Если бы в анкетах для знакомства писали правду, в моей было бы:

я буду фантастически остроумным, интеллигентным, понимающим и терпеливым собеседником ровно до того момента, пока мне будет срать на вас.
Если вы заинтересуете меня хоть на мгновение, я превращу вашу жизнь в ебанный ад, доебываясь до вас своими чувствами и ведя непрекращающиеся беседы тематики "что ждет нас впереди, Одиссей?! Берега так туманны, а ночь так холодна!"

\\
"Господи, да ты же бесконечно страдаешь. Ты же как наркоман: я забираю у тебя это дерьмо, говорю тебе "не страдай" и ты не страдаешь ровно пять минут, а потом я нахожу тебя, кусок дерьма, в какой-нибудь подворотне, где ты в очередной раз находишь себе из-за чего пострадать. Зачем ты это делаешь?!"

ПОТОМУ ЧТО.
ПОТОМУ ЧТО.

@темы: Лашден, стыдоба-то какая, до того, как стало мейнстримом, Лили, Это мой мальчик!, Как насчет щепоточки страданий, Фелиция Бауэр выела мои вены

---

slut

@темы: моим фетишам найдут применение в рекламном бизнесе, У меня есть отличная идея: давайте обкончаем друг другу лица!, Плачь плачь макэвой макэвой, Я завещаю это своим детям

---

И вот опять охотничий манок
послышался в расстроенной гитаре, -
нас только двое в многолюдном баре,
и каждый безнадежно одинок;

нет, это не любовь, а лишь предлог
для близости, когда в сплошном угаре
по телу твоему я слепо шарю,
но ускользаешь ты: еще не срок.

Пусть наших бдений дымный часовой
ночь напролет горит над головой;
здесь рабство горькое любви разъятой

соединяет - как, я не пойму -
слепившую тебя глухую тьму
с едва заметной полосой заката.

Хулио Кортасар

@темы: книги, тексты, до того, как стало мейнстримом, Лили, Это мой мальчик!, Как насчет щепоточки страданий, Фелиция Бауэр выела мои вены

---

рембо для начинающих

Девятнадцатый век. Нам есть еще куда стремиться, есть еще куда расти: нет ни инстаграмма, ни пабликов Бротигана, ни книжек "Сто умных мыслей великих мужчин". У нас еще есть будущее и перспективы, которые, собственно, резко обрываются в октябре 1854, и уже дальше по накатанной, на социальное дно, ближе к страданиями, ближе к земельке, к привычному "Мама, ты не видишь? Я страдаю".

20 октября.
Слякоть, очевидно; с глухим хлюпаньем кто-то выкорчевывает репу на заднем дворе и сплевывает жеванный табак, пытаясь попасть в собаку, лениво махающую хвостом. Мир как бы не знает, ну или старается делать вид. Мир предпринимает неловкую попытку раздавшейся женщины впихнуть себя в 34 размер одежду и старается не заметить.
Что 20 октября 1854 года рождается Артюр Рембо, которому предстоит изменить французскую поэзию.

Итак, Артюра любит мать, его любит сестра, его любит бабка, его любят все и каждый - Артюр Рембо не любит ни одного человека и от этого горя пишет свой первый стих, стараясь оправдать свое эмоциональное бесплодие. 1869 - первая попытка Артюра доказать себе, что он может что-то чувствовать, но все тщетно: ему 17, и он не любит никого.
Это повод выпить. Это повод покончить с собой. Это повод для чего угодно, в конце концов, запах конского навоза на протяжении 17 лет может уничтожить любую романтику.

Это повод поехать в Париж, - решает Рембо.
Ему 17. Он фантастически красив и фантастически талантлив. И, может быть, от осознания собственной исключительности и предчувствия своей значимости, он с разбегу окунается в "латинский" Париж. "Добрый вечер, Поль". - "Кто Вы?" -"Артюр. Запомните это имя".

а дальше развлечения, страх и ненависть в Париже

Поль Верлен. Первая встреча - первый скандал. Верлен читает его стихи о любви и спрашивает, что шестнадцатилетний мальчик вообще может знать об этом. Рембо плюет ему в лицо, утирает грязной салфеткой и оставляет на щеке поцелуй: "Любви не существует. Есть похоть, есть страх быть одному, есть желание обладать, но любви нет. Любовь еще предстоит выдумать". Рембо выглядит как человек, предлагающий себя за бутылку вина, а Поль никогда не отказывается от выгодных сделок.

Артюр Рембо плохой мальчик, что есть то есть, может, это причина, по которой он вступает в "Дрянных мальчишек", а может он там потому, что там наливают бесплатно. Как бы то ни было, в обществе, где поэты пьют абсент и лапают проституток, он не находит ничего лучшего, как снять штаны на первом же собрании и продемонстрировать свою великолепную задницу Форену. "Ах, если бы то, что вы рисуете, было хотя бы в половину так же прекрасно".

Рембо раздражает, Рембо эпатирует. Рембо бесит и только бесит Поля Верлена - в 1872, Верлен приковывает его к кровати и простреливает ему запястье, предварительно избив тростью.
Похоже, это тот неловкий момент, когда Верлен понимает, как катастрофически он любит Рембо. Возможно, это случается чуть раньше, когда он трахает его так, что, по словам Элюара, "Рембо жалуется, что не может посрать уже четыре дня", но никто не знает. Никто.
За лучшее Верлен решает бросить Рембо, потому что быть с человеком, которого любишь, - это не комильфо.

"Ну и иди к черту", - говорит Рембо, выходит из номера в отеле и осознает, что у него нет ни денег, ни вещей, ни каких-либо причин оставаться в Англии, где они провели около двух месяцев. "Иди к черту" быстро сменяется "Вернись, вернись, дорогой друг, только друг, вернись. Я клянусь, что я буду добр. Если я был угрюм с тобой, то это была шутка, которую я в своем упорстве хотел осуществить; я раскаиваюсь в этом больше, чем это может быть сказано. Вернись, это будет полностью забыто. Как жаль, что ты поверил этой шутке. Два дня я не переставал плакать. Вернись. Будь храбр, дорогой друг. Ничего не потеряно".

Но все потеряно, конечно же. Все в руинах - Артюр уезжает в Африку вместе с горой писем в адрес Верлена, которые он не отошлет, где он просит прощения.
Верлен вернется только в 1891 году, когда Рембо будут хоронить.

