Хранителей берут таких слабаков», - Изая срезал с него клоки шерсти, слыша бессильный злой рык, и чистил кончиком ножа язвы, хихикая, когда волк, утомленный долгой болью, искал поглаживаний его руки. «Хорошая собачка…» - «Я тебе не собачка», - он приставил нож к горлу животного и наклонился над его ухом. «А теперь? Теперь ты будешь меня слушаться, правда?» - «Я не слушаюсь никого». – «Неправильный ответ», - он оставил на животе длинный порез, который и сейчас можно нащупать под сбитым подшерстком.

- Почему ты один, Шизу? – брюнет поднимается и обходит сбоку волка.
- Потому что ты слишком слаб, - наклоняет голову и прищуривает глаза. – Ты кровоточишь. Как человеческая самка, - притворно стыдясь, прикрывает ладонью окровавленный пах и присаживается рядом, запуская руку в бежевый мех. – Как блоха, напившаяся крови. Ты пьешь кровь стае, Изая, своими выходками.
- Ты пришел один, потому что собираешься превратить меня, Шизу, - он наклоняется к чувствительному треугольному уху и прикусывает самый краешек – волк клацает зубами в миллиметре от его лица. – Только я не ты, Шизу. Я не грязная мохнатая шавка… - когти впиваются в загривок – животное дергается и хватает его за плечо, подминая лапами. Он смеется и дует на нос волка, и, когда Шизуо фыркает, притягивает его к себе и чешет шею. – Моя шавка…
- Я не твой, - пытается дернуться, но когти впиваются в кожу под шерстью, заставляя обиженно заскулить.
- Я сказал!.. - брюнет повышает голос, и в нем появляется рокот. – Ты же все это время уводил их, да, мой верный пес? – желтые глаза слишком близко, и он успевает увидеть в них что-то наподобие страха. – От меня слишком несет кровью… - он проводит рукой по своей грудной клетке, оставляя длинные царапины, - волк мордой пытается сбросить кисть и мажет нос. – Они ведь чувствовали ее, только ты вылизывал мои следы… Ах, какая метафора пропадает…
- Прекрати! – рычит и несильно кусает за пальцы.
- Я нужен стае… – хихикает и обхватывает ногами волка. – Я нужен тебе, Шизу… Я нужен всем вам, потому что я знаю то, чего не знаете вы…
- Закрой рот, Изая! – он трансформируется за секунду и поднимается с брюнета, вытирая лицо. – Замолчи… - все тот же, да. Вот длинная белая полоса от живота к грудной клетке – и грязные длинные пальцы проходятся по шраму. А ведь мог бы уже столько раз полностью исцелить его…
- Болит все, - Изая поворачивает в сторону голову, искоса наблюдая, как Шизуо поджимает губы в ответ на его реплику. Так занимательно смотреть на него-человека: не умеет контролировать эмоций, не умеет сдерживаться, не умеет скрывать. Хранитель – это предполагает сохранение чего-то; Шизуо полный ноль в этом вопросе.

Хранитель колеблется, но когда Изая прикусывает губу, подтирая кровь, наклоняется к нему и смотрит на рот. Не сразу привыкаешь к периферическому зрению:
- Больно?
- Больно, - блондин подгибает его ноги в коленях и садится между ними, опускаясь ртом к разодранному животу. Язык проходится вдоль каждой царапины, слизывая остатки запекшейся крови, и Шизуо, упершись руками по бокам от брюнета, выгибает спину, чтобы охватить больше поверхности. Животное желание вылизать раны и очистить тело: он сначала долго-долго согревает дыханием кусочек кожи, потом приникает к нему губами, неслышно целуя, и аккуратно лижет, прихватывая губами. И Изая открывает рот, сжимая пальцами его плечо. В этом нет ничего сексуального и нет ничего возбуждающего: Хранитель ведет себя как образцовая собака, залечивая сородича, до тех пор, пока не останавливается и быстро целует под ребра.
- Тебе придется вернуться, - блондин кладет голову на живот и просовывает под израненную спину руки.
- По-твоему, я бегу вторую неделю для того, чтобы вернуться? – лениво почесывает за ухом и приподнимает спину, пуская руки ниже: пальцы трогают поясницу, неуверенно касаясь хвоста, и спускаются ниже к ягодицам.
- Если ты боишься Вожака… - когти впиваются в шею.
- Я не боюсь Вожака, Шизуо, - желтые глаза смотрят мимо искривленного болью рта. – Я боюсь стать таким, как Вожак: ограниченным, неуверенным, тупым животным…
- Они связали тебя не потому, что не поняли, что ты хотел сказать, - Хранитель трогает языком выступающее ребро и возвращается пальцами к хвосту. – Они связали тебя именно потому, что отлично услышали тебя.
- Я прав, Шизуо. Они могут это отрицать. Но я прав. Мы можем уйти отсюда. В Источниках написано…
- Я не хочу об этом слышать.

