wtnv + rnt2

Дело было приблизительно так: Рэнт пожаловался мне, что у него куча прекрасных стилистических задумок для текстов, которые он никогда не дописывает до конца. В это время я потягивал охлажденный Мартини и был готов ко многим неожиданностям судьбы, поэтому попросил его упороть и меня своими блистательными идеями. Он упорол.

За пять минут мы родили семь идей для охуительных фичков.
Приблизительно так и происходит мое общение с Рэнтом обычно, да.

Техническое оформление текста полностью принадлежит Рэнту, я шлю ему посылки с воздушными поцелуями и называю его структурным гением, тем не менее, оно далеко из изначальной идеи, которую мне слил Рэнт, потому что я алогичен и не могу структурировать так, как он, и у меня каша из временной последовательности в голове всегда (либо прямая линия, либо никакой линии вообще).

Так как Рэнт не в фандоме, и он не сможет оценить прелестей текста и его содержания, я накормлю его эго до булимии. Изначально это планировалось ганнигрэмом, но позавчера вечером я случайно наткнулся на пару артов, и меня накрыло так, словно я вколол себе пару кубов героина.
Итак, представьте. Существует абсолютно потрясающие умный, интеллигентный, невероятно красивый мудак, который заставляет юных девственниц заброшенного американского городка по ночам кончать под одеялом. Этот парень ультра-стильный, у него охуительное чувство юмора, он скалится так, что к нему на коленки укладываются львы, а помимо этого он имеет некоторое родство с божественными явлениями.
Многим показалось, что это я просто описал Рэнта, но, на самом деле, это было описание Сесила.
Мне кажется, если бы Рэнт пошел по скользкой дорожке Найт Вейла, он бы быстро создал себе культ внутри фандома, ибо Рэнт такой, он может.

Cейчас я разрешу и вам кончить от моих визуальных ассоциаций.

oh yes

А теперь я разрешу вам кончить от потрясающего текста, который я укладываю к ножкам моего потрясающего бро  рэнт коэн.

Название: Преследование
Автор: Entony Lashden
Бета: Hideaki
Фэндом: Welcome to Night Vale
Персонажи: Карлос/Сесил
Рейтинг: R
Жанры: романс
Размер: мини
Статус: закончен
Предупреждения: нелинейное повествование, авторское техническое исполнение, стилистическая содомия, интеллектуальный юмор, альтернативность вселенных во все поля
Саммари: @cecilbaldwin, 45 мин "Не бойтесь, если вас преследуют. Бойтесь, если преследуете вы".

целую твои руки, лашден

@cecilbaldwin, 45 мин
Не бойтесь, если вас преследуют. Бойтесь, если преследуете вы.

21:40. Сесил выходит из магазинчика на заправке.

На нем:
- рубашка канареечно-желтого цвета размера M; рукава закатаны до локтя, на правом запястье – узкая цепочка с маленьким колокольчиком, которая позвякивает при каждом его шаге;
- коричневые брюки с ремнем песочного оттенка (обхват талии Сесила – 64 сантиметра, обхват его бедер – 83 сантиметра);
- ботинки на толстой платформе (размер ноги Сесила – 40, он носит исключительно белые носки и пользуется ментоловым спреем для ног).

Сесил раскачивается взад-вперед с носка на пятку с 21:40 до 21:42, потом он отпивает кофе из бумажного стаканчика, сминает его и кладет комок в карман. Сесил прогибается в спине, вытягивает руки, трясет головой и, хлопнув в ладони, направляется на радио Найт Вейла.
Он мурлычет под нос песенку (наш эксперт по семантике и мертвым языкам утверждает, что этой песней древние ацтеки призывали дождя, собирает камушки на дороге в небольшую пирамидку («Не иначе, как он пытается воссоздать место поклонения древним богам», - говорит Генри Лавкрафт, преподаватель кафедры истории древних цивилизаций. «Я видел такое однажды на Дискавери», - добавляет он) и, найдя мусорку, выбрасывает в нее скомканный стаканчик (мы полагаем, это не что иное, как ритуал жертвоприношения железному чудовищу, символизирующему дух индустриального общества).

Недавно я испортил книгу Карлоса, в которой были нарисованы картинки с какими-то прыгающими человечками на стенах пещеры. Карлос очень расстроился и не разговаривал со мной целый день. Почему он обиделся? В парке Найт Вейла полно таких пещер, он может смотреть на них сутками. Или не может?..

В 21:50 Сесил заходит в студию, причесывается у зеркала голубой расческой (наши специалисты уже обрабатывают образцы биологического материала), моет руки и говорит мне: «Добрый вечер, Карлос». От Сесила пахнет лавандовым гелем для душа, зубной пастой со вкусом жвачки и сгоревшей кашей; он расстегивает верхнюю пуговицу, открывая белоснежную кожу с фиолетовым подтеком (не для протокола: мне бы хотелось прижаться губами к его шее и коснуться языком этого лилового пятна; от синяков Сесила пахнет сиренью и на вкус они как конфетки с шалфеем) и разминает плечи.

Список покупок:
Вишневый пирог, 1 шт.
Чай с ромашкой, 25 пак.
Новая жизнь, 1 шт.

В 21:55 Сесил предлагает мне кофе – я отказываюсь, и тогда он набирает для себя большую чашку (наши специалисты бьются над тем, чтобы доказать существование этого кофе. «Он вроде бы есть, но его вроде и нет», - утверждает Джордана Шредингер: «Я не могу сказать точнее, я вообще хотела стать медсестрой»), опускает жалюзи и усаживается в кресло.
В 22:00 Сесил говорит: «Добро пожаловать в Найт Вейл», - и улыбается мне.

Иногда он улыбается так, что мне хочется дотронуться пальцами до его губ и прижать ладонь к его лицу, чтобы почувствовать эту улыбку: у него красивые тонкие губы, и, когда ты целуешь Сесила, он краснеет и закрывает глаза.
Все три глаза.
*
Старушка Джози: Вы хотите поговорить о Боге? Нет? О Сесиле? Вы хотите поговорить о Боге Сесила? О Боге Сесиле? Определитесь, молодой человек, в наше время многим не хватает твердой почвы под ногами. Ну да мы ведь в пустыне…
Однажды я испекла кексики, и они ему понравились. Приятно, когда о твоих кексиках говорят по радио. Или это были песики?.. В мои годы многое можно перепутать. Испекла ли я песиков? Молодой человек, однажды я сожгла Лондон, а вы спрашиваете про готовку. Это было… дайте вспомнить… В 1666. А почему, вы думаете, меня зовут старушкой Джози?..

@cecilbaldwin, 30 мин
Принюхайтесь. Это пахнет концом света или очередной влюбленностью?

В 22:40 Сесил делает первую паузу: он открывает окно и, опершись о подоконник, высовывается наружу (Джон Бруно, астрофизик, разорвал наши снимки неба Найт Вейла: «Я не хочу видеть это дерьмо больше никогда», - он заплакал, а потом сгреб обрывки под себя: «Этого не должно существовать»). В 22:41 я подхожу к Сесилу и обнимаю его за талию: он поворачивается и кладет голову на мое плечо.

Карлос боится, что я могу упасть. Могу пораниться. Могу травмировать себя. Но я ведь прекрасно знаю, когда и где именно мне нужно упасть и пораниться. Мы выполняем строго определенные роли, о которых каждому из нас рассказывают во сне. Мы все это прекрасно знаем.
Или не все?..

В 22:42 я узнаю, что Сесилу очень нравится прижиматься ко мне, пока в наушниках на столе играет никому не известный амбиент, и я опускаю руку на откос джинсов и обхватываю губами мочку его уха. Сесил вытягивает руку и дотрагивается ладонью до моей щеки: «Мне нужно вести передачу».
Что он имеет в виду, когда говорит «нужно»?.. Песня заканчивается, и Сесил снова садится за стол, скрещивая ноги.

[Иногда я просыпаюсь ночью и вижу, как за окном вспыхивает яркий белый свет, но Сесил накрывает меня одеялом и целует в лоб: «Это только сон». Сесил подходит к окну и выдыхает на стекло, а потом рисует что-то на запотевшем кусочке (почему, кстати, в Найт Вейле так холодно по ночам?..).
Сесил не спит ночью: он сидит рядом со мной, скрестив ноги, и ждет, пока взойдет солнце. «Это только сон», - шепчет Сесил и целует меня между лопаток. «Это только сон».]