В 1872 Рембо не знает о том, что еще двадцать лет он будет думать о Верлене. Он не знает о том, что, скорее всего, любит его.
В 1872 Рембо не знает ничего, что ему следовало бы знать.

Вы страстно влюблены. Уж август за окном.
Она над вашими сонетами хохочет.
Друзья от вас ушли. Вам грустно. А потом
Она своим письмом вас осчастливить хочет.

В тот вечер... вы в кафе идете, яркий свет
Там ожидает вас, и кружки, и бокалы...
Серьезность не к лицу, когда семнадцать лет
И липы созерцать пора для вас настала.

@темы: книги, тексты, до того, как стало мейнстримом, Лили, Вальмонт, ваши письма не волнуют мою матку, Как насчет щепоточки страданий

---

@темы: Я хочу танцевать с тобой, Майкл, в позе 69, У меня есть отличная идея: давайте обкончаем друг другу лица!

---

ЭТО БОМБА

СЕЙЧАС ВЫ ОХУЕЕТЕ, ГОСПОДА.

Например, в пособии Подросток: подготовка к взрослой жизни (Программа курса для учащихся 6–11 классов. Мн.: БГАТУ, 2004) предлагается следующий вариант упражнений «Печать целомудрия», цель которых состоит в демонстрации нравственно-психологического и физиологического аспектов девственности, создании положительной мотивации к добрачному воздержанию и супружеской верности (с. 32–33):

1. Ведущий берет баночку йогурта, спрашивает, кто из присутствующих хочет сейчас съесть йогурт и приглашает к себе одного учащегося, который пожелал съесть йогурт (желательно юношу).

БОЛЬШЕ ОХУИТЕЛЬНЫХ СОВЕТОВ

2. Ведущий предлагает ему распечатать баночку. После того как баночка будет распечатана, ведущий задаёт вопросы: «Хотел бы кто купить йогурт в распечатанном виде за ту же цену?» «Не таит ли в себе этот продукт опасность для здоровья?»

3. Делается вывод, что баночка йогурта незапечатанная автоматически теряет цену с одной стороны, с другой стороны, может стать источником опасной инфекции.

4. Ведущий берет запечатанный конверт с письмом и поворачивает тыльной стороной к учащимся, демонстрируя тем самым почтовую печать. Затем задает вопрос: «Кто имеет право вскрыть данный конверт?» и демонстрирует лицевую сторону конверта, где чётко видны данные адресата.

5. Ведущий сообщает, что каждая девушка предназначена только для одного мужчины и задает вопрос: «Кто тот единственный мужчина, которому может полностью довериться девушка? Почему?».

6. Предлагается учащимся по аналогии подумать о предназначении той «печати», которой запечатана каждая девушка.

7. Ведущий берет живой цветок и предлагает каждому взять от него что-нибудь на память.

8. После того как каждый возьмет от цветка себе что-нибудь на память, ведущий просит учащихся сравнить вид цветка до того, как он побывал у каждого в руках, и после того.

9. Ведущий сообщает учащимся, что после каждой половой связи при расставании человек обязательно теряет частичку своей души, которая обратно уже никогда не вернется.

10. Делается вывод: точно так, как выглядит цветок, после того как он побывал в руках у большого количества людей, выглядит душа парня или девушки, имевших добрачные половые связи.

@темы: моим фетишам найдут применение в рекламном бизнесе, Лашден, стыдоба-то какая, до того, как стало мейнстримом, Лили, Я завещаю это своим детям, Это мой мальчик!

---

Никогда не слушайте внутренний голос.
Внутренний голос - это хуйня.

Слушайте только Дэвида Боуи.

@темы: Я завещаю это своим детям, Это мой мальчик!

---

wrights

Ближе к пяти мне с незнакомого номера звонит девочка, которая, представившись моей старой знакомой, просит о встрече. Я долго пытаюсь сообразить, кто это, соглашаюсь и, уже видя ее за столом, понимаю, что мы вместе проучились восемь лет. Первое, что говорит мне эта девочка: "Я хочу покончить с собой. Я больше не хочу быть девушкой". Это довольно любопытное начало беседы.

Она рассказывает мне историю, которая, главным образом, вызывает у меня ужас и ярость. Она говорит о том, как перебинтовывает грудь и носит рубашки с пиджаками, чтобы быть похожей на парня. "Мне занижают отметки. В прошлом семестре меня восемь раз отправляли на пересдачу", - она комкает салфетку и смотрит на мои руки, надеясь, наверное, что я смогу ей помочь. "Ты ведь класса с седьмого считал себя мальчиком", - она плачет без какого-либо усилия, снова переживая свою трагедию. "Как мне справиться с этим всем?"
Как получается так, что мы столько говорим о поддержке ЛГБТ, о том, как необходимо быть собой, о равенстве, а в итоге, мы не можем принять не то что другую ориентацию - мы не способны принять самих себя? - об этом думаю я, черкая ручкой в блокноте.

Для начала будем искренни: мир несправедлив.
Это главная и, возможно, единственная правдивая посылка.
Мы рождаемся в разных семьях, с разным достатком, с разными талантами или бесталанностями, мы брюнетки, шатенки, иногда у нас долго не растут волосы - мы предельно разные с самого первого дня нашей жизни, и в этом кроется одновременно самая прекрасная и самая мерзкая вещь, касаемо планеты Земля.

Мы разные - и иногда это благо. Мы разные - и большую часть времени это невыносимое бремя.

personal experience

Я начал использовать мужской род лет с 13, когда компания, в которой я находился, состояла из мальчиков, и для меня мужской род был способом унификации себя с ними: "Я такая же, как вы. Мы равные. Мы одинаковые. Давайте будем друзьями". И это сработало. Они с большим рвением поддерживали этот наш договор: я стараюсь походить на вас, а вы принимаете меня за свою - и очень долгое время мы так и существовали, мимикрируя и игнорируя правду.
Чуть позже, когда, по словам моей подруги, "отрицать грудь стало невозможным", я продолжил использовать мужской род, потому что он был своеобразной защитой, он давал доступ к абсолютно другому набору социальных ожиданий, и - что поражало меня тогда и продолжает удивлять и сегодня - он полностью изменял отношение людей ко мне.