Он слишком много времени провел в библиотеке, изучая летописи, сравнивая их, отыскивая в архивах новые куски. Животные интересуются тем, как пометить больше территории и убить больше дичи. Он не животное.
Каждое поколение вервульфов добавляет в Источники новые и новые ошибки, первоначальный смысл полностью исказился, - он говорил об этом Жрецу, когда в библиотеку вошел Хранитель. Два больших волка и один хрупкий человек.
«Ты не боишься, что они изгонят тебя за подобные речи?» - «Я не ты. Я не боюсь того, что могу потерять свое место в стае… Будто бы оно у меня есть», - волк осклабился и потянул его за штанину. «Пойдем».
Он увел его от стоянки на несколько километров, они дошли до обрыва – и на сколько хватает взгляда – только лес и горы, холодное небо.
«Мне нравится», - Изая обернулся к нему, по привычке говоря вниз, и уперся носом в высокое плечо. «Я рад. Меня зовут Шизуо», - пальцы быстро ощупывают ключицы и лицо, и брюнет наклоняет набок голову. «Красивый Шизу». –«Не называй меня так». – «Красивый Шизу», - они поцеловались, как будто это было естественным: стоять в полуметре от пропасти, обнимать обнаженного Хранителя, улыбаться ему и лизать его язык. «Для псины ты неплохо целуешься». – «Когда у тебя обряд инициации?» - «Ты спешишь, щеночек. Я, может, не собираюсь провести с тобой остаток жизни». – «Я, может, тебя и не спрашивал».

- Поднимись, - Шизуо хмуро помогает ему встать и осматривает тело. – Что еще изменилось?
- Не знаю, - он закусывает губы, смеясь. – Может, я стал лучше лизать?
- Тебе смешно? – Хранитель мрачно трогает его лопатки и прикладывает ладонь ко лбу. – У тебя температура…
- Хватит, Шизуо, - сбрасывает руку. – Я лучше подохну, чем позволю превратить себя в животное! Мы все можем это прекратить! Валгалла делится на несколько уровней, мы просто находимся на самом ниж… - блондин прижимает его к себе, спускаясь ладонью к ягодицам и пропуская между пальцами хвост, и зло целует, заставляя замолчать. Кусает за губу и проводит языком по небу, одновременно трогая под хвостом, и рычит, когда Изая пытается вырваться, отпихивая его.
- Хорошо. Ты уйдешь. Что будет со мной? – зрачки сужаются, когда брюнет упирается лбом в подбородок и обнимает за шею.
- Я тебя заберу. Ты же моя самая любимая собака, Шизу…
- Ты бросишь меня, - Хранитель гладит его по спине и целует в плечо. – Ты. Бросишь. Меня.
Они молча стоят какое-то время, пока Изая не дотрагивается пальцами до его рта и не надавливает фалангой на губы.
- Я за тобой вернусь. Правда.