Сесил наклоняет голову и зажмуривается, когда говорит о супермаркете: он массирует виски и продолжает читать текст («У этого всего нет автора, вы понимаете?» - кричит Оскар Барт. «Кто пишет эти тексты? Откуда они появляются? Где он берет эти новости?!»). В 23:10 я надавливаю на его плечи и делаю массаж; Сесил благодарно трется затылком о мой живот и протягивает руку, чтобы коснуться моей кисти. Он ничего не говорит мне, потому что я отчетливо вижу, как двигаются его губы: «…был найден ребенок. Если кому-то нужен ребенок, вы можете обратиться в старшую школу Найт Вейла», - но все равно слышу благодарное хриплое: «Спасибо».
Я обвожу большим пальцем позвонок на шее, и на долю секунды Сесил прекращает говорить: он вытягивается под моей рукой и снова опускается, показывая, что хочет, чтобы я сделал так еще. Мне не жалко: я плавно надавливаю на выступающую косточку и смотрю, как его кожа покрывается мурашками. Сесил не умеет стонать: он закусывает щеку и закрывает глаза даже когда мы одни, он цепляется за матрас и неразборчиво шепчет что-то, чего я не должен слышать.

Я наклоняюсь и целую его в шею: он довольно улыбается и показывает на лист бумаги. Остался всего лишь один абзац.
В 23:20 Сесил ставит музыку и садится на диванчик рядом с пультом. С 23:20 до 23:30 он перебирает мои волосы и водит пальцами по грудной клетке. Сесилу нравится чувствовать, как я вдыхаю и выдыхаю: он кладет ладонь на мою диафрагму и увлеченно смотрит, как она поднимается и опускается.
*
Фигура в капюшоне: …Вы не должны приходить в парк для собак. Вы не должны знать о парке для собак. Вы не должны видеть парк для собак. Вы…
Сесил приходит в парк для собак. Он знает о парке для собак. Он видит парк для собак. У Сесила красивая рубашка. Мне нравится его выбор музыки. Мне нравится Сесил. Склонитесь перед Сесилом.

[В детстве мне нравились фургончик тайн, штаны клеш, отброшенные хвостики ящериц, засохшие майские жуки и лимонад с сахаром. Сейчас мне нравится Сесил. Иногда Сесил приходит ко мне в квартиру и достает из-под дивана мертвых пауков. «Откуда они берутся?» - он качает головой в ответ на вопрос и выбрасывает насекомых из окна. «Это все диван», - Сесил ложится только на кровать, заворачивается в мое одеяло, и, когда я ложусь рядом, накрывает и меня. Мы целуемся в темном и душном коконе: Сесил шарит руками по моему телу и осторожно дотрагивается сначала до живота, а потом до паха. Он не знает, что делать – я накрываю его ладонь своей и стараюсь стянуть одеяло, чтобы увидеть, как он прикусывает губу и с интересом разглядывает нас. «Как ты видишь в темноте?» - Сесил прижимается ко мне и трется о наши сомкнутые ладони. «Я вижу все», - он наваливается на сверху и кусает меня за подбородок. «Сделай, пожалуйста», - я смыкаю в ладони головки членов, и Сесил выпрямляется на руках, медленно двигаясь на мне.
В детстве мне нравилось разглядывать звезды, собирать ракушки и рисовать в альбомах. Сейчас мне нравится целовать Сесила.]

В 23:31 Сесил упирается рукой в спинку софы и тянется, чтобы поцеловать меня. У него сухие холодные губы: он чуть приоткрывает рот, и мы соприкасаемся языками, пока он спускает ладонь вниз живота и дотрагивается до пупка через ткань. «Мне нужно закончить эфир», - он сглатывает и трется носом о мой висок. «И тогда можно будет уйти», - он поднимается и садится на стул. («Кто обеспечивает радиовещание? Есть ли хоть какие-то данные об аудитории его программы?» - беснуется Рейчел Шеннон. «Вы не думали, что, может, это и не программа вовсе, а закодированная секретная информация, которую он сливает в Восточную Европу?! Или, может, это маяк? Вы подумайте: в пустыне расположен город, который два раза в месяц должен выпускать программу, которую, вероятно, никто не слушает. Зачем? И для кого? Может, мы не все знаем?.. Может, мы не знаем ничего?»)

@cecilbaldwin, 20 мин
Если вам признаются в любви – не пытайтесь бежать. Старайтесь не делать резких движений. Ведите себя спокойно. Любовь опасна для вас.

Вторник:
1.Сходить в магазин
2.Отправить открытку
3.Поцеловать Карлоса

В 0:01 Сесил целует меня и открывает передо мной дверь. «Иди вперед, я догоню тебя».
Я выхожу из здания и смотрю, как он моет чашку и гасит свет. На какое-то время все погружается в тишину.

В 0:02 Карлос стоит перед зданием и ждет меня.
На нем:

- клетчатая рубашка размера L; из-под манжета видны его часы;
- джинсы темно-синего цвета с кожаным ремнем (мне нравится этот ремень, им можно стягивать руки);
- потертые кроссовки Nike.

Карлос восхитителен и идеален. Мне хочется поцеловать его, но я смотрю через жалюзи, как он топчется на месте.
Я люблю смотреть на Карлоса.

Я люблю следить за Карлосом.

@cecilbaldwin, 6 сек
Кожа, сухожилия, хрящи, кости и мясо. Результат автомобильной аварии или человек, с которым вы проведете остаток жизни?

@темы: тексты, fiction, Прими свои наркотики и ляг спать

---

Как развеселить меня:
1. Дать мне наркотики
2. Начать шутковать про Дерриду

@темы: до того, как стало мейнстримом, Лили, Я завещаю это своим детям, Прими свои наркотики и ляг спать

---

кафкианский, прилаг.

Я стараюсь запомнить:
от порога, выкрашенного в темно-синий, до двери из осины – 5 шагов;
от Мала-Страны до Карлова моста – 5 минут пешком, стук каблуков рассыпается мелочью по брусчатке, я перебираю медные монетки в кармане;
от Карлова моста до холодной воды – 5 метров, и Ангел-А не потянет тебя за рукав;
от счастливой жизни до осознания полной безнадежности существования – 5 букв.

Этим пяти буквам меня учит преподаватель по истории, который расскажет мне о существовании и других страшных слов, все из них на «-ция»: «деформация», «экзальтация», «экзистенция» - они никогда не понадобятся при жизни, но зато дают чувство глубокого удовлетворения от осознания собственного неизмеримого интеллекта. Ему двадцать четыре, у него профиль Бога, он говорит мне: «Поступайте на исторический, там нужны люди с обостренным чувством справедливости. Создадите свою историю», - и сразу же после этого мнет в руках платок с анаграммой и смотрит в окно: «А вообще, не поступайте никуда. Никуда не идите. Все это так бессмысленно, так тщетно…».
Так выглядит мотивация в мои пятнадцать лет.

well, boy

Я позволяю противоположным чувствам разрывать себя: вот я вижу в себе потенциал стать великим писателем, а вот я примеряю шапочку кассира и учусь быть вежливым; вот я репетирую походку на красной ковровой дорожке, а вот я обнимаю швабру и фотографируюсь с ней на телефон, пытаясь запечатлеть, как я буду выглядеть через десять лет.
Я полон каких-то чаяний и надежд, которые решительно втаптываются в грязь отчаяния и безысходности в понедельник, среду и пятницу на первой, второй и третьей паре соответственно.

Этот юноша, в котором я потом узнаю абрис Грегора Замзы, опирается рукой о парту и, вглядываясь в прекрасное будущее где-то выше наших голов, говорит: «Война… Война никогда не закончится», - хлопает по столу и поворачивается к карте, криво висящей на доске.
- На самом деле, - он растирает замерзшие кисти и смотрит что-то в своем конспекте, - на самом деле, ребята, учить историю – это учить чужие трактовки. Ходить по замку, не зная ни кто его хозяин, ни цели вашего присутствия. История – это всего лишь нагромождение дат, событий и людей, из которых, в конечном итоге, получается не самый лицеприятный портрет человечества. Мы все в шаге от катастрофы, вы понимаете? Одном маленьком шаге для человека, и огромном – для человечества, - у него черные глаза, узкие бескровные губы и скулы, о которые можно рассечь руку.
Теперь бы я задумчиво протянул: «Да мальчик кафкианец». Тогда я подозревал, что он в шаге от самоубийства. Кто угодно мог бы подозревать его в суицидальных мыслях: здоровый человек никогда бы не надел жакет в оксфордскую клетку и, оставив на прощание фразу, «Нет, мне не холодно», не вышел бы в снегопад.