ИРЛ, когда я использую мужской род, я вижу, как это коробит людей, и им практически больно от разрыва когнитивных схем. И мне их не жаль.
Я хочу, чтобы люди прекратили использовать стереотипы по отношению ко мне. И не то чтобы это исходит из чувства моей уникальности - я хочу, чтобы люди делали такое минимальное усилие по познанию меня как не судили меня по моему полу.

Я знаю, что информации слишком много, я знаю, что ментальные модели берут наиболее повторяющийся пример и множат на объекты совокупности, я знаю, что сначала стереотип - потом осмысление. Господи, да я учу это уже два года. И все равно я буду бороться с тем, что люди считают возможным приписывать мне собственные ожидания.

Моя интенция в этом вызове и странной пассивной социальной агрессии, этом бунте против своей социальной роли выражается в простом, по сути, постулате: я не хочу быть тем, кем хотят видеть меня другие. Все просто. Я хочу жить такую жизнь, которую бы выбрал сам.

Потому что даже если я девушка, это не означает, что я хочу сгнить на кухне.
Если я девушка, это не означает, что я предназначена быть маткой для произведения детей.
Если я девушка, это не означает, что я слабее или глупее.
Если я девушка, это не означает, что мне нет места в науке.
Если я девушка, это не значит, что я хуже, чем мужчина.

Я могу разбираться в технике.
Могу разбираться в литературе.
Я могу стать исследователем, математиком, актрисой, художницей, могу стать врачом или офицером армии.
Для меня нет ни одной преграды и ни одного барьера.

И если это не нужно другим девушкам, я буду биться за это до последней капли крови: я хочу равенства. Я хочу равноправия. Я хочу, чтобы на меня смотрели и видели человека.

Я - это не мой пол.
Я - совокупность полученных знаний, выработанных навыков, развитых талантов. Я - разговоры, книги, фильмы, постановки, выставки, люди, которые что-то внесли и что-то забрали из меня.

Я хочу гордиться собой.
А не опускать голову и слушать, что мне говорят.

В 1792 году, после издания манифеста Мэри Уолстонкрафт "В защиту прав женщин", саму Мэри выставили на площади, закованную в колодки. Ей подняли юбку, и каждый мужчина мог подойти и отшлепать ее, чтобы показать, где ее место и как именно они относятся к ее правам.
Она выстояла там все пять дней.
Она нашла в себе силы не сломаться.

Каждый раз, сталкиваясь с несправедливостью, говорите себе, что это не вы виноваты. Это виновато общество, которому проще подчинить вас, чем понять вас.
Гордитесь тем, кто вы есть.
Смотрите в зеркало. Запоминайте, как вы выглядите.

Вы чудесны.
Даже если вы не соответствуете мужскому идеалу красоту, вы прекрасны. Потому что ваша ценность не равна ценности вашего тела. Потому что вы нечто большее, чем набор из костей из мяса.

Однажды все станет лучше, нужно только продолжать бороться.

Не бойтесь ничего.

---

so many attentionwhores nowadays, boy-boy

Скачать бесплатно SebastiAn - Ross Ross Ross на Muzebra.com.

@темы: Харви весь такой распутный и доминантный, моим фетишам найдут применение в рекламном бизнесе, Лашден, стыдоба-то какая, У меня есть отличная идея: давайте обкончаем друг другу лица!, Это мой мальчик!

---

ЩЩЩЩЩЩЩЕНОК

@темы: моим фетишам найдут применение в рекламном бизнесе, У меня есть отличная идея: давайте обкончаем друг другу лица!, Плачь плачь макэвой макэвой

---

6 причин, по которым я люблю М.

Почему я терпеть не могу людей, которые знакомы со мной пять лет:

1. "Ты страдаешь, страдаешь, страдаешь и страдаешь. И у этого даже нет какой-то определенной цели. Ты ведь не говоришь себе: сегодня я страдаю, а завтра я живу полноценной жизнью. Ты страдаешь всегда. Тебе важна не цель - тебе важен процесс, и это очень меня расстраивает".

2. "У меня есть такая идея, что тебе другие люди нужны исключительно для того, чтобы что-то написать. Поэтому ты никогда не ищешь себе положительных героев - о них неинтересно открывать рот. Ты ищешь таких, которые изнутри гниют, с кучей проблем, неуверенных в себе, с тремя попытками самоубийства. Для тебя все люди - это история. И истории, которые тебе хочется кому-то рассказывать, очень часто становятся частью твоей жизни. И это причина, почему у тебя такая хуевая жизнь".

3. "Иногда я люблю тебя. Иногда я желаю тебе смерти. Искренне, правда. Иногда я смотрю на тебя и понимаю, что я не могу тебе помочь. Никак. И никто не может. И вообще, ты конченный человек".

4. "Я не знаю; за пять лет из всех историй, который ты мне рассказал, я уверен, что правдивых было штуки четыре. Вот о том, как ты обувь покупал. Тебе, похоже, претит понятие честности и искренности. И не потому, что ты патологически лжешь, просто вот ты никогда не говоришь правды. Кто-нибудь вообще знает, что действительно происходит в твоей жизни?"

5. "Я помню тебя в 14 и знаю тебя в 18, и изменилось в тебе вроде бы все, только я уверен, что глубоко внутри ты все тот же ребенок, который щерится, когда я к нему прикасаюсь, а по вечерам проигрывает в своей голове этот момент, обдумывая, как подстроить так, чтобы я снова тебя коснулся. Ты точно так же боишься всех и точно так же читаешь книжки, стараясь узнать, как прекратить бояться".

6. "Мне хочется подарить тебе самоучитель с названием "Некоторые люди достойны твоей любви". Полюби хоть кого-нибудь. Ты не можешь всю жизнь ненавидеть всех. Ненависть утомляет".

@темы: тексты, до того, как стало мейнстримом, Лили, Подними индекс самоубийств своим вкладом, Я завещаю это своим детям, Это мой мальчик!, Как насчет щепоточки страданий

---

"В моей душе есть место для любви. В моей душе нет места для ненависти", - я раз за разом читаю Фейербаха, и в конечном итоге фраза теряет смысл.
Как и все, собственно.
Все теряет смысл.