«Я не до конца могу контролировать Силу», - Шизуо, краснея, прикрывает глаза ладонью. «…ты должен научиться трансформироваться, Изая». –«Закрой пасть, Шизу. У меня уже замерзла задница. Еще минута – и я попрошу выебать себя кого-нибудь другого. Ты остаешься или уходишь?»
С самого начала было понятно, что это не приведет ни к чему хорошему. Хранители передают энергию для инициации, они высвобождают Зверя внутри человека, поэтому они не должны даже прикасаться к тем, кто еще слаб. Не должны прикасаться.
«О господи, а ты сам проводишь обряд?» - он обхватывает рукой член Шизуо и облизывается, позволяя поцеловать себя. «Нет». – «Да. Ты, наверное, бы все порвал там внутри», - он смеется и кусает блондина за подбородок, пока тот, прикрывает глаза, хрипло рыча. – «Через год я стану Вожаком. У тебя будет место в первом ряду, чтобы понаблюдать за тем, «как я все там внутри порву»». –«Ты извращенец», - Шизуо запрокидывает голову, подаваясь пахом вперед и толкаясь в руку. «У тебя хвост!» - Изая хихикает и разжимает пальцы. «На место!», - Хранитель с силой припечатывает его к дереву и прищуривается, когда брюнет приоткрывает рот, показывая язык. «Слушай, а мы можем заниматься сексом, если ты трансформируешься?» - «Нет». – «А если я очень попрошу?» - «Нет. Это может вызвать твою инициацию». – «Если мы делаем это так?..» -«Есть риск твоей частичной трансформации. Но он небольшой».
Он был бы небольшим, если бы вы были более аккуратными, и он не глотал твою сперму.

- Ты знаешь, куда идти? – Шизуо кладет ему на плечо голову и берет губами мочку уха.
- Нет… просто, я слышу это… Шизу, я обещаю… - фыркание.
- Я знаю цену твоим обещаниям, - блондин толкает его пальцами в грудь, и Изая делает шаг назад.
- Да, я твоим тоже знаю. Особенно мне помнится то, в котором говорилось о том, что ты будешь всегда со мной.
- Я с тобой, - Хранитель ведет плечами и поворачивает голову в профиль. – Или то, что я здесь, недостаточное доказательство? – Изая сжимает пальцами нижнюю губу, задумываясь.
- Достаточное. Я люблю тебя, - он отходит назад к дереву и опирается о него спиной.
- Прекрати.
- Я люблю тебя.
- Замолчи, Изая! – блондин скалится и резко разворачивается.
- Ты хочешь, чтобы я трансформировался, да? Потому что так проще. Потому что так не будет никаких проблем. Ты любишь меня, песик, до тех пор, пока со мной все в порядке…
- Заткнись, - теряет контроль. Злое животное дерет лапой землю.
- Иди сюда, - он присаживается и протягивает к Хранителю руку. – Иди, мой хороший пес… - забирается пальцами под шерсть и обнимает волка со спины. Наклоняется к уху: – Я люблю тебя, Шизуо. Я очень тебя люблю. Но мне надо идти, - блондин поднимается и тянет его к себе.
- Я тебя отпускаю, - Шизуо разворачивает его и кусает за плечо. – Я тебя отпускаю, - пальцы гладят живот, и Изая откидывает голову, целуя Хранителя в щеку.
- Давай, - он закрывает глаза и трется хвостом о пах Шизуо, пока тот медленно целует его шею, лаская живот.
- Будет больно… - ладонь соскальзывает между ног, и большой палец поглаживает яички.
- Знаю… - он выдыхает и подается вперед, когда Шизуо обхватывает член и надавливает у конца.
- Будет больно, - блондин сцепляет в замок их пальцы и отстраняется от Изаи, плавно проводя рукой по пояснице. Брюнет кусает свое запястье, шире расставляя ноги, и пальцы аккуратно надавливают на анус, подготавливая мышцы.
- Будет больно, - теплое дыхание рядом с ухом, и Шизуо притягивает его к себе за талию, чуть наклоняя. – Упрись руками, Изая, - кивает, неуверенно отпускает ладонь и почти прогибается, когтями цепляясь за ствол.
Это всегда было больше похоже на шутки. «Давай займемся сексом!» - «Давай», - и никогда не серьезно, никакой подготовки, будто им по семнадцать лет.
А теперь внутри все сжимается, потому что у него такой ласковый и заботливый голос. И от этого хочется выть.