Ему нужно было заполнить какие-то анкеты о сплоченности группы, а вместо этого мы пили кофе и наугад расставляли цифры («Один – это для дружбы или полного один-очества?»). Он уверял меня, что движение вперед, как и движение в какую-либо другую сторону, - бессмысленно; единственное, в чем есть хоть какое-то зерно рациональности, - наслаждаться происходящим, впитывать то, что имеет к тебе непосредственное отношение. Он чертил мне на салфетке маленький домик, из которого шел дым, и говорил: «Не взрослейте. Не выбирайте университет. Не покупайте книг. Откажитесь от фильмов. Перестаньте слушать музыку». Он говорил: «Чем больше вы узнаете о жизни, тем больше вы расстроитесь». Он смотрел куда-то через мое плечо и по слогам произносил: «Жизнь – сплошное разочарование. Череда дурацких попыток что-то изменить, которые ни к чему не приведут» (его магистерская звучала как «Перспективы восстановления Речи Посполитой в рамках 1772 года», ему ли не знать).
И я очень проникновенно спрашивал: «А вы? Вы расстроены?» - он кивал, а потом подпирал щеку рукой и стучал пальцами по обложке книге. «Я очень расстроен. Но я не одинок в этом расстройстве».

На каком-то из уроков он читал кусочек из «Сельского врача», чтобы показать загнивание общества, замкнутость и одиночество человека в двадцатом веке, а потом остановился, закрыл книгу и процедил: «А, к чертям все это…» - и оставшуюся часть урока мы провели в тишине.
За окном падал снег; кто-то слушал на задней парте, как Курт Кобейн убеждает продать мир. А я смотрел, как это юноша, отчаявшийся и, тем не менее, невыносимо прекрасный, проводил пальцем по затертой книге с изодранной обложкой и сжимал зубы, стараясь дотерпеть пятнадцать минут до звонка, чтобы можно было спрятаться под столом и уже там погрузиться в полный и беспросветный сплин.
В тот же день я купил первый сборник. Это было преступлением. Преступлением против нравственности, против человечества, против светлых историй Бьянки. Это было преступлением против моего преподавателя литературы, который говорил, что мы, последние воины невидимого фронта постмодернизма, должны быть дистантными по отношению к тексту, мы должны не чувствовать, а понимать. Это было аморальным и алогичным: прийти домой, сварить себе кофе, а через час забыть и про кофе, и про то, что я собирался пойти с друзьями в кино, забыть обо всех и о самом себе, и раз за разом повторять его имя, которое за четыре года начнет действовать на меня как наркотик.

Каф-ка. Кашлянье больного туберкулезом; слово, изобретенное вместо того, чтобы бросать на прощание: «И никогда не пиши мне больше, я не хочу тебя знать»; пятьсот вымученных страниц текста.
Каф-ка. Искренне не ваш, но и ничей верный друг, который смог выстрадать за весь двадцатый век и даже за пару моих друзей из века двадцать первого.
Каф-ка. Два с половиной разговора с отцом за всю жизнь, три несчастные любви, червь болезни, разрастающийся в гнусную пиявку внутри его тела.
Каф-ка. У меня были какие-то перспективы: я мог найти нормальную работу, уехать учиться за границу, купить себе новую одежду, даже начать встречаться с кем-нибудь, а Кафка мог лежать горсткой пепла и на этом его вклад в движение в никуда и ограничивался. И мне показалось, что это, в общем-то, звучит разумно: «посмотреть вокруг и впасть в отчаяние, впасть в отчаяние и посмотреть вокруг».

И после этого, желая усугубить свое растущее разочарование в жизни, я поступил на философский факультет. Чтобы узнать больше слов на «-ция». Чтобы овладеть искусством спора при помощи поднятой брови и взмаха руки. Чтобы говорить об Овидии так, словно еще вчера мы смотрели новый трейлер «Шерлока».
Но по большей части, я выбрал философский для того, чтобы обосновать расстройство и грусть моего преподавателя истории с помощью большого философского толкового словаря.

Чтобы дать ему шанс увидеть, что после определения слова «отчаяние» в скобках стоит «антоним: радость».

Кафка: метод прочтения.
1. Наблюдения (в других переводах: Созерцание. Оригинальное название: Betrachtung)
2. Кары (оригинальное название: Strafen. В русском издании как сборник не встречается, выглядит обычно как три отдельных произведения: "Приговор", "Превращение", "В исправительной колонии")
3. Сборник "Сельский врач"
4. Замок
5. Голодарь (в других переводах: Мастер пост-арта. Оригинальное название: Ein Hungerkünstler)
6. Америка (в других переводах: Пропавший без вести. Оригинальное название: Amerika (Der Verschollene). Из-за двойного названия в русском переводе чаще встречается исключительно как "Америка", особенно в изданиях после 90-ых).
8. Малая проза + новеллы // Процесс

9. Письма
10. Письмо к отцу
11. Завещание

@темы: книги, тексты, Подними индекс самоубийств своим вкладом, Я завещаю это своим детям, Как насчет щепоточки страданий

---

Смотрите-ка, что мне нарисовал Рэнт (я автоматически вместо "нарисовал" начал писать "понравился", а-ха-ха-хуеть, мистер Лашден).
КТО САМЫЙ МИЛЫЙ ПАРЕНЬ В ЭТОМ БАРЕ? КОНЕЧНО РЭНТ КОНЕЧНО Я.

22.09.2013 в 01:21

Пишет  рэнт коэн:

Тони :3. Мур.

 

Скачать бесплатно Daughter - Youth на Muzebra.com.

And if you're still bleeding, you're the lucky ones.
'Cause most of our feelings, they are dead and they are gone.
We're setting fire to our insides for fun.
Collecting pictures from the flood that wrecked our home,
It was a flood that wrecked this

@темы: до того, как стало мейнстримом, Лили, У меня есть отличная идея: давайте обкончаем друг другу лица!, Это мой мальчик!, Антон Лашден решает не умирать

---

Вчера ко мне в гости приходило мое одиночество.
"Выметайся отсюда", - сказало оно и заняло всю мою жизнь.

хх

Когда я стараюсь себя заполнить чем-нибудь, я кладу внутрь себя кофе, черный шоколад и яблоко.
Иногда - творог.
Иногда - йогурт.

Каким образом я оказываюсь до верху заполненными болью и разочарованием в людях?

хх

Я проснулся сегодня с утра и задался вопросом, почему я вообще до сих пор жив.
И понял, что забыл ответ.

хх

Она сказала: "Они продают более 4 тысяч обручальных колец в год".
Ты не купил мне кольца.

Мои страдания дороже золота.

хх

Я не знаю, как продолжать любить тебя. Но это ладно.
Это не знаю, как начать не любить тебя. Отказаться от тебя. Забыть тебя. Сказать: "Больше я не готов терпеть то, что ты делаешь со мной".
Там, где должна быть всепрощающая любовь, - пустота. И там, где должна быть ненависть, - пустота.

Ты забрал у меня куда больше, чем пару дисков, свитер и три книги.
Ты забрал у меня все.

@темы: тексты, Подними индекс самоубийств своим вкладом, Как насчет щепоточки страданий, Фелиция Бауэр выела мои вены

---

Скачать бесплатно Son Lux - Flickers на Muzebra.com.

"Мастер приехал в город!" - она вскочила из-за парты и дрожащей рукой показала за окно.
"Мастер приехал!" - учительница захлопнула журнал и, шаря руками в карманах юбки, суетливо пыталась найти ключи от кабинета. Мы вывалились из школы - точно так же люди высыпались из домов, из многоэтажных офисов и заводов - мы шли за ним, за трясущейся клеткой, которая медленно тянулась по мостовой.
Я смотрел, как люди открывали двери; как люди открывали ставни; как люди звонили по телефонам: "Да, он здесь... Это точно! Быстрее выходи!"

Мастеру было не больше двадцати: обдерганная жиденькая борода, зачесанные редкие волосы, прыгающий кадык над воротником рубашки - он сосредоточенно разглядывал свое лицо в зеркале и, оттянув веко, ощерился. Никто не замечал этого, но я видел: мастеру было больно, когда он тянул себя за щеку, хлопал себя по бокам, переступал босыми ступнями по узким прутьям клетки.
Мастеру было больно.

"Мастер!" - закричала она, вцепившись в мой локоть. "Мастер! Я столько лет ждала вас! научите меня! пожалуйста!.." - она быстро облизала обветренные губы и рванула вперед. "Я так ждала, пожалуйста!.. Я столько ждала!" - она ухватилась рукой за решетку и, оскалив зубы, жалобно взвывала. "Мне уже шестнадцать, мастер! Я умоляю вас".