хх

Через два дня она уедет, и, скорее всего, я никогда больше ее не увижу, - думаю я и теснее прижимаюсь к ее спине. Она ведет плечом и что-то недовольно мычит в подушку, когда я кладу ладонь на ее живот и подтягиваю к себе.
От нее пахнет жасмином, сигаретами и моими духами - я утыкаюсь носом в ее волосы и аккуратно дотрагиваюсь до ее руки. Она раскрывает ладонь, и я, боясь разбудить ее, сцепляю наши пальцы. Мне хочется поцеловать ее, но вместо этого я зажмуриваюсь и представляю, что она проснется, а я расскажу ей о том, насколько она потрясающая и как трудно мне дышать из-за ее близости.
Я обдумываю, как лучше будет сообщить ей о том, что мне нравится спать рядом с ней; не в смысле "давай купим тайваньскую девочку и дом в пригороде Люксембурга", а в смысле "я катастрофически влюблен в тебя, пожалуйста, просыпайся со мной чаще, это довольно приятно, если хочешь, я даже могу тебя не касаться, если хочешь - что угодно. Я могу сделать для тебя все, пожалуйста, ну просто расскажи мне, чего ты хочешь". И пока я занят этими размышлениями, к которым меня не готовили на философском факультете, она пододвигает наши руки, и я - жертва Кьеркегора - в страхе и трепете чувствую, как она, сонно произнося "Спи", сжимает мою ладонь.

Ровным счетом один эпизод, во время которого она принадлежит мне.
Не другим людям, не самой себе - мне.

Я беру ее взаймы.
На две секунды.
На одно сраное, короткое мгновение.
Которое я по какой-то причине не могу забыть.

Пожалуйста, я просто не хочу помнить. Ты ведь даже не знаешь, что это было. Ты ни-че-го не знаешь.
Завтра ты покрасишь волосы в оранжевый и сделаешь себе операцию, чтобы навсегда забыть, как я выгляжу.
А мне придется выучить всю роль Джима Керри и страдать час-тридацать экранного времени, надеясь, что в конце концов кого-нибудь в зрительном зале проймет и он, рыдая, скажет тебе, отображенной на полотне экрана: "Ну зачем?! Зачем ты это делаешь?!"

Скачать бесплатно Devendra Banhart - Daniel на Muzebra.com.

And we fell in love, we fell in love
at the John Reed choir
And right there and then
I swore to no end
I swore to never let you go

But love's got a way of fading away
I never saw you again

@темы: тексты, Подними индекс самоубийств своим вкладом, Как насчет щепоточки страданий, Фелиция Бауэр выела мои вены

---

А кто называет работы как Паланик? А это Ааааантон.

Название:Удушье
Автор: Entony Lashden
Бета: Hideaki
Фэндом: Glee
Персонажи: Блейн\Курт
Рейтинг: R
Жанры: романс
Размер: драббл
Статус: закончен
Саммари: american dreams

лал

«Мы купим большой-большой дом», - говорит Курт и, счастливо улыбаясь, целует Блейна в щеку. «Огромный дом из светлого дерева, с громадной верандой, на которой можно будет устраивать вечеринки».

«Или оргии».

«Или оргии», - легко соглашается Курт и крепче перехватывает ладонь. «Перед домом – изумрудная трава, небесно-голубая будка для лабрадора и гортензии в горшках. Красная спортивная машина в гараже. Ступеньки будут натерты до блеска; наступишь – и по дому плывет уютный скрип. Небольшая кухня со скатертью в красно-белую клетку».
Блейн аккуратно разводит его колени и, подложив руку под поясницу, приподнимает над матрасом.

«На столе – яблочный пирог со взбитыми сливками и шарик ванильного мороженного. Букет каких-нибудь дешевых цветов или – лучше тех, которые ты нарвешь у соседей».

«Ты толкаешь меня на преступление», - смеется Блейн и, мягко дотронувшись до колена, легко ведет пальцами вверх. От прикосновения остаются мурашки – Курт пододвигается на подушке, уходя от ладони.

«Будет пахнуть корицей и ванилью. Я даже найду себе фартук, чтобы, включив «Хелло, Долли», готовить тебе обеды. И Ричард…»

«Ричард?» - пальцы трогают завитки жестких волос на лобке и подбирают белесую каплю с живота.

«Так будут звать собаку. Ричард со звоночком на ошейнике и адресом хозяев «Хаммел-Андерсен». У него будет мягкая подстилка в гостиной под большим столом, за которым все будут собираться на выходных. И камин…» - Курт открывает рот, когда Блейн достает руку из-под его спины, чтобы надавить большим пальцем на смазанный анус. «Я хочу, чтобы зимой в нем трещали поленья, а с полки свисали вязаные носки…»

«Ты сам их вязать будешь?» – Курт фыркает и прогибается, глотая воздух, когда Блейн медленно продвигает палец и трет напряженные мышцы.

«Мы вместе их купим. Кучу разноцветных носков для всех людей, которые захотят провести с нами Рождество... Мы будем ездить за покупками на твоей машине и наваливать пакеты на заднее сиденье; я буду гладить твое запястье, смотреть, как ветер растрепывает твою укладку, и трогать твое колено. Я буду с тобой, Блейн», - Блейн отводит бедро в сторону, раскрывая Курта, и просовывает еще один палец, сгибая фаланги. «Я так хочу быть с тобой», - жалостливо простанывает Хаммел и приподнимается, чтобы плотнее прижать к себе его ладонь.

«Мы будем просыпаться утром, и я первым делом буду признаваться тебе в любви. Буду разваливаться на кровати и прижиматься к твоему плечу», - Курт привстает на лопатках, поднимая бедра, и облизывается, когда Блейн двигает рукой, проводя пальцами по стенкам. «Я буду целовать тебя, а потом стягивать одеяло с нашей кровати и тащить тебя в ванную. Я буду сам укладывать тебе волосы – господи, кто-то должен прекратить это безумие…».

Блейн выдает хриплый смешок и, положив руку на живот Курта, мягко оглаживает торс.
«Мы купим себе самое громкое стерео в квартале и каждый вечер будем включать его на полную громкость, чтобы никто не слышал, как я буду стонать…» - Курт закусывает губу и пьяно смотрит на то, как пальцы Блейна очерчивают ребра и, дотронувшись до грудной клетки, проводят по соску. «…под тобой. Я хочу просыпаться только с тобой, я хочу спать только с тобой, Блейн», - имя смешивается с выдохом и превращается в глухой хрип: Блейн достает пальцы и, упираясь рукой рядом с головой Курта, укладывается на него, аккуратно входя.

«Расслабься».