Блондин встает на колени, разводит ягодицы Изаи, проводя пальцами по хвосту, облизывает губы и приникает ртом к сжатым мышцам. Аккуратно, долго ласкает, вылизывая каждый миллиметр, пока у брюнета не начинают дрожать ноги, и он протяжно стонет, царапая свое бедро. Кончик языка проникает внутрь, и растягивает вход, дотрагиваясь стенок, и брюнет, оставляя на лбу царапины, дергается, когда Хранитель трогает нужное место.
Дыхание сбивается, потому что он обычно смеется, улыбается и дурачится. И никогда не выдыхает так хрипло: «Шизу…». И никогда не закрывает глаза. И никогда не сжимает ладони в кулаки.

Хранитель поднимается, прижимая к себе брюнета, и целует его, гладя бедро.
- Будет больно… - он упирается лбом в затылок и целует позвонок, упираясь между ягодиц членом, и Изая бессознательно зажимается.
- Да заткнись ты… - успокаивающе целует рядом с ухом и резко входит. Слишком большой, – когти с треском скользят по дереву, и щепки летят в стороны, пока Изая пытается сдержать крик и не отстраниться.
- Тише, - он застывает, не входя глубже, и покрывает поцелуями плечо.
- Шизу… - блондин проводит ладонью по его члену, и двигает рукой, облизывая ухо. Зря они это начали… Поздно думать об этом. Поздно думать о чем угодно. Он узкий. Очень узкий. Несмотря на то, что они делали все это время… Он судорожно выдыхает и целует брюнета в висок.
- Сейчас пройдет.
- Только медленно, хорошо?
- Хорошо, - подается вперед, и Изая изгибается под ним, бессильно обдирая кору. «Больно. Больно. Больно».
Это не должно быть приятно. Не должно.
Поэтому, когда мышцы сжимаются и становится еще более неприятно, он только закусывает ладонь.
«Я люблю тебя. Я люблю тебя»
Шизуо старается не спешить, но тело ему все равно сопротивляется и пытается освободиться.
- Шизуо… - он складывает руки перед лбом и утыкается в них. – Я за тобой вернусь, - Хранитель обнимает его за талию, меняя угол, и довольно улыбается, когда Изая пропускает через зубы воздух.
- Лучше?
- Еще раз, - он плавно ведет бедрами и трется носом о волосы брюнета, продолжая ласкать его член. Изая подается вперед и медленно возвращается назад, пробуя приспособиться. – Так хорошо. Только не двигайся, ладно?
- Мучитель… - он оставляет мокрые полосы от языка по всей шее и целует подбородок, пока брюнет, открыв рот в полуулыбке, расслабляется. - Я тебя люблю, - Изая улыбается и делает еще одно движение вперед, вырывая глубокий вдох.
- Ты сказал это в первый раз.
- Я думал, ты и так знаешь…
*
- Блять, выключи его! – будильник ударяется об стену, и он переворачивается на живот, обнимая подушку.
- Шизу-тян?.. – отворачивает край одеяла и смотрит в проем ванной.
- Что? – хмуро натягивает джинсы и ищет мобильный.
- Ты мне снился, - вытягивается на кровати и закладывает руку за голову.
- В каком контексте? Я проспал работу?.. – достает с карниза рубашку и хлопает по карманам в поисках сигарет.
-… под батареей. Нет. Мы занимались сексом, - Шизуо останавливается около окна и поворачивается к брюнету, закуривая.
- Это было хорошо?
- Мне было больно, - Изая изгибает губы, и блондин присаживается на край постели, притягивая его к себе за руку.
- В следующий раз я буду осторожней, - он целует его и отпихивает на подушку.

@темы: fiction