Он посмотрел на нее, словно очнувшись от долго сна, и, удивленно наклонив голову набок, поднял руку.
Все замолчали, и она, пораженная своей властью, сделала шаг назад. Трясущаяся клетка остановилась.

- Я покажу тебе, - сказал мастер. - Я покажу тебе.
"Он сделает это прямо здесь..." - толпа с недоверием обступила его со всех сторон, и мастер, аккуратно расстегнув пуговицы, снял рубашку. "Он сделает это!" - закричала какая-то женщина. "Я должна увидеть! Пожалуйста..."

Она стояла прямо перед ним, когда он достал из кармана штанов нож и приложил лезвие к своей грудной клетке.
- Смотри, - он улыбнулся. - Смотри очень внимательно.

Я стоял во втором ряду; я видел, как ее глаза наполнялись слезами, когда он медленно, сантиметр за сантиметром опускал нож внутрь себя. Я чувствовал ее сдавленный крик, я знал, что она хотела уйти, но лишь ближе прижималась к прутьям клетки.
Он вырезал свое сердце. Он смотрел куда-то через нас, наверное, видя девушку, ради которой он запер себя в клетке. Это говорят им всем: "это будет больно". "Это будет больно, вы понимаете, на что вы идете?"
"Вы умрете от этого", - они говорят это всем, но они все равно забираются внутрь клеток, чтобы почувствовать это.

Он улыбался; он улыбался той, ради которой он запер себя в клетке. Той, которая сидела в своей уютной квартире на рю де Флор, читая новый роман и лаская собаку. Той, которая не имела ни малейшего понятия, что он истекал кровью в незнакомом городе. Ради нее.

Ради нее последние три года он терпел боль и унижения, он заставлял себя просыпаться по утрам, смотреть на свое ненавистное лицо, кое-как бриться и день за днем вести многочасовую битву, обреченную на проигрыш. Битву за место для нее среди гнева, среди страданий и горечи, среди нескончаемых травм и слез.
Ради нее; той, которая никогда об этом не узнает.

"Они называют это "любовь", - она закусила губу и округлила рот, когда мастер сжал свое сердце в ладони. "Любовь - это когда много страданий и крови, ты понимаешь?.."

Я смотрел на ее затылок.
Я смотрел, как мастер оседает на колени и протягивает толпе свое сердце.
Я снял пиджак.

Мы все в некотором роде мастера этого искусства умирать, сжимая свое вынутое сердце.
Ты понимаешь?

@темы: тексты, письма с того света, Подними индекс самоубийств своим вкладом, Как насчет щепоточки страданий, Фелиция Бауэр выела мои вены

---

Скачать бесплатно ††† (Crosses) - †his Is A †rick на Muzebra.com.

@темы: до того, как стало мейнстримом, Лили, У меня есть отличная идея: давайте обкончаем друг другу лица!, Я завещаю это своим детям

---

Я УЕХАЛ С РЕЛЬС АДЕКВАТНОСТИ СО СВОИМ ВООБРАЖАЕМЫМ МОПСОМ

19.09.2013 в 20:18

Пишет  Mr. Pug:

Маленький Лакричка, для Лашден целовал Бога


Текст Лашдена

Дело в том, что мопса зовут Лакричка

...

, и я купил его на свой 21 день страданий; это была весна, я приехал в Париж, чтобы походить около Сены и немного позакусывать губы от того, что человек, который хотел утонуть в этой реке, находится сейчас не со мной; на мне черной пальто со стоящим воротником и длинные перчатки до локтя, от меня пахнет "Ангелом" Терри Мюглера, я слушаю Энтони Хэгарти и скоро я сяду на поезд и уеду в город, в котором меня ждут шерстяные одеяла в полоску, запах кофе и виски и хриплое рычащее "Ты мешаешь".
Мопса я покупаю на углу улицы около Лувра: хозяйка держит их под пальто, и они, высунув глуповатые мордочки, жалобно поскуливают.
Лакричка - мальчик, я завязываю ему большой синий бант на шее, и он и мой пудель заползают под одеяла, чтобы греть меня, когда мне холодно. И я обнимаю их, когда мне очень плохо и грустно.
У меня есть некоторое такое представление, что, если тебе очень грустно, нужно обнимать собак. И, кстати, оба моих пуделя всегда подходят жалеть меня, когда я плачу.

@темы: Я завещаю это своим детям, Это мой мальчик!, Прими свои наркотики и ляг спать, Антон Лашден решает не умирать

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

++

х

@темы: до того, как стало мейнстримом, Лили, У меня есть отличная идея: давайте обкончаем друг другу лица!, Я завещаю это своим детям

---

Влюбленности придают слишком большое значение.
На 45 процентов влюбленность состоит из страха, что вас отвергнут,
на 45 процентов - из маниакальной надежды, что именно на этот раз эти опасения не оправдаются,
и на жалкие,
никчемные
10 процентов -
из хрупкого ощущения возможности любви.

Я больше не влюбляюсь.

Хёг, "Смилла и ее чувство снега"

@темы: книги, Подними индекс самоубийств своим вкладом, Как насчет щепоточки страданий, Фелиция Бауэр выела мои вены

---

++

@темы: Съешь мою печень, забери мое сердце, Прими свои наркотики и ляг спать

---

Прелестная шутка, участником которой я стал сегодня:

- Знаешь, мне начинает казаться, что отношения - это совсем не так весело, как я себе представлял.
Точнее, это именно так невесело, как я и думал.

- Ты много думаешь. И много представляешь.

Скачать бесплатно Ólafur Arnalds - Near Light на Muzebra.com.

@темы: Как насчет щепоточки страданий, Фелиция Бауэр выела мои вены, Съешь мою печень, забери мое сердце

---

flashbacks

Возвращение Полины на арену большого бетинга
В субботу мне стало очень грустно

Название: Флешбеки в 1994
Автор: Entony Lashden
Бета: Hideaki
Фэндом: RPS
Персонажи: Майкл Фассбендер/Джеймс МакЭвой
Рейтинг: NC-17
Жанры: романс, драма
Размер: мини
Предупреждение: АУ, школа. Майкл и Джеймс учатся вместе в выпускном классе
Саммари: не память, а сплошные флешбеки из дешевых мелодрам

зачем зачем зачем

Джеймс представляет себе маленькую квартирку – не квартирку даже, а птичью клетку под чердаком одного из домов, затерявшихся в узких улочках, идущих к Тоттенхейм-роуд; Джеймс представляет кремовые шторы, гортензии на подоконнике, кофеварку из меди и две чашки с дымящимся кофе. Джеймс представляет себе Майкла, который выходит из душа, трясет головой и тянется к нему: капли стекают по лицу, и Джеймс мягко вытирает тыльной стороной ладони щеку. «Будешь завтракать?» - Майкл кивает ему, обнимает со спины и остается за ним, пока Джеймс перекладывает тосты на тарелки и старается поровну разделить омлет.
Джеймс представляет себе таксу, которая мечется у них под ногами; таксу зовут Лу, они покупают ее на Рождество, когда Джеймс просит у Майкла: «Что-нибудь только наше». – «Хочешь, я украду для тебя ребенка?» - смеется Фассбендер и на следующий день притаскивает комок шерсти, который боится спать в закрытой комнате и по ночам тычется холодным носом в пятки Джеймса.
Джеймс представляет себе шкаф с дорогими костюмами и тонкий серебряный ободок на безымянном пальце, который Майкл дарит ему на день рождения, сопровождая шуткой о том, что не успел выбрать ничего другого. Фассбендер внимательно наблюдает, как Джеймс аккуратно надевает кольцо, и потом, сев на стул, вытягивает руки навстречу: «Иди сюда», - он обхватывает его за поясницу и, сдвинув свитер, касается ртом пресса Джеймса, обводит языком его пупок и прижимается лбом к животу. Джеймс ласково водит пальцами по волосам Майкла, гладит его шею и очень тихо произносит: «Спасибо».
Спасибо, что любишь меня, Майкл Фассбендер. Ты ведь мог бы заниматься и более важными делами, но вот ты, я и наша такса коротаем жизнь в пятнадцати минутах ходьбы от Трафальгарской площади, и иногда ты даже покупаешь мне кексы в соседней кофейне.