Курт судорожно кивает и зажмуривается.
«Мне никто не нужен, кроме тебя. Пожалуйста, давай уедем из этого города. Давай найдем место, где мы сможем быть по-настоящему счастливы, Блейн», - Курт сжимает его коленями, опуская Блейна на себя, и хватается за его волосы. «Только ты, я, наш дом… И никого больше. Чтобы никто не мог разрушить или испортить нас».

Блейн кивает и резко подается вперед; рука соскальзывает с темных волос, и Курт, подняв бедра, двумя ладонями обхватывает шею Блейна, сводя пальцы на ямке между ключицами.
«Ближе…» - короткое движение вперед и мучительно медленно мгновение, когда Блейн, прижав к себе Курта, меняет угол.

«Пожалуйста, будь со мной всегда. Я хочу видеть тебя рядом каждый день», - нервно шепчет Курт, сильнее сжимая пальцы. «Я хочу, как в книжках: долго-долго тебя любить и умереть в один день, Блейн», - костяшки белеют от напряжения, и Блейн кашляет, подмахивая бедрами. «Я люблю тебя слишком сильно, чтобы однажды отпустить».

Блейн закрывает глаза и ритмично двигается, слушая скрип кровати и чувствуя, как саднит в сдавленном горле.
Курт душит его.

Эти отношения душат его.

@темы: fiction

---

Подростковое безобразие

Лашден говорит

Чем я занимаюсь на парах по методологии? Составляю списки.

Вообще, когда ты подросток, все очень трудно. Я бы сказал, все невыносимо, очень и очень грустно, и, что самое главное, все тлен. Не то чтобы потом это как-то по-другому, но в период с 14 до 17 жизнь напоминает дзен-буддистский белый паззл без единого намека на то, как его сложить. Поэтому - книги.
Книги решают много проблем.

1. Они показывают вам, что другие люди тоже страдают.
2. Иногда они показывают, что другие люди страдают больше.
3. Они помогают скоротать время от попытки самоубийства до попытки самоубийства.
4. На них можно тратить деньги. В смысле, покупки приносят радость. Книги приносят огорчение

Поэтому я подобрал книжки, которые неплохо читать в этот непростой период. Вообще и потом их неплохо читать, они такие о жизни, пыльных дорогах, о долгом лете и о том, что вокруг есть люди, которые готовы вас поддержать.

1. Саган, "Синяки на душе"
2. Моэм, "Бремя страстей человеческих"
3. Банана Есимото, "Спящая"
4. Мартин Мюррей, "Как сделать птицу"
4. Воннегут, "Колыбельная для кошки"
5. Паланик, "Невидимки"
6. Сью Монк Кид, "Тайная жизнь пчел"
7. Эрленд Лу, "Мулей"
8. Брэдбери, "Лето, прощай!"
9. Ремарк, "Земля обетованная"
10. Шон Макбрайд, "Зелень, трава, благодать" \ green grass grace

Enjoy

@темы: книги

---

"Хорошо быть тихоней"

@темы: кино, до того, как стало мейнстримом, Лили, Фелиция Бауэр выела мои вены

---

реминисценции вишневского

Было около шести вечера. Я рассказываю о тексте в каких-то общих чертах, еще не прочувствовав, что там будет написано на самом деле, но зная, что я хочу рассказать в нем.
Он наклоняет голову набок, выслушивая мою сбивчивую речь - говорю о том, что собираюсь писать, плохо, практически скверно - и спрашивает:"Почему А помнит, а В - нет?"
Тогда я отвечаю что-то невнятное, потому что я вообще не ставил такой вопрос перед собой. Для меня это был текст о чувствах, которые пережили огонь, воду, медные трубы и два века, и теперь, как неизлечимая болезнь, продолжают преследовать хозяина.

Начав писать текст в понедельник, я понял, что меня тревожит это.
Ведь если В не помнит, тогда получается, что чувства А были настолько невзаимными, настолько нерастраченными, что они пережили время, а ведь это было не так. Поэтому текст превратился в то, чем он является сейчас.

Я писал тебе, что хочу сделать что-то, где мне не стыдно будет поставить твое имя в посвящении, что-то, чем я буду гордиться так же, как горжусь тобой и тем, что ты даешь мне. И, как мне кажется, я подошел довольно близко к такой вещи.

"Мальчик из слоновой кости" - это отсылка сразу к нескольким понятиям. Во-первых, это классическая "башня из слоновой кости": самозамыкание в творческих исканиях, в поиске - и последующих переживаниях от отсутствия оного - смысла жизни, это духовное развитие и только. Это неприспособленность к жизни, это оторванность от мира и невозможность существования в нем.
Во-вторых, сложнее и менее прямо, для меня "башня из слоновой кости" очень тесно связана с метафорой Фаулза - "башня из черного дерева", которая раскрывается как "потаенное место, где притаился дух человека, подчинившего свою жизнь условностям, излишнему следованию моды и, как следствие, навсегда утратившим самого себя".
В-третьих, сама по себе метафора - "мальчик из слоновой кости" - это нечто крайне, крайне бесполезное и в то же время бесценное. Ради того, чтобы сделать одну небольшую фигурку из бивня, убивают слона. Сколько, в таком случае, нужно бессмысленных жертв, чтобы сделать мальчика из слоновой кости?

Текст не каноничен, но я не писал рпс. Я писал реминисценцию.

Название: Ivory boy
Автор: Entony Lashden
Бета: Hideaki
Фэндом: ориджиналы [Poetry|Poverty] \ RPS
Персонажи: м/м

спойлер

Оскар Уайлд/Алфред Дуглас
Рейтинг: R
Жанры: драма
Размер: мини
Статус: закончен
Саммари: я все еще помню

Посвящение: Моро

Скачать бесплатно Joel Compass - Back To Me на Muzebra.com.

txt

«Мы» развалилось на части, и теперь из каждой квартиры этого дома, списанного под снос, выносят последние ценные вещи. Мозолистые пальцы обдирают бархатные драпировки, почерневшие зубы выгрызают позолоту из рам, немытые девушки крадут украшения и с хохотом пачкают их в саже.
«Мы» – втоптано в грязь, растаскано, разорвано, изничтожено.

«Мы» стали смятым платком заката, утопленного в море; «мы» стали сожженным письмом, которое из десяти страниц превратилось в горстку пепла, и наши признания углем измазали десны.
«Мы» – сжались до одной точки, до одного краткого гортанного звука, до болезненного вскрика «нас нет» - мир словно распался на составляющие, из которых «мы» больше не собирается.