В 1994 году, лежа на спине и вытянув руки к потолку с флуоресцентными звездами, Джеймс МакЭвой воображает жизнь, которой у него никогда не будет, пока в соседней комнате Майкл старается отмыться от запаха пота при помощи хозяйственного мыла. У Майкла широкие плечи, длинные худощавые ноги, едва наметившаяся щетина и дурацкая привычка цокать языком, когда ему что-то нравится; Майклу семнадцать лет, он хочет проколоть себе ухо и купить мотоцикл. Три раза в неделю Майкл приходит к Джеймсу домой, кладет его на кровать и шепчет: «Красивый». Майкл трется носом о его щеку, кусает за ухо и, упершись макушкой в подбородок Джеймса, целует его шею, стараясь слизать карамельные веснушки с грудной клетки. Джеймс запутывается пальцами в его волосах, тянет на себя, обхватывает ногами за талию и довольно улыбается, когда чувствует, как между ягодиц упирается член. Джеймсу нравится прогибаться под Майклом, зажмуриваться так сильно, что под веками расплываются кляксы Роршаха («Что вы видите в этом? Свое счастливое будущее? Медовый месяц в Исландии и поездки к родителям на выходных?»), Джеймсу нравится, как Майкл крепко прижимается к нему, просунув ладонь под спиной и вдавливая в кровать.
Джеймсу нравится ахать, скрести ногтями по спине Майкла, смотреть в потолок и ощущать, как мышцы сокращаются и при этом впускают член глубже («Пожалуйста», - шепчет Джеймс, кусая Майкла за плечо и стараясь сделать так, чтобы он толкнулся и задел точку внутри, от которой растекается жар). Джеймсу нравится прижиматься ко лбу Майкла и смотреть в его пьяные глаза, целовать его опухшие губы и слушать, как тот, охрипнув, шепчет: «Ты такой красивый. Ты такой красивый».
Джеймсу нравится, как скрипит его идиотская подростковая кровать из ДСП, слева от которой висит плакат с Guns-n-Roses; ему нравится запах сигарет, идущий от прокуренной одежды, ему нравится слышать, как громко стучит сердце Майкла, когда тот кончает и опускается рядом.
Они лежат без движения несколько минут, а потом Джеймс начинает гладить Майкла: родинка на левой лопатке, небольшой шрам около затылка, тонкий порез под ухом. Майкл вытягивается под рукой и, перехватив Джеймса через живот, наслаждается тем, как пальцы медленно проверяют, изменилось ли что-то с прошлого раза. Джеймс подносит ладонь к его рту и обводит контур губ указательным пальцем – улыбка и вслед за ней рычащее: «Да, я по-прежнему тебя люблю».

Джеймс знает одно: ты четырнадцать лет живешь щуплым мальчишкой, который состоит только из веснушек и громадных голубых глаз, а потом просыпаешься взрослым парнем. Ты семь лет любишь бит-поп группу, а потом в один прекрасный день выбрасываешь их пластинки и переходишь на рок. Ты любишь ванильный сахар, а потом начинаешь ненавидеть сладкое; ты принимаешь ванны по полчаса, а затем моешься в душе по три минуты. Все меняется слишком быстро, поэтому, пока Майкл лежит рядом с ним, Джеймс старается запомнить линию его плеч и запах тела.
Джеймс не столько хочет целовать Майкла или заниматься с ним сексом – Джеймс хочет принять в себя Майкла, чтобы тот стал его частью, чтобы тот стал безраздельно его, чтобы никто не сомневался: Майкл принадлежит ему, как принадлежат Джеймсу ладонь или губы, так и Майкл. Так и Майкл только его.
Джеймсу хотелось бы достать из себя какой-нибудь орган: печень, желудок, легкие – и вместо него поместить внутрь Майкла. Потому что Джеймсу семнадцать, и он живет Майклом. И это очень плохой выбор.
Нужно было выбрать кислоту и трипы в отцовском гараже. Так, по крайней мере, у Джеймса могло остаться хоть какое-то будущее.

Никто не предложил Джеймсу альтернативы: Майкл или наркотики, Майкл или большеротая глупенькая жена, Майкл или поступление в колледж. Все было подстроено; Вселенная постаралась, чтобы Джеймс оказался зажатым в угол перспективой любить Майкла.
Джеймс влюбляется в него так же быстро, как загораются сухие листья: они впервые встречаются осенью, когда Майкл стоит перед раздевалкой на физкультуре и курит. Дым мягко облизывает кисть Майкла, но внимание Джеймса привлекает совсем не эта натужная поза – нога к стене, плечи расправлены, грудная клетка вперед (скоро так будут стоять все парни, лишившиеся работы и места в университете). На руке Майкла – тонкая черная нитка, дурацкий разорвавшийся шов; на идеальной бронзовой руке Майкла – тонкая черная нитка, портящая его облик.
- Нитка, - говорит Джеймс и достает зажигалку, чтобы прижечь кончик.
- А… - тянет Майкл и смотрит, как огонь приближается к рукаву.
Джеймсу хочется не столько помочь Майклу справиться с его дефектностью и превратиться в полноценного бога – он стоит там, в затасканных шортах и выцветшей от стирки худи, и думает о том, что ему хотелось бы поводить огнем зажигалки по бицепсу Майкла. Оставить на нем черные пятна, чтобы Фассбендер потом говорил своим друзьям, которые сидят с ногами на скамейках: «Это все тот припизженный из параллельного класса». Джеймс хочет, чтобы Майкл запомнил его, чтобы Майкл говорит о нем, чтобы Майкл смотрел на него и боялся того, что Джеймс может сделать.
Джеймс может выпить бутылку виски и пройти от паба до дома без посторонней помощи, Джеймс может курить сигареты одну за одной, Джеймс может танцевать четыре часа подряд и заниматься сексом пять часов подряд. Джеймс может быть сверху, Джеймс может быть снизу, Джеймс может становиться на колени и ставить на колени. Джеймс может что угодно, но в тот день он просто наклоняется к руке Майкла и, облизнув губы, касается влажным ртом кожи.
- Это чтобы шов не поехал, - говорит он Фассбендеру, и тот кладет ладонь на его щеку.
- Заботливый… как тебя зовут? – Майкл слышит ответ, а потом повторяет вслух, пробуя на вкус: «Джеймс».

Через месяц Майкл кладет руки под ягодицы Джеймса, приподнимает его над полом и вжимает в металлические шкафчики: под тяжестью тел металл скрипит, под телами металл плавится. Майкл неловко пытается избавиться от тренировочных штанов, запутывается в штанинах и как-то совсем по-детски огорчается от того, что все не как в порно, все слишком неидеально, никто не щелкает фотоаппаратами и не кричит: «Дай мне огня, детка!». И тогда Джеймс запрокидывает голову и смотрит на него из-под опущенных ресниц:
- Я хотел, чтобы ты трахнул меня, с самой первой секунды, как услышал твой голос.
Майкл хрипло смеется, а потом долго смотрит на Джеймса, стараясь понять, шутит он или нет, и, наверное, приходит к какому-то лестному для себя выводу, потому что сует в свой рот пальцы, долго облизывает их, а потом прикладывает к сфинктеру Джеймса.
- Потаскуха.
Джеймс старается не распространяться о том, что этот месяц он представлял себе, как Майкл укладывает его на широкую кровать и, медленно целуя от щиколоток к паху, сантиметр за сантиметром покрывая тело нежными поцелуями, отсасывает ему, а потом точно так же медленно берет его. И, конечно же, Джеймс старается умолчать о том, что это его первый раз: в занюханной вонючей раздевалке, в трех метрах от корзины с грязным бельем.
Джеймс просто прислоняется лбом к виску Майкла и обнимает его за шею, когда тот дергано входит и застывает, чувствуя, как тянут мышцы внутри.
- …больно? – Майкл обеспокоенно смотрит на Джеймса, отводит прядь волос с его лица и как-то судорожно целует в угол рта. – Больно?
- Немного, - Джеймс морщится и старается выдохнуть. – Привыкну, жеребец.
Они оба делают вид, что игра, в которой Джеймс самая знаменитая давалка в школе, продолжается, только почему-то Майкл в этой игре ласково целует его в шею, облизывает его ключицы и упирается носом в щеку, пытаясь быть ближе к Джеймсу, а потом, совсем выходя из роли, целует его в губы. Языки слишком медленно проходятся вдоль друг друга – Джеймс считает, что это мало похоже на поцелуй. Это похоже на «Спасибо»; то самое спасибо, которое произносят проституткам, которые позволили просто полежать на их груди и не взяли за это дополнительных денег; спасибо, которое говорят, когда одновременно стыдно и приятно; спасибо для продажных девок. Но только Майкл не оставляет на чай.
На следующий день Майкл берет его за руку в коридоре, смеется, пихает в стену и целует на виду у всей школы. Так проявляется его скрытый эксгибиционизм, но Джеймс совсем не против потакать его грязным желаниям.
Джеймс совсем не против запираться с ним в кабинете биологии и хихикать, как пятиклассница, когда Майкл кладет на его задницу руку скелета и, приподняв бровь, интересуется: «Достаточно ли глубока эта дыра, чтобы упокоить мои бренные остатки?». «Ты кретин, и шутки у тебя кретинские», - говорит Джемс и лезет целоваться.
Он любит целовать Майкла; вести языком от уголка к уголку, проглатывать его выдох и приподниматься на пальцах, чтобы накрыть его губы своими. Он любит просовывать руку между ремнем и кожей Майкла и ласкать пальцами через белье его член, потому что тогда Фассбендер закрывает глаза и закусывает щеку, стараясь не застонать.
Джеймс учит Майкла уходить с ним вместе из школы, обедать вместе в школьной столовой, покупать один блок сигарет на двоих и хранить его в шкафчике Джеймса. Джеймс учит его целоваться при встрече, целоваться при расставании, целоваться на переменах, отдавать бутылку пива для глотка сначала Джеймсу.
Сначала Майкл скалится. Потом он говорит: «Давай я буду провожать тебя домой, ты живешь в районе ебанных психопатов».