«Мы» стали болью, неразделимым монолитом, наглухо спаянными темно-фиолетовыми кусками камня, сдавленными тяжестью земли. Нас раздавило, нас вжало друг в друга без единого шанса на раздельное существование.

Мы смогли уйти друг от друга только после резкого удара, после оглушающего треска раскола, после конца света, закончившегося вспышкой, ослепившей нас обоих. Поврежденные, бесполезные для других, мы оставались предназначенными друг для друга, потому что мои трещины по-прежнему заполнялись только твоими острыми краями.
Режь меня, терзай меня, причиняй мне боль – я готов терпеть что угодно, только бы снова почувствовать тебя в своих объятьях. Я готов пойти на все, лишь бы на моей коже снова оставались шрамы от твоей любви.

Мы заканчиваемся сто лет назад и растворяемся в монотонном гуле посторонних голосов, протекающих сквозь два века. Пятнадцать долгих зим, которые я любил тебя, превращаются в сто сорок восемь часов в этом новом времени, где я, немо глядя на тебя, пытаюсь жестами рассказать о том, чем мы были.
Я не буду тебе лгать, любовь моя. Мы были так близко к богам, что другие люди, озлобленно обдирая нашу одежду, пытались стащить нас к себе в грязь. Только знаешь, лежа в сточной канаве, мы все равно смотрели на звезды.
Мы были.

Мы были самой чистой и самой честной песней, застрявшей в горле нестерпимым хрипом. Мы были вызовом, брошенной перчаткой; мы были запахом пороха, обнаженным мечом – ты брал меня за руку и тянул вперед: «Рази, Орест, рази!».
Мы были против всех; от этой изматывающей борьбы на тебе оставались ссадины – и я раз за разом защищал тебя своим телом. Я шел на любую битву, осененную твоим именем; я поднимался утром и шел на бой, несмотря на то, что ночью был на войне.
И не было орденов, не было лент, благодарственных грамот – был только ты, обнимающий меня за талию и шепчущий «Спасибо».
Мы были вместе.

Навощенная столешница блестит под сливочным мазком солнца; ты протираешь отполированное дерево и поправляешь отрастающую челку, бросая косые взгляды на зеркало на стене.
Утро; пахнет канифолью, розмарином и тобой – делаю глубокий вдох и задерживаю дыхание. Ты накрываешь рот ладонью, давя сладкий зевок ребенка, который уже выспался, но еще хочет поваляться в постели. Я вырвал тебя из плена сна, я вызвал тебя в этот зал, залитый карамельным светом, и теперь смотрю, как ты, вытянувшись, открываешь окно, впуская улицу в помещение.
Змейка дыма от сигареты проворно прячется в вентиляции, и ты, досадливо морщась, втягиваешь горьковатый дым.

От сигарет у тебя слезятся глаза, и сейчас ты похож на расстроенного мальчика, которого оставили дома вместо того, чтобы забрать в гости. Ты был точно таким же обиженным принцем, поджавшим губы от тоски и скуки. Ты точно так же поднимал глаза вверх, и на щеках оставались рваные тени от твоих влажных ресниц.
Я не мог дышать.
Я не мог жить, пока ты грустил.

Печаль – тонкий изгиб узких губ, сомкнутые ладони, опущенные плечи – имеет на тебя больше прав, чем я. Ты протягиваешь руку к окну, и рукав рубашки скользит вниз, открывая тонкие бесцветные волоски под серебряной цепочкой; не запястья – сложенные крылья. Когда ты разводишь руками, все восхищенно выдыхают: «Ангел…». Ангел, отлитый в бронзе; пшеничные волосы и голубые глаза – на небе все такие, Ганимед, все под одно лекало. Я видел.
Ты огорчаешься, потому что здесь, спустя столько лет, Он настигает тебя. Он ударяет тебя наотмашь, Он колотит тебя и кричит: «Ты позор семьи!», - а ты только и можешь, что надрывно звать на помощь и кричать: «Не тронь меня! Не смей!». Но ты не умеешь постоять за себя, совсем не умеешь. Ты драгоценный металл, который каждый режет по собственному уразумению, и остаются на тебе не легкие прикосновения, а глубокие раны.

Ты был моим мальчиком. Моим изящным, выточенным из тончайшей золотой пластины принцем, который жмурился от слишком яркого солнца. Я не могу забыть, как ты доверчиво жался к моему боку, как тихо стонал, боясь, что услышат соседи, как сцеплял наши пальцы в один неразрывный замок и подносил к губам, покрывая костяшки поцелуями. Я не могу забыть вкус твоих губ после первой чашки крепкого кофе, которая оставляла темные круги на белоснежной скатерти, где ты рисовал мои инициалы. Я не могу забыть, как проваливался твой живот от слишком резкого вдоха, как ты выворачивался под моей жадной рукой и запрокидывал голову, пытаясь через пелену разглядеть потолок.
Я не могу забыть тебя.

Я не знал, что тебе дать взамен своих чувств – что тебе было нужно, любовь моя? Вынул ли я из себя все и положил к твоим ногам или тебе казалось, что осталось нечто утаенное?
Я писал тебе письма, стихи, пьесы. Я дарил тебе книги, цветы, украшения.
Я отдал тебе себя.
Я был твоим.
Только тебе не нужен был такой подарок.

Ты хотел поехать на юг Франции, ты хотел зарыться пальцами в золотых песках, ты хотел пить шампанское и смеяться над пошлыми шутками, и я потакал твоим прихотям, будто не было ничего более важного, чем видеть твою улыбку и держать твою руку.
Помнишь Биарриц?.. Небо, растасканное портнихами на лоскуты, море, разбитое на тысячи нежно-голубых фарфоровых осколков. Помнишь, как над губами скапливались капельки пота, и ты приникал к бокалу, оставляя на тонком стекле отметку своего присутствия? От тебя оставался шлейф: аромат кедрового дерева, тепло раскаленного берега и резкий запах юношеского пота, - и я, словно пес, шел за тобой вслед.