Майкл называет его шлюшкой и кусает за шею, чтобы все видели: есть кто-то достаточно сильный, чтобы оставить на Джеймсе синяки; есть кто-то достаточно сильный, чтобы разбить лицо тому, кто посмеет приблизиться к Джеймсу. Майкл называет его своей принцессой и просит надеть килт, а потом становится перед ним на колени, засовывает голову под юбку и делает Джеймсу глубокий минет («Моя прекрасная принцесса…» - «Ты извращенец», - слюна и сперма стекают по подбородку, и Майкл вытирает лицо подолом килта. Никогда не выплевывает, никогда не морщится – глотает, а потом улыбается: «Принц»). Майкл называет его невоспитанным шотландцем, стягивает с Джеймса узкие джинсы и легко хлопает по ягодицам: МакЭвой оборачивается, и Майкл подтягивает его к себе (красные от удовольствия, потные, возбужденные; руки скользят по бедрам и стягивают боксеры. «Дай»).
Майкл называет его блядью, выродком, уродом, тупым ублюдком, жалкой бабой, но однажды, когда он провожает Джеймса домой и тот прикуривает ему от своего бычка, а потом вставляет сигарету Майклу в рот, Фассбендер делает сразу десять фонетических ошибок и говорит: «Я люблю тебя».

Джеймс не отвечает ничего; он запрокидывает голову, вдыхает запах жасмина, который зацвел на той неделе, и автоматически считает, что с тех пор, как он полюбил Майкла, прошел почти год. У Майкла проблемы со складыванием слов в полноценные мысли, поэтому Джеймс никак не реагирует на злое: «Мог бы и сказать что-нибудь». Джеймс дотрагивается двумя пальцами до виска: «Я умею читать мысли, Майкл», - а потом уходит домой.

Они проводят лето вместе: мама все чаще интересуется, кто этот молодой человек, который так сосредоточенно обрывает ее крокусы, папа обсуждает с Майклом починку карбюратора, Джеймс берет с собой жесткое полосатое полотенце и часами лежит на солнце, пока Майкл обкладывает его одуванчиками. Фассбендер бросает куда-то в пустоту: «Солнце», - то ли констатируя очевидные вещи, то ли сходя с ума от нежности.
Джеймс не говорит ничего, но по вечерам, когда Майкл засыпает, пробравшись в дом по крыше, долго смотрит на его спокойное лицо и гладит его руки. Майкл делает вид, что не просыпается; Джеймс делает вид, будто не знает, что Майкл бодрствует. Фассбендер ворочается под узким одеялом и берет Джеймса в охапку, якобы во сне, подминая под себя: Джеймс не должен вырваться, у Джеймса нет шансов спастись – так звучит основная мысль этих ночных драк.
МакЭвой расслабляется в этой хватке и говорит сам для себя: «Я никуда не уйду, Майкл». Почему Майкл улыбается во сне, непонятно.

Они вместе рассматривают это объявление: требуется высокий молодой человек крепкого телосложения, какая-то чушь про работоспособность – Джеймс шутит, что ирландцы не умеют работать, но, наверное, это уязвляет немецкую часть Майкла, которая вытаскивает его в пять утра на пробы. Его берут после первой реплики – так говорит потом одноклассница Джеймса, с придыханием оглядывая Майкла, курящего около школьного забора.
Джеймс не сомневался в этом. Скорее, он был точно уверен: даже малейшее вмешательство заберет у него Майкла – и что же, догадки подтвердились. В этот вечер Майкл приходит ближе к двум ночи, пьяный и обкуренный; он ложится рядом с Джеймсом, который сжимает подушку и притворяется спящим.
От Майкла пахнет каннабисом и кожаной курткой, от Майкла пахнет старыми книжками по артикуляции и фонетике, которые гнили в библиотеке последние лет двадцать, от Майкла пахнет будущим, в котором для Джеймса места нет.
Майкл поворачивает его к себе лицом и ведет пальцами по щеке:
- Что не так? – у Майкла большие проблемы с самостоятельным выбором реплик, поэтому вместо «Джеймс, я делаю это для тебя», он говорит: - Ты постоянно чем-то недоволен.
Джеймс широко открывает глаза и задыхается. Это несправедливо и частично больно, хотя Майкл не сделал ничего такого. Кроме, конечно, того, что решил, будто сердцу Джеймса нужно пустить немного крови.
Они отворачиваются друг от друга; Джеймс считает секунды, каждую секунду, когда стрелка часов переходит к новой полоске на циферблате. С каждой секундой их злость друг на друга растет. Джеймс досчитывает до трехсот шестидесяти семи и проваливается в сон.
Утром он просыпается один.

Майкл не встречает его у школы.
Майкл не встречает его в школьном дворе.
Майкл не появляется на курилке.
Майкл не провожает его домой.

Джеймс приходит в свою комнату, закрывает дверь, укладывается лицом на подушку. И почему-то начинает плакать. Не потому, что жизнь стала совсем уж невыносимой, и даже не потому, что он случайно перестал чувствовать свою руку. Он плачет (нужна причина, определенно нужна причина) минут пятнадцать, а потом растирает чешущиеся глаза и курит в окно.
Джеймс подолгу стоит перед зеркалом и говорит себе, что некоторых людей нужно отпускать, чтобы они могли развиваться. Майклу, например, нужно ехать в Лондон. Майклу нужно поступить в нормальный колледж, где бы его научили, как улыбаться так, чтобы девушки кричали, видя его, и клеили фотографии на стены. Джеймс оттягивает щеку и страдальчески хмурит брови, стараясь не заплакать опять.

Майкла нужно отпустить. Но Джеймс не может.
Поэтому, когда вечером Майкл приходит, зажав в руке метелку из пары миртовых веточек, Джеймс обнимает его и переворачивает на спину. Джеймс привстает на коленях и, придерживая ладонью член Майкла, быстро опускается на него: так лучше, так привычнее – Джеймс сплетает их руки и подается бедрами, выдыхая в рот Майкла. Джеймс двигается оборванными толчками, не получая никакого удовольствия от процесса, но наслаждаясь тем, что ладони Майкла шарят по его животу, прижимают вниз, проводя по пояснице, и надавливают на ягодицы в такт движениям.
- Они предложили мне контракт, - говорит Майкл, когда Джеймс укладывается рядом и зарывается носом в пахнущие мылом волосы. – Мне нужно будет переехать в Лондон, ты понимаешь?

Нет.
Джеймс встает с кровати, натягивает белье и майку.
Нет.
Джеймс не понимает.
Нет. Нет. Нет.

- Да, конечно. Когда ты поедешь? – Джеймс улыбается и рассматривает кусок темного неба в окне.
- Последний год буду доучиваться там. Они сказали, что заплатят за обучение.
Джеймс кивает. Все звучит разумно. Майкл уезжает – он остается.
- Я желаю тебе удачи?.. – вопросительную интонацию трудно убрать – Джеймс не знает, что делать, растерянно ходит от стены к стене и вертит в руках пуговицу от какой-то рубашки.
- Да? – Майкл привстает на локте. – Ты не собираешься спать?
- Мне нужно пройтись.