Помнишь, как голос срывался на бесконечное «Пожалуйста, прошу тебя, пожалуйста», которое ты писал своими опухшими губами на моей шее, и казалось, что не было звука громче? В моей жизни был слышен только твой голос. Я всегда слышал только тебя.
Мое тело помнило только твои ладони, мои глаза помнили только твое лицо, искаженное судорогой удовольствия: ты метался подо мной, сбивал простыни в ком и поднимался мне навстречу, прогибаясь в спине. Ты царапал мою спину, ты цеплялся за выморенное дерево, ты страдальчески выпускал из себя стон и сжимал меня, ища близости.
Мы хотели быть одним целым, которое, целуясь, делилось воздухом. Мы хотели спать и просыпаться вместе, мы хотели подолгу смотреть друг на друга, мы хотели…
Мы хотели, чтобы это длилось вечно.

Мой мальчик из словной кости, моя дорогая хрупкая шарнирная кукла, остаток роскоши из другой жизни, где все было так трудно и при этом так невероятно ярко.
В этой жизни я не знаю звука твоего голоса, не знаю твоего имени, не вижу выражения твоего лица, когда ты просыпаешься. Я не могу вытянуть из вязкого янтаря памяти запах твоих волос.
От тебя во мне только и осталось, что ощущение пустоты в ладони. Рука судорожно трогает воздух, стараясь отыскать гладкую поверхность твоего выточенного плеча.

Я не помню, где именно находился мой дом, не помню, как мама поздравляла меня с четырнадцатилетием, но могу рассказать, как скрипела твоя кровать, когда ты с усилием переворачивался на бок и сжимал ладонь в кулак, стараясь защититься от моих чувств. Я помню твои шаги вниз по лестнице, натертой воском, помню запах твоей рубашки: сигареты, белое вино и десять лет обучения в закрытой школе. Я помню твою улыбку, помню мурашки на твоей коже, когда я застегивал тебе запонки.
Единственная история в моей жизни, достойная быть рассказанной, - это ты.

Ты спал беспокойно, ворочался с бока на бок, шумно глотал, задыхаясь от обиды во сне; ты хмурился – я садился рядом и дотрагивался ладонью до твоего лба, разглаживая тонкие морщинки. И не было никого самопожертвования, не было ничего сверхъестественного в том, что я проводил ночи напролет подле тебя. Ради тебя я готов был пожертвовать своей жизнью – ты улыбался мне сквозь толщу сна, словно узнавая мое прикосновение, словно слыша мои признания. Словно был рад, что я нашел тебя посреди твоих кошмаров.
Но наутро, просыпаясь под моей рукой, ты едва ли не зло ее скидывал, вскакивал с кровати и запирался в ванной, чтобы там до красноты раздирать кожу: ты хотел смыть мой запах, мои поцелуи. Ты не знал, что они въелись куда глубже, чем ты мог себе представить. Ты пытался убежать от меня по утрам, но каждый вечер ты возвращался на свое место.
Рядом со мной.

Помнишь Неаполь?.. Потные ладони, пальцы, склеенные с чужими пальцами. Помнишь всплеск воды – и вслед за ним тихое: «Хочу быть с тобой здесь в следующем году». Я хотел быть там с тобой не только в следующем году – во все годы, до скончания вселенной. Я хотел разделить свою жизнь с твоей, но ты молчал в ответ на все эти признания, в ответ на все мои слова.

Ты был моим Соловьем, моей фарфоровой птичкой. Поставить тебя на каминной полке и любоваться тобой, наслаждаться обладанием; снова и снова, как маленькому ребенку, тянуться к тебе и никогда не доставать.
Я сжимал в кулаке тысячи изображений птиц, пытаясь заменить тебя; я слышал не только хруст бумаги, я слышал шелест крыльев, слышал задушенную песню – ты вдыхал жизнь во все. В своем кулаке я чувствовал биение сердца птицы, я чувствовал злые удары клювом по ее новой клетке. В моей руке оставалась только суть птицы: разгневанная песня, зажатая в костях, коже и перьях.
Я был для тебя точно такой же тюрьмой, из которой ты силился вырваться и на полу которой ты оставлял разбросанные письма с признаниями.
Ты любил меня.

Ты любил меня, пускай все говорят иначе – я читал твои письма, перебирал твои слова, я чувствовал кожей то, что творится в твоем испуганном сердце, сжатом в моем кулаке. Ты бежал от меня, глупый, не зная, что мы снова встретимся, что нам суждено сделать последний вдох в одно и то же мгновение.
Ты бежал, потому что тебе было страшно: наша любовь хотела жертв, а ты мог отдать только свой фрак бедным детям. Ты никогда не был щедр, но я прощал тебе. Я воздавал нашей любви за двоих.

В саморазрушении, любовь моя, есть что-то завораживающее; то, что заставляет нас, испытывая нечеловеческие муки, отламывать от себя кусок за куском. Деструкция словно помогает нам, избавившись от всего лишнего – от самообмана, от налета претенциозности, от слоя мертвой грязи, – найти внутри себя нечто настолько невообразимо прекрасное, что оправдывает бессонные ночи, придает смысл сдавленному плачу и не приговаривает к каторге за вывороченные от боли руки.
Я сажу голос до болезненного свинцового шепота. Я раздираю свою грудную клетку, я рву до крови свои губы, я ничему не учусь. Я уничтожаю себя любовью к тебе. Я умираю от этой любви каждую ночь.
И каждое утро я воскресаю только благодаря этой любви.

Запах кофе смешивается с ароматом твоего парфюма.
Знаешь ли ты, что каждый раз, когда я делаю вдох, в моем рту остается привкус поцелуя? Все дышит тобой.
Тьерри Мюглер, «Ангел» - это духи для женщин, но какая разница, если они так подходят тебе: шарф из тонкого кашемира светло-фиолетового оттенка, обмотанный вокруг твоей шеи – это твой запах. Ты пахнешь сиренью, ты пахнешь цветущим яблоневым садом, ты пахнешь молодостью, свежестью.
В этом времени, где ты не знаешь меня, ты такой красивый, любимый, что я часто думаю: а не изуродовала ли тебя моя любовь?.. Может, отекшее лицо, старческие морщины, отяжелевший силуэт – это не старение, это то, как я утомил тебя.

Ты и сейчас пахнешь нашими совместными каникулами в Неаполе, куда мы сбежали от всего мира: солнце разливалось по брусчатке золотым вином из арники, мимо, раздраженно шипя на влажный после дождя асфальт, медленно проезжали экипажи, и ты, вскидывая руку, смеялся им вслед. Время остановилось: ты поворачиваешься ко мне и улыбаешься одной из тех улыбок, от которых внутри меня все замирает. Я могу жить, только когда ты смотришь на меня.
Я могу существовать только рядом с тобой.