Джеймсу нужно пробежаться. Убежать подальше от происходящего, но он тихо закрывает за собой дверь, выходя из комнаты, и довольно бодро идет метров двести, не падая на асфальт и не захлебываясь рыданиями. А потом, когда дом пропадает из поля видимости, Джеймс закрывает лицо ладонями.
Останавливается.
И начинает выть.

Джеймсу трудно объяснить, почему он стоит на середине дороги и кричит от боли. Возможно, потому что ему действительно больно. Возможно, потому что он тоже хочет стать знаменитым драматическим актером. Возможно, иногда люди кричат, потому что не могут сделать больше ничего.

Джеймсу семнадцать; его можно понять и простить. Он не знает, как ему жить дальше. Он не знает, что после любви существует жизнь. Он не знает, что можно выдохнуть и пойти напиться в ближайший бар. Он не знает, что однажды боль прекратится и он даже сможет посмотреть на какую-нибудь фотографию Майкла без того, чтобы гадливо разрыдаться и запереться в квартире на несколько суток.

Джеймсу семнадцать; он не может понять и простить. Майкл должен остаться с ним, Майкл должен держать его за руку во время вступительных экзаменов в колледж, курить с ним на вокзале, встречать его с лекций. Майкл должен похвастаться своим мотоциклом, предложить жить вместе и обнимать Джеймса как минимум лет десять, пока вместо Майкла его не начнут душить долговые обязательства перед банком.

Джеймсу семнадцать; он не знает, что теперь делать. Равно так, как не знает, что у Майкла теперь на внутренней стороне бедра есть маленькая “J”, хвостик у которой завернут, как нитка. Равно так, как не знает, что Майкл купил два билета и стал обдумывать, как устроить так, чтобы Джеймс тоже поступил в Лондон. Равно так, как не знает, что Майклу нужно, чтобы Джеймс встречал его в их квартире, готовил еду, разбрасывал по дому свою ужасную одежду, забывал выключать чайник и утюг, растил на подоконнике кактус и жег сковородки, пытаясь приготовить завтрак.

Джеймсу семнадцать.
Машина из-за поворота появляется слишком неожиданно, чтобы придумать, что сказать, кроме первого и последнего: «Я люблю тебя, Майкл».

@темы: fiction, Подними индекс самоубийств своим вкладом, Я хочу танцевать с тобой, Майкл, в позе 69, Плачь плачь макэвой макэвой, Как насчет щепоточки страданий

---

wtnv

Не знаю, почему я не донес его на дневник, может, я был слишком упорот.

Название: Сегодня и всегда
Автор: Entony Lashden
Бета: Морган
Фэндом: Welcome to Night Vale
Персонажи: Карлос/Сесил
Рейтинг: R
Жанры: романс
Размер: драббл
Саммари: когда о твоей личной жизни знает весь город

текст

Небо на вкус как смородина; небо на вкус как ежевичное варенье; небо невкусное, поэтому Сесил облизывает губы, чтобы почувствовать поцелуй Карлоса. Небо низкое; небо темно-красного цвета с кровоподтеком солнца. Сесил любит кровоподтеки – пальцы касаются ключицы и обводят по краю синяк. Сесил любит, когда небо прячется под кожей и расплывается фиолетовой кляксой, ведь тогда Карлос укладывает его на спину, выключает свет и водит пальцами по его грудной клетке: Кассиопея, Андромеда, Гончие псы, - а потом опускается на локти и прижимается ртом к впадине живота, проводит языком по остовам ребер и застывает, слушая, как сердце Сесила бьется в такт пульсу Вселенной.

- …и тогда, дорогие слушатели, он прижал меня к стене. Он, с его идеальными волосами, пахнущий мятной жвачкой и гелем для душа, он прижал меня к стене и, просунув руку под мою спину, обнял меня за талию. Он был близко, слишком близко ко мне, и на несколько долгих секунд, пока он размышлял, делать ему эту глупость или нет, я мог думать только о том,что теперь хочу каждый вечер запускать пальцы в его волосы и тянуть на себя. Он коснулся губами моей щеки – и у меня почему-то подкосились ноги, я схватил его за воротник и попытался то ли поцеловать, то ли укусить; темнота и долгое отсутствие практики спасли меня от того, чтобы сразу после поцелуя, предложить ему переехать в Канаду, где бы я делал ему блины с кленовым сиропом и превратил наш гараж в склад для пластинок с плохим инди. Поэтому я всего лишь неловко уперся лбом в его плечо, пока он гладил мою спину, и у него,дорогие слушатели, были на редкость приятные руки, одни из тех рук, которые хочется обнаруживать на своей спине в таких ситуациях.
Объявление от хирургической клиники Найт Вэла: при обнаружении частей тела на территории своего двора, не пытайтесь оказать им сопротивление. Вызовите полицию, заприте детей на чердаке и ждите помощи. Помощь обязательно придет.

Карлос надавил пальцами между моих лопаток и сказал: «Посмотри на меня», - словно я не смотрел на него до этого, словно то, что я уткнулся в его плечо, мешало мне смотреть. Я ведь знал, что он стоит передо мной, идеальный, как летний вечер за чашечкой холодного чая,потрясающий, восхитительный, волшебный Карлос – для чего мне было смотреть?.. Поэтому я просто крепче прижался к нему, и, возможно, он все понял, а возможно, его подстегнул лай стаи койотов, но он наклонил голову набок, отстранился от меня. И поцеловал.
И это был мой лучший поцелуй, дорогие слушатели. Потому что я дотронулся до бедра Карлоса, привлекая его к себе, расслабил плечи и, прочно упершись в стену, позволил себе насладиться тем, как он, медленно обводя языком мои губы, пододвинул колено между моих ног.
Мэрия Найт Вэла предупреждает: парковка в неположенных местах карается законом. Не нарушайте закон. Не нарушайте.

И мы стояли так пять минут, десять минут, пятнадцать минут, пока он целовал меня в губы,пока он целовал меня в шею, пока он, положив ладонь на ширинку моих джинсов, шептал: «Ты самое необычное, что случилось со мной в жизни. Самое лучшее». А я, дорогие слушатели, все никак не решался сказать ему, что все подстроено. Это небо цвета индиго, этот закат,льющийся на асфальт, сухой воздух, капля пота, текущая по виску, притяжение между нами и желание забраться внутрь друг друга, чтобы перестать чувствовать себя одинокими – это все подстроено. Я не мог сказать ему, что его приезд, его влюбленность в меня, его желание целоваться меня часами, просыпаться рядом со мной, слушать мой голос – все это подстроено.
Астрономический центр предупреждает: вы не одни. Вы не одни.

Сегодня ночью и во все другие ночи: вы не одни, дорогие слушатели.
- Доброй ночи, Найт Вэл, доброй ночи, - Сесил снимает наушники и оборачивается.

- Доброй ночи, Карлос.
- Если хочешь, мы можем еще поработать над материалом для твоего эфира, - он перевешивается через стул и целует Сесила в плечо, он целует его в щеку, он целует его сегодня ночью и во все последующие.

@темы: fiction, до того, как стало мейнстримом, Лили, Прими свои наркотики и ляг спать

---

Я СКАЗАЛ СЕБЕ
СПОКОЙНЕЕ ТОНИ СПОКОЙНЕЕ
СПОКОЙНЕЕ ДРУЖОК

НО

WHYYYYYYYYYYYYYYYYYYYYYYYYYYYYYYYYYYYYYY
GOD HAVE SOME FUCKING MERCY

@темы: Лашден, стыдоба-то какая, Я хочу танцевать с тобой, Майкл, в позе 69, У меня есть отличная идея: давайте обкончаем друг другу лица!, Плачь плачь макэвой макэвой, Я завещаю это своим детям, Прими свои наркотики и ляг спать

---

x

@темы: кино, Я хочу танцевать с тобой, Майкл, в позе 69, У меня есть отличная идея: давайте обкончаем друг другу лица!

---

Поезд стучит по рельсам: "-мы-доедем-скоро-мы-доедем"; женщина напротив меня поправляет вязанную кофточку и, взявшись за спицы, переводит взгляд на окно.
Дождь идет вторые сутки - она рассеянно проводит ладонью по лицу, словно стирая холодные капли со щеки, и отворачивается. Шорох газеты под ее сумкой, из который выглядывает кошачья мордочка. "Спи, мисси, осталось недолго", - кошка прячется внутрь и затихает.

Мы едем прямиком из Х.: я едва успеваю вскочить в последний вагон, моя мама громко кричит: "Ты забыл пальто, дорогой!", и я смеюсь, немного надуманно, театрально, к чему мне пальто - два дня в поезде, а там приедем, обживусь на новом месте, смогу купить что-нибудь подходящее. Мама всегда боялась, что я простужусь: шерстяной шарф весной, в мае, когда деревья уже покрылись зелеными листочками, почти прозрачными под ярким светом; несколько свитеров зимой, один под один, и обязательно майка внизу; теплые носки и обувь на меху - так нелепо, теперь это все так нелепо...

Я смотрю, как моя мама расплывается: наш поезд набирает скорость, и вот я уже не могу различить ее, стоящую в легком платье на перроне, вот она становится маленькой точкой, вот она исчезает, а вот я стою, сжав ладони, и ветер хлещет мне в лицо.
"Проходите, молодой человек, ваш билет, пожалуйста!" - я теряюсь, хлопаю себя по пиджаку, выворачиваю карманы - забыл, ах, забыл дома - дергаю за воротник рубашки, а кондуктор цокает языком: "Не нужно. Проходите".

Кресла - из темно-зеленого плюша; я утопаю в сиденье и погружаюсь в долгий глубокий сон, по крыше которого стучит дождь.
"Вы бывали там раньше?" - старушка по-птичьи наклоняет голову и откладывает вязанье. "Бывали?" - я отрицательно мотаю головой, и она задумчиво закусывает губу. "Вот и я нет... Все говорили: пора-пора, а я, знаете, откладывала, да, мисси?" - она касается макушки кошки, и та ведет ушами. "Страшновато, знаете, в мои годы переезжать..." - она по-девчачьи звонко смеется, но ее смех словно обрывают на половине, и она замолкает, снова оборачиваясь к окну.

Я дергаю верхнюю пуговицу рубашки - душно, постоянно душно, я задыхаюсь - и, стараясь не потревожить ее, выхожу в проход.
Мне нужен воздух, я задыхаюсь.
Я выхожу в тамбур: за узким окошком проносится подстилка темно-зеленого леса, и я замираю, глядя, как туман медленно льется прямо с неба на сосны.
"Красотища здесь..." - улыбается кондуктор. "Выходите?"
Я задыхаюсь, я тру шею и, прочистив горло, очень тихо говорю "Да".

Да.
Пожалуйста.
Я больше не могу.
Пожалуйста.

Он дергает за рычаг, и поезд останавливается. "Удачи!" - он машет мне рукой, и я вижу, как старушка растерянно смотрит на меня, остающегося на платформе.

Я вышел на станцию.
По земле лился туман.

Я не знал, где я.
Я не знал, кто я.
Я не знал, куда теперь дальше.

@темы: тексты, письма с того света

---

катулл, гг

Мама учила меня не связываться с людьми без определенного будущего и стабильного дохода, а также теми, кто не понимает, как можно потратить на туфли триста евро. Но большая часть из этих мудрых советов в моей голове смешалась с песнями Яна Кертиса и Сида Вишиоса, поэтому из меня не вышло ничего особенно путного: я опустился на самое дно, увидел изнанку жизни, начал читать Кьеркегора и связался с гнусной бандой древнегреческих и римских поэтов. Его звали Катулл, а его дружков звали «неотериками» - весь Рим замирал, когда они выходили на форум, и вечеринки не начинались, пока Катулл не давал разрешения. Ему было двадцать два, когда он прославился, и тридцать, когда он умер. Он носил венок из цветов и был влюблен в женщину, которая заставила его изменить представления о поэзии. Как писал Стоппард, закусив лацкан своего твидового пиджака: «Его звали Катулл, ее звали Лесбия, они любили друг друга, а потом умерли, но между этим успели придумать лирику и все, что мы знаем о любви». Конечно, Стоппард кажется сентиментальным, но, знаете, когда вы написали о ком-то книгу, пьесу и защитили о нем свою докторскую, вы можете себе это позволить.

О, мы со Стоппардом мечтали, чтобы Катулл, этот юный гибкий римский бог, этот мальчик из золота и слоновой кости, приехал за нами в наши библиотеки на колеснице, запряженной львами, и украл в мир любви и эроса. Единственной проблемой в этих чертовски лихих планах был тот факт, что Катулл предпочитал быть мертвым уже две тысячи лет как. Нахал.
Но многое можно простить человеку, даже его смерть, если после себя он оставляет горсть стихов, которыми двадцать веков кто-то будет склонять девиц к робким невинным поцелуям.

«Будем жить, Лесбия, любя друг друга!..» - с этими словами я втаскиваю Щ в однокомнатную квартирку, которая еще чуть-чуть – и будет претендовать на звание богемной мастерской художника (три кляксы от бирюзовой краски делают свое дело), и Щ, краснея как гимназистка, конечно же считает, что я, неловко путаясь в буквах, предлагаю ей отправиться в дальнее путешествие на острова Греции, где нимфы по-сестрински целуют друг друга в плечи. Эти юные и недалекие создания, не чтящие память великих!.. – я не предлагаю Щ чая, а включаю для нее «Первый», где Андрей Малахов рассказывает историю женщины, влюбившейся в собственного сына.
Щ никогда не узнает, что Катулл был куда круче всех этих сплетен. Лесбия, по некоторым источником более известная как Клодия Терция, была любовницей не только Катулла, но и его отличного друга по сочинению поэм Марка Руфа, которого она отравила после того, как ей не понравилось одно из его стихотворений. А после смерти Катулла она ушла танцевать с Цицероном (даже самые из непросвещенных читателей оживились и придвинулись к экранам): ее судили за отравление, и Цицерон выступал стороной обвинения.
А теперь вообразите: молодой Цицерон, с бронзовой кожей, черными глазами, вьющимися волосами, слишком похожий на Марса, и девушка, которую он называет римской потаскухой, оскверняющей предков. Безусловно, между ними проскочила искра, которая, вероятно, переросла в пожар, на котором Нерон играл на лире.

Лесбия пережила всех своих великих любовников, и, если верить слухам, которым больше двух тысяч лет, каждое утро она просыпалась, брала с ложа стихотворение, написанное в ее честь, подходила к зеркалу и читала его для себя. И каждое стихотворение она заканчивала словом «Богиня».

Умели люди жить.
И вы учитесь.

Антология соблазнителя прелестниц:

1.

Будем жить, Лесбия, любя друг друга

Будем, Лесбия, жить, любя друг друга!
Пусть ворчат старики,— что нам их ропот?
За него не дадим монетки медной!
Пусть восходят и вновь заходят звезды,—
Помни: только лишь день погаснет краткий,
Бесконечную ночь нам спать придется.
Дай же тысячу сто мне поцелуев,
Снова тысячу дай и снова сотню,
И до тысячи вновь и снова до ста,
А когда мы дойдем до многих тысяч,
Перепутаем счет, чтоб мы не знали,
Чтобы сглазить не мог нас злой завистник,
Зная, сколько с тобой мы целовались.


2.

Того, кого я почитаю равным богу

Того я почитаю равным богу,
нет — да простится мне — богов всех выше,
кто подле сидя, — беспрерывно, много —
и зрит тебя, и слушает, и слышит
твой смех, что чувств несчастного лишает.

Едва тебя я, Лесбия, увижу,
слова нейдут, язык во рту мешает,
и сердце нежный пламень в венах движет,
и звон в ушах, и застит тьмою очи...

— Тебе, Катулл, безделье вредно, ибо
бездельем возбуждён, ты пылок очень;
из-за безделья — помни — царства гибли.


3.

Скольких поцелуев, вопрошаешь, Лесбия, достанет мне?

Скольких поцелуев, вопрошаешь,
Лесбия, достанет мне и хватит?
Сколько есть песка в Кирене — знаешь,
между усыпальницею Батта
древней и Юпитера в пустыне
Ливии оракулом священным —
иль в ночи безмолвной сколько видно
звезд, любви союзниц сокровенной, —
столько б мне, безумному, достало,
столько бы лобзаний мне хватило,
так, чтоб любопытный счёт оставил,
злоязыкий сглазить был не в силах.


4.

Любовь и ненависть кипят в душе моей

Любовь и ненависть кипят в душе моей.
Быть может: "Почему?" - ты спросишь. Я не знаю,
Но силу этих двух страстей
В себе я чувствую и сердцем всем страдаю.

@темы: книги, тексты

---

Вайт рассказал мне об этом сегодня, и все пошло по пизде.

@темы: Прими свои наркотики и ляг спать