Я хочу встать перед тобой на колени и почувствовать твою ладонь на своем виске. Дотронься до меня.
Прости меня. За то, как я мучительно ждал тебя, за то, как я надеялся, что ты придешь, и, находясь в путешествии, куда не берут попутчиков, я искал твой силуэт. Я не могу отпустить тебя.
Я не могу сказать тебе: «Теперь ты свободен. Ты можешь идти». Я по-прежнему жалок, я по-прежнему беспомощен перед тобой.
Я – твой преданный пес, твой слуга, твой раб. Я по-прежнему твой.
Только твой.

Ты обрывал вереск – на твоих пальцах оставалась лиловая пыль, а мне все казалось, что эта пыль – остаток наших чувств: темное пятно, испачкавшее тебя. Больше я ничего не смог тебе дать. Лепестки слизывал морской ветер – ты разжимал ладонь и зажмуривался, делая один маленький шаг вперед, останавливая себя в попытке догнать эти крупицы.
Нам нужны были доказательства, нам нужны были расписки друг от друга в том, что мы будем вместе, нам нужны были клятвы, но мы отдавали только взаимные упреки и острые, как разбитое стекло, письма.

Помнишь, как ты, ближе к концу, морщился от моих прикосновений, как будто я причинял тебе боль? Прости меня за все мои поцелуи, за каждое мое касание. Я делал тебе больно, отыскивая в темноте твои губы, я наносил тебе раны, гладя твое тело, и все твои вздохи превратились в крики о помощи. Ты не мог терпеть нашу любовь, и мы разъехались по двум концам мира, превратив в пепелища наши жизни.
Прости меня, что на несколько секунд я, забывшись, решил, что ты так же сильно нуждаешься во мне, как и я в тебе. Прости меня, что боль, которую мы должны были терпеть вместе, мы терпели порознь.
Прости, что я любил тебя.
Прости, что я все так же, все так же бессмысленно и безысходно.
Люблю тебя.

Я не любил никого, кроме тебя, мальчик с волосами цвета спелой пшеницы, в которых мне хотелось задохнуться. Ты был для меня всем, Альфред.
Ты – все для меня.

Но в этой жизни, ты знаешь только то, какой кофе я пью по утрам.
- Ваш эспрессо, Оскар, - ты ставишь передо мной чашку и поправляешь салфетку.
- Спасибо.
Спасибо тебе за все.


*
Альфред сжимает ладонь.
Повернувшись спиной к Нему, он подносит кулак ко рту и давит во рту горькое: «Оскар».
Альфред больше не имеет права на это имя.
Альфред больше не имеет права на его любовь.

@темы: тексты, fiction

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Во благо - нл2

Судя по тому, насколько по настроению различаются куски текста, у меня смело могла быть шизофрения
хх

Конная полиция Онтарио
сажает в тюрьму счастливых
сроком на три дня
чтобы показать им
реальную жизнь

а я кажется
заработал пожизненное

х

Она сидит в позе напряженного сеттера, высматривая в окне хоть единый признак его присутствия. Она облизывается, она склабится, она царапает окно. Она ждет знака. Она ищет его запах.
В любую секунду она готова сорваться с места и пойти за ним.
Она была создана, чтобы ждать его и однажды найти.

х

Пока ты спишь, а я смотрю на тебя, мне кажется, что в этой тишине растворяется весь мир: на улицах останавливаются машины, люди замедляют шаг, звук заглушается, словно в конце песни. Мы остаемся последними людьми на планете земля.
Но вместо того, чтобы сорвать тебя с кровати и заставить спастись от неминуемой гибели при апокалипсисе, я слушаю, как ты дышишь.

Я наслаждаюсь моментом, когда ты принадлежишь только мне, пускай это и секунда до конца света.

х

Зажигалки покупаю такие, чтобы о тебе не напоминали, но мне впихивают в ладонь "Крикет" - и снова ты улыбаешься моему севшему голосу, снова ты перебираешь мои волосы, снова ты читаешь мне вслух про принцессу Алфавит.
Ты - в самых незначительных мелочах - основалась в моей жизни, и мне остается только смириться: ты всегда будешь со мной.

@темы: тексты, Подними индекс самоубийств своим вкладом, Как насчет щепоточки страданий, Фелиция Бауэр выела мои вены

---

Во зло - наследие литвы1

Резко стал объединенными штатами бессмысленности.
хх

Однажды комната, в которую ты являешься по мрачным воскресеньям - постеры Молко, стихи Бодлера, рисунки неизвестных художников, черные вещи в стиральной машине, россыпь таблеток на прикроватной тумбочке, пустые бутылки перед молчащим телефоном - становится твоим постоянным домом.
Добро пожаловать.

х
Моя боль кажется мне потерявшейся собачкой, у которой, по нелепому стечению обстоятельств, на ошейнике написана моя фамилия и моя имя. Ее раз за разом приводят ко мне, поверяют в мои руки, возвращают, хотя я обвязываю ее поводок 17 раз вокруг самого толстого дерева в самом далеком парке.

х

ходить одному прекрасно
никто не отрывает от музыки
не говорит под руку
не задевает локтем

жить одному изумительно
чашки всегда на месте
телефон никогда не занят
никто не торчит перед компьютером

быть одному - это чудесно
поставь под эту петлю лестницу

х

Душу, как и мышцы, необходимо тренировать: сегодня небольшой плач, кросс со слезами вокруг стадиона, истерика с утяжелением на лодыжках.
Скоро буду пробоваться в олимпийскую сборную.

х

если тебе не нравится
мой крест
почему бы тебе не
выбрать мне новый

если тебе не нравятся
дыры от гвоздей на моих ладонях
не хочешь ли ты разодрать
мне еще что-нибудь

если тебе мало
моих страданий
что же причини
мне еще больше

если тебе не нравлюсь я
найди себе религию лучше

в моей стране
свобода вероисповедания

хх

97 - хорошее число
но мне нравится целостность
и завершенность
назови мне еще три причины
по которым жизнь должна
казаться тяжелейшим бременем

ты говоришь
я не буду с тобой - это раз
я не люблю тебя - это два
ты мне не нужна - это три

сто,
произношу я
стоп

@темы: тексты, Как насчет щепоточки страданий, Фелиция Бауэр выела мои вены

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра